Молчаливая слушательница

– Ну хорошо. – Она не удержалась от ответной улыбки.

– Благодарю. – Джордж, по-прежнему улыбаясь, сделал шаг назад. – Дамы. – Легонько кивнул им и вернулся к своему стулу неподалеку.

Девушки наблюдали за молодым человеком, хихикали, шептали: «Разрешите пригласить вас на танец?», «Когда начнут».

Гвен на них шикала, тоже со смехом, но ей было приятно, что Джордж выбрал ее.

– Красавчик, – заключила Джин.

Гвен согласилась, отметив про себя и густые черные волосы, зачесанные наверх ото лба стильной волной, и проницательные глаза, и правильные черты лица. К тому же кавалер был не меньше шести футов росту и довольно прилично одет, несмотря на тотальный дефицит и карточную систему. Интересно, почему он не в армии? Впрочем, тот же вопрос можно было задать каждому мужчине в зале.

Когда оркестр заиграл, молодой человек вернулся, вновь с улыбкой, и за руку повел трепещущую Гвен на танцпол.

С первой же минуты танца стало очевидно: улыбающийся Джордж Хендерсон решил, что они поженятся.

Глава 2

Джой и Рут

Декабрь 1960 года

Господь украсил грунтовую дорогу между Уишарт-роуд и начальной школой Кингфишера чертополохом, змеями и муравьями-бульдогами[1 - Муравьи-бульдоги – вид австралийских муравьев.]. Затем Он добавил дождь и грязь, дабы внушить путнику желание поскорее добраться домой.

Джой шла по грунтовке в последний раз. В следующем году, всего через несколько недель, когда наступят и пройдут Рождество и январь, когда длинные жуткие каникулы наконец закончатся, Джой начнет ездить на автобусе вместе с Марком в старшую школу. Каждое утро и каждый вечер одолевать сорок восемь миль[2 - 1 миля = 1,6 км.], покидать дом гораздо раньше и возвращаться гораздо позже.

Прощание с мистером Пламмером и тринадцатью другими учениками навевало грусть, в особенности потому, что сегодня Джой шагала домой одна. Обычно ей составляла компанию Венди Боскомб. Венди было всего девять, и Джой не считала малышку подругой; тем не менее они ежедневно топали вместе до Уишарт-роуд. Там Венди неизменно встречала мама – широкой улыбкой и объятиями, а иногда и теплым угощением только из духовки: печеньем с джемом или кокосовыми шариками. Дальше Венди с мамой ехали три мили на машине на свою ферму по Уишарт-роуд, а Джой переходила дорогу и брела по тракторной колее до их фермы на Буллок-роуд.

Сегодня же, в последний день семестра, миссис Боскомб ждала Венди у школы, потому что они отправлялись сначала в город, пить шоколадный молочный коктейль, а затем на курорт Лейкс-Энтранс[3 - Лейк-Энтранс – морской курорт и рыбацкий порт в восточной части штата Виктория, Австралия.]. Всю неделю Венди хвасталась будущими морскими каникулами, а Джой слушала и ощущала укусы угрей в животе. Венди села в машину, угри в животе Джой раздулись и рассвирепели еще сильнее. Даже когда Венди опустила окно, с улыбкой помахала и крикнула: «До свидания, Джой! Я буду скучать по тебе в следующем году!» – они не затихли.

Бредя в серой мороси по грунтовке, Джой сосредоточилась на чудесном образе бледных голубоватых пузырьков, который рождало в голове слово «ностальгия». До чего изумительное слово! Джой открыла его для себя лишь два вечера назад, в зеленом словарике, подарке тети Розы на прошлое Рождество, и образ нежно-голубых пузырьков уже стал для нее одним из любимых.

Пусть она не пьет с мамой молочный коктейль, пусть впереди ждут долгие семь с половиной недель каникул[4 - Летне-рождественские каникулы – самые долгие каникулы в Австралии.], Джой не будет унывать. Потому что после каникул все изменится. Она станет ученицей первого класса старшей школы, а Марк – одним из шестнадцати пятиклассников[5 - Старшая школа в Австралии начинается с двенадцати лет.]. Всего лишь шестнадцати… Обычно ребята покидали школу, как только им исполнялось пятнадцать лет, но с Марком вышло по-другому: в конце прошлого года родители получили письмо, где ему рекомендовали продолжить учебу в связи с его «выдающейся успеваемостью» и «неоценимым вкладом в спортивные достижения школы». Отец повсюду брал письмо с собой и показывал людям – вот какой у него умный и талантливый сын. В ту зиму он даже позволял Марку играть за местный футбольный клуб и сам судил у ворот на каждом матче. Джой любила субботы, когда отца с Марком не было дома. Мама разрешала Джой закончить домашние дела пораньше и уйти к себе в комнату, где они проводили время с Рут – разговаривали, вместе читали.

