Королевская кровь. Часть 1. Тайна Эвердредского леса

– Смотри, если обманешь – вспомнишь меня и горько пожалеешь!

– Не обману! Приду… – с трудом выговорил Том, потому что по грудь уже в топь погрузился.

– Держи! – и Дева, став на колени, протянула ему свою белоснежную руку.

– У тебя же сил не хватит! Я тебя еще затяну! – испугался Том.

Снова рассыпался серебряными колокольчиками смех Болотной Девы. Схватила она Тома за руку, легонько потянула – и будто расступилась под ним трясина, отпустила его. Выбрался он на сушу, глядь – а вокруг никого. Только блуждающие огни цепочкой выстроились, словно путь указывают.

– Смотри же, не обмани! – будто ветер рядом прошуршал.

Странно было и то, что одежда на Томе совсем сухая оказалась – точно и не тонул он в трясине. Может, привиделось всё? Побрел он за огоньками и скоро смог различить в темноте знакомые приметы, а там и на тропинку свою вышел.

Пришел он домой, дал матери клюквы – и ей сразу полегчало. А на другой день сказал ей:

– Ухожу я, матушка, далеко. Может, и не свидимся больше. Благослови на дорожку!

– Что это тебе вдруг вздумалось, сынок? – встревожилась мать.

– Девушку встретил, обещал к ней вернуться.

– Что ж ты в дом ее не привел?

– Не может она из своих мест никуда уйти, вот и зовет меня. Отпускать не хотела, да поверила моему обещанию вернуться.

Поглядела на него мать пристально и говорит:

– Рубаха у тебя порвалась – дай-ка зашью!

А когда зашила – благословила и отпустила.

Идет Том по болоту, ищет то место, где накануне был, да всё не может найти. Вот уже и сумерки настали. Стал он на кочку, крикнул:

– Эй, Болотная Дева! Вот он я – вернулся, как обещал!

Огоньки стали вспыхивать там и сям, кружить. Снова, как накануне, всё стихло и песня послышалась. Глядь – и сама Болотная Дева явилась.

– Не обманул ты меня, парень. Только матушка твоя мудрей оказалась: зашила тебе в ворот рубахи заговоренный волос. Теперь, где б ты ни был, непременно домой вернешься. Нет над тобой моей власти, пока ты в этой рубахе. Теперь тебе выбирать: хочешь со мной остаться – скинь рубаху. Видишь – и я тебе не лгу. А могла бы обманом, ласками заставить тебя раздеться – был бы мой навеки. Так что решай теперь сам: быть в свите моей вечно живым огоньком – или остаться простым смертным. Только тогда уж не избавиться тебе от тоски по мне. Ни одна земная женщина не будет тебе мила. Рано или поздно придешь снова меня искать… И не найдешь.

С этими словами крепко поцеловала его Дева. И так сладок был поцелуй, что Том чуть было не решился снять рубаху и остаться с Девой навсегда. Но в этот миг встали перед ним глаза матери – тревожные, молящие. Вздохнул он, поклонился Деве и сказал:

– Благодарю, что не погубила меня. Прощай!

– Что ж, прощай так прощай! Ты сделал свой выбор. Возьми-ка еще клюквы на память! – насыпала ему в ладонь горстку красных ягод и исчезла.

Вернулся Том домой – а вместо клюквы в руке у него оказалась горсть рубинов чистейшей воды. С тех пор они с матерью разбогатели и никогда больше не знали нужды. Однако смутная тоска, охватившая Тома, так больше его и не отпустила. Многие красавицы добивались его благосклонности, но он будто и не замечал их, вечно вспоминая поцелуй Болотной Девы и ее неземную красоту. Прошли годы, он похоронил мать и после этого утратил всякий интерес к жизни. Как-то в сумерках вышел он из дома и отправился к Ривергейтским болотам. Больше его не видели.

К западу от Мидглайда был еще один лес – Эвердредский, обязанный своим названием древнему преданию, повествующему об истории славного рода Грэндуотеров.

ЛЕГЕНДА ОБ ЭВЕРДРЕДСКОМ ЧУДОВИЩЕ

В давние-давние времена, когда Медоуридж был покрыт сплошными лесами и лугами, сюда пришли первые люди. Они стали заселять эти земли, добывая себе пищу охотой и рыболовством. Среди них жил колдун по имени Эвердред. Вождь этого племени, Уоллинг, решил взять в жены самую красивую девушку – Керстайн. В нее же был влюблен и колдун. Он пытался отговорить вождя от этой женитьбы, но безуспешно. Охваченный ревностью, Эвердред решил погубить вождя, для чего с помощью волшебного зелья, оставленного ему в наследство матерью – потомственной ведьмой, превратился в чудовище, как он думал, временно…

В разгар свадебного пира вдруг раздался страшный треск деревьев и оглушительный рев. К свадебному костру из чащи вырвался невероятных размеров зверь. В ужасе люди кричали и разбегались кто куда, но чудовище, круша всё на своем пути, неслось за новобрачными. Многих покалечил зверь, пока догнал Уоллинга и тут же на глазах у невесты разорвал его на части. Керстайн упала без чувств, а зверь, внезапно затихнув, бережно взял ее передними лапами и утащил в чащу.

