Из деревни. Книга-сериал

Илья Максимович лишь строго посмотрел, ничего не ответил. Будто и не удивился вовсе.

Как снег сошёл, вывез бригаду мужиков-работников на дальний хутор у леса, поставили там маленькую избушку.

– Теперь тут жить будешь. Козу тебе дам, утварь и припасы, дрова на зиму привезу. А как родишь, подрастёт ребёнок, заберу себе на воспитание. Федосья не спорила, только содрогалась в рыданиях. Текли горючие слёзы по молодому девичьему лицу.

Сенокос отстояли, Федосью перевезли на новое место. Вскоре она разродилась. Илья Максимович дочь увидал, заулыбался, пальчики крохотные гладит, улюлюкает. Сердце его смягчилось. Да и Федосья уж не суетилась, как заведённая.

– Прости меня, жена. Перегнул я. Будь проклята, мать её курица. Ты ж молодая совсем, знал ведь, что опыту немного, а замуж взял. Приглянулась ты мне тогда. Без тебя шибко тоскливо. Да и Наталья спрашивает, когда, вернёшься. Айда буде обратно, в дом. Пальцем не трону. Ты моё слово знаешь.

Прошло четыре месяца. Отец семейства ввалился в избу с огромной мохнатой ёлкой.

– Заждались, девки? Ташка, придержи верхушку, чтоб не пала. Федосья, положи Раюшку в люльку, тулуп расстегнуть помоги, пальцы совсем закоченели, не слушаются.

Пока жена помогала раздеться, Илья несколько раз ущипнул её за мягкое место.

– Ой ты, леший! Леденющие руки-то, – хохотала Федосья. Обогрейся хоть у печки, потом приставай.

Сели за стол. Гостей в этот раз не звали. Решили по-тихому справить Новый год. Как и прошлый раз, хозяйка вынесла из кухни дымящийся чугунок. Илья Максимович напрягся – ложка в руке погнулась. Федосья молча на стол поставила и отошла:

– Сымай пробу, батюшка.

Хозяин крышку снял. Ложкой в чугунке поворочал, зачерпнул, подул – и в рот:

– Ну жена, угодила! Хорош супец! И ничего лишнего.

Федосья с Натальей переглянулись, захихикали. Ещё бы. Девичий секретик у них имелся. Два месяца тайком к соседке Степановне бегала молодая хозяйка учиться. А та – кухарка опытная, из любых продуктов вкуснятину сготовит. Следом подала Федосья гуся с яблоками да к чаю кренделей заварных с вареньем малиновым. И ведь всё сама. У Ильи от удовольствия глаза заблестели, жену обнял крепко. Да как давай целовать:

– Эко ты, Феся, мастерица оказывается. Вот ведь старый дурак, если б Бог не надоумил, так и не было бы сейчас так хорошо да вкусно.

До поздней ночи всей семьёй веселились, песни пели, хороводы водили, разговоры разговаривали. Добрый год будет, щедрый да хлебородный.

А дом на хуторе так и стоит. Но не пустует. То лесники захаживают погреться, то жёны, которые с мужьями поссорились. Говорят, Федосья отмолила, значит и нам поможет. Верят, что приносит это место лад и удачу в семьи. Каждую Новогоднюю ночь кто-то топит в том доме печку и варит куриный суп – на семейное счастье в наступающем году. Кто знает, как оно работает? Но работает уже больше сотни лет. А место с тех пор так и зовут «Федосьин хутор».

3 серия «Хухря»

Живёт в Уральской деревне Хухря. Местные её сторонятся, побаиваются. А она с лопатой на огороде целыми днями. Всё клад хочет найти.

– Глянь, Петровна, Хухря-то наша опять чой-то роет.

– Поди всё клад ищет. Да не найдёт уж сколько лет. Ничем не прошибёшь ейную дурь.

– Нормальная ж девка была. Видать, как муж сбежал, в уме повредилась.

– Да нет, Марья. Муж уже опосля сбёг. А тронулась она, когда родители с младшим Васькой сгорели. Помнишь? Ей тогда шестнадцать минуло. Жалко девку. Это ж надо, в аккурат на именины. А семья хорошая была, родители работящие, честные, уважаемые люди. Царствие небесное, прости Господи.

– Кажись заметила нас. Айда отсель. А то пристанет с разговорами.

Петровна с Марьей подобрали юбки и, чуть пригнувшись, посеменили в сторону своих домов. Хухря опёрлась на лопату, поправила съехавший набок платок и недобрым прищуром проводила удаляющихся соседок.

Никто в деревне не хотел с Хухрей говорить, уж больно чуднАя. То каждому встречному хвастается, мол, клад у неё в огороде зарыт и скоро станет она здесь главной богачкой. То за воротами на лавке песни поёт во всё горло. А слова незнакомые, будто бес подсказывает:

Люди вы недобрые,

Ой вы люди злые,

На меня не клёпайте,

Чтоб не поостыли.

Скоро муж мой явится,

В орденах и с золотом,

Не гневливый пьяница,

Вас накажет молотом.

Ой вы люди грешные,

Надо мной смеётеся,

Думаете, спятила

Брошенка безмозглая.

Вас за эти колкости

Чёрт возьмёт в полуночи,

Коль не перестанете

Звать меня свихнувшейся.

Хухря не всегда была Хухрей. При рождении нарекли её Таисией. Она – первенец у своих родителей, долгожданное любимое дитё. Мать Глафира долго не могла забеременеть. Уж они с мужем Степаном по бабкам ходили, Бога молили, чтоб послал им ребёночка. Десять лет ждали и надеялись, что смилостивится матушка природа, одарит их наследником. Ведуньи какие только ритуалы не проводили. Порчу снимали, бесплодие отваживали, ритуалы с водой, солью, пшеницей и яйцами проводили, травами поили. Всё бестолку. Отчаялись супруги Курицыны. А спустя время и вовсе смирились- коротать им век вдвоём в большом доме. Но тут заглянула к ним соседка Марья:

– Чего горюешь, хозяйка? Слыхала я про одну ведьму.

– Ой, Маша, не начинай, не береди рану. Уж к кому мы только не ходили. Сколько не молили. Никто не помог.

– Глафира, ты послушай сперва, потом стенай. Слыхала я от мужней троюродной сестры, той, что в Копсе, Коми-Пермятской стороне живёт, про травницу. Уж больно сильна, говорят. От смерти ни одного спасла, да и с детьми помогла многим бабам. Ты бы к ней съездила. Авось поможет.

– Так пила я травы все, какие можно. Ничего.

– Все, да не все. Чем черт не шутит. Бог не дал, так может того, другая сторона подсобит?

Глафира глаза в пол потупила. Краешком платка слезу утёрла. Мысли в голове забегали.

– Как Бога прогневаю. Вдруг какая напасть пострашнее нападёт?