По словам Марка, в старшей школе Блэкханта училось больше двухсот ребят, поэтому Джой точно знала, что уж там-то будут ее ровесницы и она заведет Друзей – с большой буквы «Д». Еще она знала, что библиотека в новой школе занимает целую комнату, а не жалкие пять полок одинокого книжного шкафа возле инвентаря для крикета.

Да, следующий год был полон возможностей. Распухал от них, как корова перед рождением первенца.

Новенькие учебники Джой лежали на столе в большой комнате. Уже три недели они стоически дожидались, пока снизятся цены на продукты и мама выкроит деньги на покупку обложек. Тогда книги не замараются, и через год их можно будет продать. Джой нравился многообещающий хруст страниц – вот бы они оставались такими девственно-чистыми вечно! Выражение «девственно-чистый» и его образ – рулон серебристого шелка, разматывающегося в бесконечность, – Джой тоже любила.

Увы, цены на продукты росли, как чертополох у пруда – спасибо правительству и нескончаемому серому дождю, – а выручка, которую отец получал за молоко, падала – спасибо правительству и алчному маслозаводу. Джой знала, что учебники, скорее всего, никогда не получат обложки и оттого загрустят, испачкаются, скрутят уголки страниц. Она постарается, очень постарается держать книги в чистоте… радовать их… радовать отца.

Только каждый раз, когда отец скользил взглядом по безобразному лицу Джой – лицу «подлой грешницы», – она понимала, что никаких ее стараний не хватит…

Джой подошла к задней двери и увидела крошечные фигурки родителей на пути к пруду. Присмотрелась: отец катил сорокачетырехгаллонную бочку, в которой хранили зерно для кур. Он обнаружил в бочке небольшую дыру; значит, львиная доля зерна доставалась не курам, а мышам. В основном семья Джой сжигала мусор в баке на ближнем пастбище, футах в двадцати от дома, но пруд служил последним пристанищем всему, что не умещалось в бак или не горело, – например, ржавым кроличьим капканам или сломанным ножам от плуга, который нашла мама при вскапывании новой клумбы. Отец не собирался тратить горючее ради поездки в другой конец города на свалку – да еще платить там за доставленный мусор.

Крупные предметы вроде старой тракторной шины бросали на берегу – словно у того, кто тащил и толкал ее через целых три пастбища, не оставалось сил довести дело до конца. Спустя несколько дней кто-нибудь шел на пруд собирать кувшинки и тогда уже мог столкнуть – или не столкнуть – тяжелый мусор в воду.

Джой не занималась этим никогда, потому что пруд, по словам отца, имел «фут глубины на первый фут ширины, а дальше пятьдесят футов глубины навечно». Джой умела плавать, но бесконечные глубина и темнота водоема пугали ее. Она была уверена: если однажды соскользнет с узкой однофутовой отмели, то сотни обитающих в пруду угрей обовьются вокруг нее, утащат на дно, и наступит конец…

Джой с трудом различила в маминых руках мотыгу: ее использовали и для защиты от змей, и для срезания кувшинок. Отец не уставал поучать: «Никогда не ходите к пруду без длинной палки, слышите? Змея укусит – умрете. Змеи любят воду». И обязательно добавлял, чтобы уж наверняка запугать: «И детей».

Родители вернутся минут через двадцать, а то и больше, если займутся сбором кувшинок. Марк приедет на автобусе только через час. Джой решилась: пересекла кухню, миновала свою комнату, будто там и не сидела в кресле Рут… не ждала сестру… как делала это каждый божий день. Едва дыша от черного ребристого страха, который заползал в ноздри и спускался по горлу, Джой прокралась в большую комнату. Детям запрещали входить сюда без родителей, а в родительскую спальню запрещалось входить вообще, но Джой хотела вновь ощутить хрусткие, чистые надежды, даруемые школьными книгами. При одном взгляде на них у нее текли слюнки.

