И теперь недостаточно где-нибудь повстречаться.
Нужно, чтобы нас большее что-то объединило.
После боли
Иногда в боли больше света, чем во Вселенной.
Если спросят, то я люблю свою боль за это.
Столько жизней сидеть и думать, обняв колени,
постигать мироздание сквозь череду ответов.
Быть источником, окончанием нервным, точкой
болевой на карте галактики, жить без кожи.
Иногда, на боли сердце сосредоточив,
понимаешь, что воскреснешь и снова сможешь.
Столько жизней – стиснув зубы, ища ответы,
поражённый, обездвиженный, не готовый.
Если спросят, то я люблю свою боль за это.
За рождение после боли моих сверхновых.
Затихать
У января привычка затихать. Настенные часы молчат весь день, и нет ни слов, ни мыслей, ни людей – ни в памяти, ни в жизни, ни в стихах. Так начинает новая глава писать себя с большого ничего, чтобы вернуть сначала Рождество, а после – дать нам вновь существовать. И первый лист пока остался бел, и буквы не касаются страниц. Воскреснут все, кто остается с ним: январь – дорога от себя к себе.
Вот год заходит в новую петлю,
так тихо, что немного страшно жить.
До Рождества листов не ворошить —
искать себя и заново сложить.
Я мало что настолько же люблю.
Ностальгический
Всё какие-то глупости, нежности неуклюжие,
всё навязчивый сплин, осенний и ностальгический.
Что еще у нас обнаружить, обезоруживать,
что еще нам осталось опять пережить стоически?
В этой старой романтике молча любить по-прежнему
что-то есть от щемящего, детского, просветленного.
Что нам ждать друг от друга, что снова начать отслеживать,
если это останется прежней простой влюбленностью?
В твоём северном сердце тоска превратилась в вежливость.
Невозможность меня не помнить – в игру с привычками.
Эта ласковая неуклюжесть, неловкость нежности.
Неотвязчивый сплин, осенний и ностальгический.
Общее небо
Ты послушай, ведь я люблю тебя, и неважно,
кем мы станем друг другу, если когда-то станем.
Наше небо – всё время общее. День вчерашний
с днем сегодняшним никогда не менять местами
и понять, что живут не в прошлом, не сном о прошлых,
а сегодня – бегут за движением узкой стрелки.
Успевать в настоящем – главное, мой хороший,
даже если оно нашим общим бывает редко.
И сегодня не день – коридор от весны до лета:
сделал шаг, и весь город в ответ отозвался гулко.
Я вхожу к тебе распрямившейся и согретой,
нахожу тебя по влюбленности или звукам
бесконечно родного голоса, что разрушил
всё границы, которые прежде существовали.
Вспоминая меня, выйди в город и просто слушай
это общее небо над нашими головами.
В теплую среду
В теплую среду на грани чистого четверга
выходить на улицу, как на берег большой реки,
видеть мачты высоток и бордюрные берега,
и машины, вдали снующие, как мальки.
Все наши пристани через годы срослись в одну,
все наши сказки сбросили цепи и чужаков.
Смотри в меня так, как будто нам выпало утонуть,
но смерть передумала, выстрелив в молоко.
В теплую среду, такую теплую, что июль —
пеплом ли тонким, пухом ли тополиным —
я тебя слышу таким, как вечности не споют,
и улицы тянутся ввысь фонариным клином.
В это теплое время суток, и лет, и слов,
застывая от счастья, я возникаю на берегу.
Радость моя, нам, кажется, дьявольски повезло
читать по движению дней, облаков и губ.
И такая проснется
И такая проснется боль, развернется даль,
что не каждый скиталец сумеет преодолеть.
Проходить бы в твоих ладонях по городам,
оставаться у колоколен покатых плеч.
Краем губ собирать у виска твой соленый пот,
видеть солнце, скользящее косо к твоей спине.