Всем выйти из кадра!

– И как ты собираешься заниматься с телефоном в руке? – Выходя из кухни, Матвей сунул руку в коробку, где одиноко лежал его смартфон, и мама тут же перешла в режим воспитательной готовности.

– Я только посмотрю, Димон ответил или нет.

– Ну ладно. Обещай, что не будешь долго пялиться в экран, а возьмёшься за учебники.

– Угу.

Вот ещё жесть: как легко взрослые верят обещаниям. Обещай – обещаю. Не будешь – не буду. Не то чтобы Матвей специально собирался врать, но всё равно – детский сад какой-то, а не отношения взрослых людей.

– Как там Дима, кстати? – крикнула мама в спину Матвею. – В порядке?

– Да-да, мне тоже интересно, как Деймон поживает. – Папа, оказывается, помнит их общее с Димоном прозвище.

С первого сентября первого класса дружат. Димон толкнул Матвея, когда строились на линейке, – не специально, его самого какой-то лось старшеклассник пихнул. Матвей упал, Димон помог ему подняться – и всё. Сидели за одной партой, после школы во дворе гоняли. Вообще всё вместе, всё-всё-всё. Они и в классе-то больше ни с кем не общались толком. А зачем? Самодостаточная и замкнутая экологическая система, как на острове в океане. Настоящая мужская дружба. Когда Димон в Соню из параллельного влюбился, Матвей не стал говорить, что у неё волосы жидкие и ноги кривые. Димон сам это понял, примерно через неделю, когда увидел, как Соня тусит с одноклассником, придурком с оттопыренными ушами. Это давно было, то ли в пятом, то ли в шестом классе, сейчас и вспоминать смешно.

Примерно тогда же у них появилось общее прозвище. Его придумала историчка – молодая и весёлая. Они с Димоном опоздали с перемены и несколько минут стояли у двери, пока историчка над ними насмехалась. Так, говорит, эти двое у нас всегда вместе. Приходят вместе, уходят вместе, опаздывают вместе. Может, вам и оценки на двоих ставить? Пополам делить. Если четвёрка, то каждому по два балла получится. Все ржали. А Димон сказал: нет, вы уж тогда нас в журнал в одну графу записывайте и ставьте не две пары, а одну четвёрку (Димон, кажется, никогда ничего не боялся, за это его некоторые учителя не любили, и в классе многие – тоже). А историчка говорит: ладно, но тогда вам и имя нужно одно на двоих. Подумала немного и сказала: вы у нас Матвей и Дима. Ага. Значит, будете Мэтт Деймон!

В журнале, конечно, они так и остались по отдельности: Дмитрий Агеенко и Матвей Палеев. Но прозвище всем понравилось: одноклассники, многие учителя, а потом даже родители стали их так называть. Они с Димоном не возражали, особенно когда узнали, кто такой Мэтт Деймон. Оказалось – известный актёр, лауреат «Оскара», в куче отличных фильмов сыграл. Они потом пересмотрели все боевики и детективы с его участием. А теперь Мэтт здесь, а Деймон – на другом конце земли.

О том, что родители Димона собираются эмигрировать, разговор шёл сто лет. Ну, не сто. Лет семь точно. В самом начале Димон даже слово «эмигрировать» запомнить не мог, только говорил, что родители хотят уехать в другую страну и забрать его с собой. Матвей заранее расстроился, но время шло, а друг был на месте. Они уже решили, что обошлось. А то, что Димон несколько лет ездил заниматься к репетиторам, сначала по английскому, а потом ещё и по французскому, – так это и без эмиграции пригодится.

Катастрофа случилась, когда они совсем расслабились. Строили планы на лето, даже прикидывали, в какой институт поступать после школы – конечно, вместе (это ещё не скоро, но взрослые предусмотрительные люди всё продумывают заранее). Димон обещал помочь Матвею подтянуть учёбу, особенно математику. И тут Димка приходит (не предупредив заранее, как обычно), звонит в дверь и с порога бабахает: мы уезжаем через два месяца, уже визы дали! И лицо у него – как у Мэтта Деймона в той роли, где он с амнезией.