При распаковке учебников три недели назад внимание Джой привлек заголовок третьей сверху книги в стопке Марка. О «гордости» Джой все знала, поскольку гордыня являлась одним из семи смертных грехов, а вот «предубеждение» было словом новым. Позже Джой нашла его в словаре тети Розы. «Алогичная неприязнь к человеку или людям по определенным признакам, таким как раса или цвет кожи. Алогичная вера в то, что человек или люди, обладающие данными признаками, менее ценны или не способны действовать надлежащим образом. Происхождение: старофранцузский, от латинского praejudicium (prae «заранее» + judicium «суждение»)».

Хотя при чтении этого слова в голове у Джой возникал захватывающий образ {зеленый крылатый дракон с черными когтями}, предубеждение наверняка было грехом, ведь Господь велел нам любить всех Своих детей.

Она убрала лежавшие сверху книги, раскрыла «Гордость и предубеждение» на первой странице и начала читать. «Существует общепризнанная исти…»

Джой испуганно захлопнула том и вернула на место – вдруг родители вернутся слишком быстро и застанут ее тут? Она сделала шаг от стола, но обложка книги не отпускала. Имя автора было выведено буквами-завитушками; при виде них Джой сразу представила буйную лозу на залитой солнцем стене большого сада, под лозой – тайную калитку, а за ней – извилистую тропу к замку с башенками, где живет старуха, у нее длинные спутанные волосы цвета воронова крыла, она носит фиолетовое одеяние из бархата, а в самой верхней комнате самой высокой башни лежат сотни коробок всевозможных форм, цветов и размеров; коробки, усеивающие пол подобно лепесткам камелии, изготовлены из всех известных человеку материалов – мрамора и шелка, фарфора и красного дерева, из сотканных вручную трав и коры с запахом корицы, из чеканной жести и цветного стекла; каждая коробка родом из своей части света, из своего времени, каждая хранит волшебство, которое старуха заперла внутри много столетий назад, и если вы отважитесь прийти к ней в гости, она покрутит длинным костлявым пальцем над этими сокровищами, затем кивнет, скажет: «Да, вот эта – твоя» – и вложит в ваши дрожащие руки коробку; вы приоткроете крышку, а там…

Дверь в комнату Джой вдруг хлопнула, послышался мамин голос:

– Джой! Ты где?

Сморщенная старуха вместе с загадочными коробками рассыпалась в прах. Джой резко обернулась.

Прижала ладонь к животу, утихомиривая угрей. Они жили там постоянно. Отец ловил угрей в пруду, а мама резала их на кусочки и готовила жаркое. Угри обеспечивали семью дешевым мясом, и отец говорил: «Будьте благодарны за то, что у вас вообще есть пища, ведь миллионы людей по всему миру голодают, уж они-то были бы благодарны за любое жаркое, хоть с угрями, хоть без». Джой жевала каждый кусок больше положенных шестнадцати раз, старалась быть благодарной, старалась не давиться, но в восьмилетнем возрасте, когда у нее начал жутко болеть живот, а доктор Мерриуэзер не обнаружил никаких недугов, она поняла, что в желудке из всех съеденных ею кусочков каким-то образом выросли новые угри. Сначала они были тощими и беспокоили редко, но постепенно росли, становились жирными, злыми и склизкими. Пять штук, все толстые, как круглые батончики сливочного масла, которые по субботам готовила мама.

Сейчас Джой чувствовала, как угри извиваются и шипят.

– Что ты здесь делаешь?

В дверях большой комнаты стояла мама и смотрела на Джой с «Гордостью и предубеждением» в руках.

– Твое счастье, что отец не видит. – Она кивнула в сторону кухни. – Иди готовь чай. Мне надо заняться венками. – И ушла в мастерскую, где изготавливала похоронные венки и свадебные букеты.

Плечи Джой расслабленно обмякли, хотя она и отругала себя за несообразительность. Почему не придумала подходящее объяснение? Могла бы сказать: «Я вытирала здесь пыль». Или: «Хотела почитать учебники, чтобы знать материал наперед». Нет, когда Джой нервничала или чувствовала себя виноватой, ее язык прилипал к нёбу, губы сжимались, а в ушах звучали слова отца – и она хранила молчание. «Тихо! Не дерзи. Я разрешал тебе разговаривать?»

