Песни и пляски счастливых мира сего

весь обратившись в слух.
Кровью сочились раны
в мочках ушей старух.
Лаяли псы, пугая,
бились на поводках.
Ждали судьбы цыгане,
с ветром глотая страх.
Плакал маленький мальчик.
Серый взглянул в прицел.

Старый старик незрячий
вскрикнул: «пан офицер!
Просить ни о чём не смеем,
видим – не миновать,
дай только напоследок
табору станцевать!»

Серый, давясь от смеха,
всё перевёл. Капитан
хмыкнул. Ради потехи
кивнул – и запел цыган.
Старческий слабый голос
разом окреп и взмыл —
гибельной муки полон,
взрезал покровы тьмы.
Вздрогнули немцы. Серый
сплюнул и вдруг застыл,
и по спине офицера
будто прошлись хлысты.
Табор плясал. Метались
по ветру плети кос.
Синим дрожали дали,
сыпясь мурашками звёзд.
Табор плясал. Старухи
павами плыли в ночь,
крыльями вскинув руки
и не жалея ног.
Табор плясал. Горели
жарким огнём платки.
Вечер, от песни хмелен,
плакал в силках ракит.
Бабы и малые дети,
парни и старики —
табор плясал до света
на берегу реки.

Когда же рассвет пометил
жёлтыми пальцами лес —
вздрогнул от залпа ветер
и табор в реке исчез.

Был он или приснился? —
не знал и сам капитан.

Прочь уносили птицы
песни цыган.

    январь 2012

Быльё

Быль порастает быльём, травами – травмы,
маками – мертвецы.
Больше не будет больно, выйдет отрава —
её соберут жнецы
серебряными серпами, скинут мякину,
в пыль быльё истолкут,
смешают с водою в тесто – серую глину —
поставят в кут.
А после – хлебцев налепят, в печного чрева
заложат жар;
затянут песню, и прямо в огонь из хлеба
вылупится душа.

    июнь 2012

Рубен Топкарян

Когда весь город клонится ко сну
в вечерней истоме,
Рубен целует детей и жену
и уходит из дома.
Рубен Топкарян не наденет шарф,
носки и галоши:
Рубен Топкарян залезает в шкаф
играть на гармошке.
Прижавшись губами ко рту жестяному,
смежив ресницы,
он дышит, чтобы во тьме стенной
запели птицы
и чтобы дюжина язычков,
дрожа от страсти,
нежной текли бы в ночи мечтой —
слаще сласти;
и выдохи вдруг заискрятся, ясны,
в сачках октав…

А дети спят, не зная, что сны
приходят из шкафа.