Там, в чаще, Эвердред (ибо это был он) принес девушку в свою пещеру, положил на покрытое шкурами ложе и повернулся к спрятанной в углу драгоценной глиняной посудине с зельем, которое должно было вернуть ему человеческий облик. Громадными трехпалыми лапами он взял посудину и стал пытаться снять с нее притертую крышку, но в этот момент Керстайн пришла в себя. Услышав в темноте тяжелое дыхание чудовища, она мигом поняла, где находится. Тихо, чтоб не спугнуть зверя, она пошарила вокруг себя и нашла довольно увесистый камень. Фигура чудовища наполовину перекрывала выход, в котором виднелся освещенный луной лес. Девушке нужно было пробраться к выходу, миновав зверя на своем пути. Медленно и бесшумно она сползла с ложа и сделала шаг. Но чуткий слух зверя уловил движение, и он резко развернулся, не выпуская из лап уже открытое зелье. В панике Керстайн метнула в его сторону камень, и раздался стук разбитой посудины. Разлившаяся жидкость вспыхнула синим пламенем и исчезла, а чудовище упало замертво.

Много позже в Медоуридже была обнаружена старинная чародейская книга, неведомо кем и когда составленная. В ней говорилось и о волшебном эликсире древней ведьмы, с помощью которого человек может превращаться в чудовище. Было там и предупреждение о том, что, если эликсир будет уничтожен, колдун обретет бессмертие, но навсегда останется в облике чудовища, которое сразу уснет и проспит 300 лет. И так будет продолжаться: раз в триста лет Эвердредское чудовище будет оживать и наводить ужас на людей.

В книге было написано и о том, что должно произойти, чтобы проснувшееся в очередной раз чудовище снова уснуло. Но, поскольку триста лет считалось невообразимо долгим сроком, люди этого не запомнили, а книга была потеряна. Известно было только, что убить чудовище невозможно, а кто попытается это сделать, погибнет сам.

Правдивость этого предания вот уже много лет подвергалась сомнению, хотя среди жителей окрестных деревень еще ходили рассказы о страшных событиях трехсотлетней давности, когда чудовище в очередной раз ожило и наделало много бед. Кое-кто даже и теперь уверял, что в Эвердредском лесу снова с некоторых пор ночами раздается страшный треск ломаемых деревьев и рев, не похожий ни на медвежий, ни на олений. Словом, нехорошая слава была у этого леса, и потому мало кто решался далеко в него углубляться, да и сами деревни традиционно строились на некотором удалении от него. Ближайшая деревушка под названием Уоллингтон располагалась на краю громадной Уоллингтонской пустоши, примыкавшей к Эвердредскому лесу.

Основателем рода Грэндуотеров, по преданию, был брат убитого чудовищем Уоллинга Джеймс, чудом уцелевший в этой бойне, поскольку как раз перед самым появлением чудовища, на свое счастье, отлучился по нужде. Спустя год он женился на Керстайн, бывшей невесте своего брата. Один из его потомков, тоже Джеймс, одержав победу во множестве поединков, провозгласил себя королем Медоуриджа, Джеймсом Первым Грэндуотером. Он построил замок и основал город под названием Уиллоумаут. Его сыну, Джеймсу Второму, принадлежала честь завоевания выхода к морю у устья реки Глайд. Медоуридж, таким образом, поглотил крошечное графство Блайтон, и с тех пор шла непрекращающаяся вражда между Грэндуотерами и Блайтами, наследниками тогдашнего графа, за медоуриджский престол. В дальнейшем короли из рода Грэндуотеров пытались приблизить ко двору нежелательных соперников, но Блайты были слишком горды и добивались если не королевской власти, то хотя бы автономии, каковая и была им дарована королем Уоллесом Вторым, в благодарность за то, что граф Томас Блайт защитил побережье от вторжения воинственной эскадры соседнего королевства Брайтвелли. Графство Блайтон стало автономным округом в составе Медоуриджа. Блайтонцы традиционно были хорошими мореплавателями, и, согласно договору, создали военный флот Медоуриджа. Прибрежную деревушку они громко именовали городом под названием Портхейзел.