Они, кажется, вечность простояли в дверях, пока мама Матвея не позвала Димона в дом и не усадила обоих пить чай с пряниками (запас пряников у них есть всегда, одни съедают – мама следующий килограмм покупает).

Их потом ещё много раз кормили, поили и уговаривали – то дома у Матвея, то в квартире у Димона, откуда каждый день что-нибудь пропадало: диван, шкаф вместе с вазами и фужерами, кресла, вешалка из коридора. Посадят напротив – и давай вливать в уши: дескать, мир изменился, теперь неважны расстояния, есть мобильные и мессенджеры, можно созваниваться хоть каждый день или устраивать сеансы видеосвязи. А потом, когда вы немного подрастёте…

Про «подрастёте» особенно много говорили за три дня до отъезда. В квартире у Димона к тому времени почти ничего не осталось, только кровать, раскладушка и куча упакованных коробок и чемоданов. Квартиру тоже продали, новым жильцам осталось дождаться, когда семья Димона уедет. И родители Матвея пригласили в гости всех Агеенко, чтобы попрощаться.

Пока ужинали, было ещё ничего. Матвей и Димон молчали, а старшие Агеенко рассказывали, что у папы уже есть работа, а у мамы назначено несколько собеседований; что жить они будут на окраине, но зато дом удобный, и школа для Димы совсем рядом, и что она очень хорошая и «сможет обеспечить его будущее».

Мама Матвея задавала уточняющие вопросы и всё время повторяла: «Какие вы молодцы! Как вы всё продумали! Я уверена, что всё будет хорошо!» А папа, хоть кивал и улыбался, снова витал и спросил только, какую собаку собираются завести Агеенко. Все растерялись: про собаку до этого никто не сказал ни слова.

– Но вы же будете жить в доме, где наверняка есть лужайка. Значит, и собаку нужно. Лучше большую, да? Лабрадора, например.

– Ну, может, и заведём, – согласилась мама Димона, скорее всего из вежливости.

Матвею вообще казалось, что старшие Агеенко только изображали радость и бодрость, а на самом деле им очень и очень страшно. Тут мама Матвея засуетилась и стала убирать тарелки, накрывать стол к чаю и попыталась взбодрить их с Димоном:

– Ну что вы такие кислые? Я понимаю, придётся привыкнуть, но дружба ваша никуда не денется, будете созваниваться, а потом, когда подрастёте…

Тут Димон и сорвался. Стал кричать, что его достали эти вечные «подрастёте»; что жить и быть счастливым ему нужно сейчас, а не через пять-десять-двадцать лет; что родители относятся к нему как к рабу или к чемодану – захотели увезти, взяли под мышку и увезли. Все за столом как заледенели, хотя было тепло, даже жарко. Только Димкин папа открыл на минуту рот, но так ничего и не сказал, а опустил голову и стал со звоном размешивать чай, в котором не было сахара.

О том, что было потом, вспоминать тяжелее всего. Потому что Димон, который в последний раз плакал во втором классе, когда потерял только что купленный простенький телефон, вдруг всхлипнул и заговорил умоляющим тоном:

– Можно я не поеду? Пожалуйста! Я знаю, что меня не с кем оставить, но я могу жить тут, у Мэтта! Мы и на одной кровати поместимся, да, Мэтт? Или можно купить матрас и спать на полу. Тётя Таня, дядя Саша, пожалуйста, разрешите мне пожить у вас! Я буду хорошо себя вести, честное слово, и Матвею с учёбой помогать. А родители будут присылать деньги, а потом я на работу устроюсь, а когда в институт поступлю – в общежитие перееду. Тётя Таня, дядя Саша, ну скажите им! Скажите, что вы разрешаете!..

Расходились молча. Димка пялился в стену, пока родители обувались, и вышел первым, коротко кивнув Матвею. А его маме и папе больше не сказал ни слова.

Сегодня, спустя три с половиной месяца после отъезда Агеенко, Матвей сидел за столом в своей комнате, тупо смотрел в телефон, где под его сообщениями так и не появилось отметки о прочтении. «ВКонтакте» Димона тоже не было, уже сутки. Может, с ним что-то случилось? Попал под машину, лежит в больнице весь в гипсе и поэтому ничего не может написать? Или он просто забыл про Матвея? Куча времени прошла, у Деймона появились новые друзья. Они там, рядом. С ними в любой момент можно сходить в кино, посмотреть ролики на ютьюбе, поиграть в футбол. Или в хоккей. Это ж всё-таки Канада.