Джой очень старалась быть хорошей, чтобы избежать участи Марка. Отцу часто приходилось наказывать Марка за разные ужасные проступки. На каникулах, по выходным дням и после школы брат был обязан помогать отцу загонять коров, забивать в землю столбы для изгороди, чинить на ней колючую проволоку, чистить хлев от навоза, ремонтировать ветряную мельницу, отскребать кормушки, приводить в порядок и затачивать инструменты, мыть трактор и фургон, носить коровам спрессованное в тюки сено, загружать тележку бидонами с молоком и толкать ее до дороги, где автоцистерна забирала полные бидоны и возвращала пустые. И это только та работа, о которой Джой знала! Она ежедневно благодарила Господа за то, что ей самой приходится лишь стряпать и заниматься уборкой под маминым присмотром. И собирать цветы – ни в коем случае не помяв, конечно же.

Еще отцу помогал Колин с соседней фермы. Его любили все, даже отец. Колин был не силен в чтении или письме, зато умел делать любую фермерскую работу. Один раз Джой увидела, как он на глазах у отца нечаянно опрокинул бидон с молоком, и угри у нее в животе встали на дыбы, потому что гнев отца резал не хуже ножей. Его рука взлетела вверх, чтобы ударить, но вместо этого мягко опустилась Колину на плечо, и Джой услышала: «Не беда, Колин. Тащи шланг, сейчас все приберем. Нет смысла рыдать над пролитым молоком, а?» Пока они орудовали шлангом, отец похлопывал Колина по спине, приговаривал: «Отличная работа, Колин, молодец. Не знаю, что бы я без тебя делал». Колин, по своему обыкновению, повторял: «Отличная работа, Колин».

Сестру отец тоже не наказывал, но она, конечно, никогда не совершала ничего плохого. Не совершала и не совершит. Нет-нет, отец никогда не сердился на Рут. Все из-за несчастья. Однажды, в свой десятый день рождения, Джой услышала, как он молится в спальне, просит у Господа особой милости для Рут. Джой ощутила в затылке знакомое покалывание белой зависти… даже в день рождения Джой отец молится не о ней, да?..

Джой затолкала свое красное колючее раздражение на Рут поглубже, к угрям в животе, принялась чистить картофель и задумалась. Как все сложилось бы, не случись то страшное несчастье?

Бедная Рут, из-за страшного несчастья она заперта в кресле, в миллионный раз твердила себе Джой. Бедная Рут, из-за страшного несчастья она заперта в доме, не может пойти ни в школу, ни на работу, ни даже в Церковь. Когда бы Джой ни переступала порог комнаты, там сидела Рут. Всегда улыбалась, всегда жаждала подробностей о делах сестренки, даже если это был обыкновенный сбор яиц. Всегда высказывала свое мнение. Джой жалела старшую сестру, но мечтала разочек, хотя бы разочек войти к себе и не увидеть улыбающегося лица Рут, не услышать ее вопросов и советов.

Джой залила картофель водой, достала из холодильника мясо и горошек. Хлопнула дверь – вернулся Марк, сменил школьную форму на домашнюю одежду и отправился во двор помогать отцу.

Джой ставила картофель на огонь, разворачивала мясо, шелушила горох, а сама думала о «Гордости и предубеждении» и о старухе в замке с волшебными коробками.

Только успел закипеть картофель, как открылась задняя дверь, и Марк прошел в свою комнату. Угри взвились кобрами, сердито зашипели, толкаясь головами.

Джой смотрела, как лопаются над картофелинами большие пузыри {розовые камелии}. Ждала отцовских шагов. Картофель начал размягчаться. Она услышала, как распахнулась задняя дверь. Отец протопал через кухню, не обращая внимания на Джой, миновал большую комнату, скрылся в своей спальне. Джой не поднимала головы, не отрывала взгляда от кипящей воды, вела себя тихо. Отец тяжело прошел через кухню в обратном направлении, в комнату Марка.

Крик раздался в ту же минуту. Вода кипела, картофелины становились все мягче и мягче, а Джой, закрыв глаза, видела, как отец рубит Марку руки и ноги, как брызжет кровь, точно в фонтане из книги «Рим: прекраснейший город мира» – любимой географической книги Джой на полке в маленькой начальной школе.