Судьба Вишнёвки

Он замер, тяжело дыша, не открывая глаз.

К её изумлению, его сильные, волевые губы сложились во что-то вроде улыбки. На его лице ещё был ремень, удерживающий у него во рту защитную прокладку.

«Чтобы зубы на сломал… Итак вон как губы обкусал…»

У неё часто сохли губы, особенно по ночам, поэтому в кармане её пижамы всегда лежала плоская коробочка с гигиенической помадой. Она осторожно смазала ему губы; сейчас такие шершавые, ободранные.

«Милый мой,» промелькнуло у неё в душе. «Мой сломанный плюшевый мишка…»

Он открыл глаза на секунду. Не такие сочно-синие, как были когда-то у Джерри. Голубовато-серые, словно тающий тонкий лёд.

– Люси… – она скорее догадалась, чем услышала. – Люси Гонзалес…

Он снова лежал, словно мёртвый, и Франсин охватил чисто животный ужас.

– Глеб…

Он снова взглянул на неё, уже осознано.

– Пришла полюбоваться, как меня здесь корёжит?

Прокладка мешала ему говорить, но это всё равно прозвучало со злобой.

– Хами, сколько хочешь, – Она ухмыльнулась, снова погладив его волосы. Он дёрнул головой.

Она тихонько засмеялась.

– Ты же знаешь, я извращенка! А почему, действительно, мы не играли, привязывая тебя? Классика! Хочешь, дома так попробуем?

Он смотрел на неё совершенно потрясённо. – Пута…

– Ага, – Она протёрла его лицо влажной салфеткой. Поцеловала. – Обработать тебе остальные места?

– Тут же камеры, – хмыкнул он. – Впрочем, тебе тебе не привыкать, а Глеба Орлова несколько раз приглашали сниматься в ``эдаких`` фильмах, да он отказывался.

Она не успела заблокироваться и он хихикнул, прочитав её мысли. – Cy*a ты. И вовсе не из-за размеров. Можно бы и так снимать, что не заметно. Всё равно деревенское воспитание сказывалось.

– А у Олега Петровича запои бывали?

– В том-то и дело, что нет, – грустно уточнил Глеб. – Историю родителей-то я проверил, а вот, что отец Валентины Макаровны был алкоголик – узнал слишком поздно.

– А нечего тела чужие воровать! – Она тихонько хлопнула его по лбу.

– Девочка, кто бы говорил! – Он подмигнул. – С четырнадцати лет, кто балдеет, ``ножками дрыгая``? Наслаждаться сексом можно только в физическом теле.

– А страдать?

– В любой форме, пока работает сознание, – объяснил он уже совершенно серьёзно.

– А душевные наслаждения? – Она старалась понять. – Ну, ладно, когда мы сидели, глядя на пламя в камине – ``память предков``, когда мужчина возвращался домой. А… Я помню выражение твоего лица, когда я спела там, в лесу. Ты подошёл… Ты ТАК смотрел! Мне кажется за ТОТ взгляд я тебе могу простить все твои ``выбрыки``! Я поняла тебя. У тебя слишком ранимая, чувственная душа. А тебе приходится ``крутого`` разыгрывать. Не надо со МНОЙ.

– Что, слабаки нравятся? – Он недоверчиво хмыкнул. – Жалеть приятно?

А она склонилась к нему и снова запела «Santa Lucia».

Легким зефиром мы в даль понесемся

И над водою, как чайки взовьемся.

Ах, не теряйте минуты златые…

Санта Лючия, Сантаааа Лючия!

Он лежал, закрыв глаза, и Франсин сняла его слёзы не салфеткой, а губами.

– Вы что же тут делаете? – Услышали супруги.

– Я его жена! – Франсин развернулась, смело глядя на медиков и охранников. – А вот как вы посмели не сообщить мне? Я Хозяевам пожалуюсь!

– Простите мадам Тремблей, – врач произнёс извиняющимся тоном, пока медсёстры проверяли Глеба. – Но господин Орлов сам велел…

– А то вы не видели, в каком он состоянии был? – Она фыркнула. – Небось орал; ``Развяжите меня!`` Что-то вы не больно послушались! К пьяному бреду всерьёз относиться? Кстати, когда его можно будет забирать?

Глеб что-то попытался сказать.

– Помолчи, дорогой! – Отозвалась Франсин ``стопроцентным тоном жены``. – Мы тут с доктором разговариваем.

Ей принесли удобное кресло, чтобы она могла сидеть рядом с мужем, поставили вазу с фруктами и стакан для воды.

– Фонтанчик для питья возле туалета, – указали ей.

Орлов уже снова заснул, и юная женщина тоже задремала.

«А с Даниелем мы никогда не могли себе позволить, не то, что такого комфорта, но даже отдельную палату…» невольно вспомнилось ей.

Глава 5

Как Рон и говорил, Орлова под утро уже вернули в форму.

Отстегнули, хотя капельницы отключили не сразу.

Он сел поудобнее, румяный и спокойный. Они обменивались шутками. Глеб виновато улыбался, немного растерянно, словно ребёнок, разливший краску.

– Помочь тебе переодеться? – мурлыкнула Франсин, ласкаясь к нему.

– Отстань, – буркнул он, но совсем другим тоном, не как ночью. – А, ревнуешь к медсестричкам?

Он поднялся, но тут же сел. Расправив плечи, поднял голову вверх, и едва заметное голубоватое сияние, как утренний туман, возникло вокруг него. Оно становилось всё плотнее, переливаясь золотистыми тонами.