Забыл. Наверняка. Матвей захлопнул учебник, который открыл десять минут назад, но так и не прочитал ни одного параграфа. Ну и пусть. Ладно. Он стянул джинсы, носки, снял футболку. От бордового трикотажа остро и опасно пахло хорьком.

Глава 2. Чай

отька, доел?

Сегодня на ужин рис и сосиски. Они слишком долго кипели: мама складывала бельё в стиральную машину и забыла про готовящийся ужин, так что теперь сосиски раздулись и изогнулись, как червяки. И рис переварен, размазня какая-то уродская. Хотя настоящая еда редко выглядит красиво. В одном видео на ютьюбе показано, как фотографируют еду и снимают рекламные ролики. Сметану там изображает клей ПВА, мясной фарш – нарезанная подкрашенная губка, а мороженое делают из смеси муки и жирного крема. Гадость. А все смотрят, верят и слюнки глотают.

– Моть? Устал? Бледный опять какой-то. И задержался сегодня, мы с папой уже поужинали, а Илюши нет до сих пор, – мама моет посуду, тревожно посматривая через плечо.

– Нормально я, просто поздно запись закончилась. – Матвей сунул в рот последний кусок сосиски и поставил тарелку в раковину.

– Чаю сам себе нальёшь? Возьми чашку. А пряники я сегодня шоколадные купила.

Опять пряники. Почему в их доме не бывает ни печенья, ни зефира какого-нибудь, ни пирогов? Пряники эти уже в глотку не лезут.

– Не хочу пряников, просто чаю попью. Мам, – Матвей сел за стол, – а сколько чашек чая ты можешь выпить подряд?

– А почему ты спрашиваешь? – голос у мамы усталый.

– Ну скажи. Потом объясню.

– Ладно. Смотря каких чашек. Если мою любимую, с маками, то, наверное, парочку осилю.

– А три? – Матвей всё-таки взял пряник, посмотрел на него, понюхал и положил обратно в пакет.

– А ты Патриарха, кстати, поливал сегодня?

– Нет, забыл.

– Ладно, я сама тогда. – Мама с бутылкой отстоянной воды подошла к окну, отодвинула штору, что-то зашептала столетнику.

– Мам! Ну скажи, три чашки выпьешь?

– Да почему ты спрашиваешь-то?

– Потому что сегодня к нам приходил человек, который может выпить семь чашек чая подряд!

Вообще-то у помощника администратора (именно такую должность занимал Матвей) не так уж много работы: принести-унести, встретить-проводить, расставить-протереть мебель в студии. Но поручение ему мог дать всякий, кто старше по должности, а значит, любой сотрудник программы. Чаще всего он помогал редакторам по гостям. Приглашённых людей приходилось сопровождать в гримёрку и до туалета, усаживать на положенное место в студии, поить чаем или кофе перед началом интервью.

Иногда гости отказывались от любого угощения, а просто сидели и ждали своей очереди. Большинство выпивали по одной чашке. Но даже в страшном сне Матвей не мог себе представить, что ради одного человека он будет семь раз мотаться между гримёркой и студией, столько же раз кипятить электрический чайник, заваривать пакетик, вынимать, укладывать на блюдце ложку и кубики сахара.

– Мам, семь чашек – это сколько получается? Вот эта банка, которую ты сейчас вымыла, литровая? Значит, он выпил литра два, не меньше. Как он не лопнул только?! Я бы, наверное, умер от такого.

– А кто это был-то? – мама наконец закончила возиться с посудой и подсела к столу.

– Актёр один. Как его там?.. Забыл. На «сэ» начинается или на «кэ». Не помню. Бандитов играет и полицейских, большой такой, огромный прямо. Я боялся, под ним кресло в студии сломается, оно аж застонало. Думаю: ну всё, сейчас пол потрескается, и эта туша на нижний этаж вместе с мебелью провалится. Да ни фига! Сидит себе, пыхтит, чай хлещет и потеет, как кабан.