К северо-востоку от Медоуриджа, частично отгороженное от него Альтингблумскими горами, лежало крохотное дружественное королевство Смолбри. Кто первым назвал этот клочок суши королевством, а его правителя – королем, было неясно, однако медоуриджских королей такое положение устраивало, поскольку на Смолбри то и дело нападали короли Брайтвелли, что в какой-то мере спасало Медоуридж от слишком частых войн, да и сами войны по большей части проходили на территории Смолбри. В последнее десятилетие во главе Смолбри находилась вдовствующая королева Бернадетта, чьи мудрость и сила характера вызывали уважение даже у врагов. В Медоуридже вот уже двадцать лет у власти стоял король Гордиус Первый, переживший за эти годы двух жен, а ныне женатый в третий раз – на дочери королевы Бернадетты. Как водится, безвременная смерть двух королев вызвала среди подданных разного рода толки: поговаривали о проклятии, якобы висевшем над королем из-за его пагубной страсти к женщинам, а именно, о том, что одна из его юных жертв, принадлежавшая к знатному роду, утопилась в Глайде, не вынеся бесчестия, после чего при странных обстоятельствах погиб на охоте отец девушки (уж не пытался ли он застрелить короля, за что и был уничтожен его охраной?), а мать бедняжки, как говорили, тронулась умом, но прежде произнесла слова: «Будь у тебя хоть три жены – ни одна не принесет тебе наследника! Всех похоронишь, сам кровь прольешь бесславно, ибо не был ты настоящим королем и не будешь!» Ходили и другие слухи: будто бы прежние жены короля умерли не своей смертью, впрочем, мало кто всерьез мог предполагать, что король способен на убийство. Скорее это могло быть делом рук кого-то из придворных. По крайней мере, смерть последней из двух несчастных королев уж точно могла быть на совести архиепископа Арчибальда Кейджа, ибо вот уже с десяток лет этот ловкий интриган фактически заправлял всеми делами королевства, явно превышая свои обязанности первого советника.

Сорокапятилетний король давно не участвовал в поединках, лишь изредка развлекаясь охотой, а основное время посвящал утехам иного рода, в том числе и интимным, по-прежнему не упуская возможности воспользоваться правом первой ночи, а иногда заводя себе любовниц из числа придворных дам. Правда, возраст и разгульный образ жизни наложили отпечаток на его внешность: он уже не выглядел таким красавцем, как в былые годы, и потому ему всё чаще приходилось для своих любовных похождений довольствоваться новобрачными, в основном, из числа крестьянок или не самых знатных, но непременно хорошеньких горожанок. Архиепископ Кейдж, будучи духовником королевской четы, охотно отпускал королю грехи. Незатухающий интерес Гордиуса к прекрасному полу был ему на руку, ибо отвлекал монарха от более важных вопросов, предоставляя советнику большой простор для деятельности. Да и что он мог – этот легкомысленный король? Без Кейджа он давно бы утратил и трон, и все свои земли, хотя сам король вряд ли догадывался, да и задумывался об этом. Власть он воспринимал не иначе как инструмент удовлетворения своих прихотей, а такая власть, как известно, сама по себе, без чьей-то мощной поддержки, весьма непрочна.

Арчибальд Кейдж дал обет безбрачия в одном из доминиканских монастырей вскоре после возвращения из крестового похода, в который он попал еще совсем мальчишкой, будучи сыном одного из рыцарей, сложивших голову в войне с сарацинами. Осиротев, он был определен в монастырь, где сначала воспитывался как послушник, а затем стал монахом. Тайная жажда власти жила в нем с малолетства, и она была сильнее всех других страстей, бушевавших в сердце юноши. Он рано понял, что для осуществления своих честолюбивых устремлений придется отказаться от многих радостей жизни, и он научился ограничивать себя во всём, а также угадывать желания и настроения тех, кто пока стоял над ним, беспрекословно подчиняться с видом самым смиренным и как бы невзначай выполнять их прихоти. Постепенно он стал необходим тогдашнему настоятелю монастыря, и тот неосторожно приблизил способного и сообразительного монаха. К двадцати годам Арчибальд стал аббатом, к двадцати пяти – епископом, а вскоре после этого старый настоятель стал как-то часто болеть и чахнуть, пока в конце концов не умер от сердечной болезни. После его смерти ни у кого не вызывало сомнения, кому надлежит стать новым настоятелем монастыря. К тому времени имя Кейджа уже гремело по всей округе: он был непримиримым гонителем колдунов и ведьм, впрочем, некоторых из этих заблудших, как говорили, ему удавалось обращать и приводить в лоно Святой Церкви.

Монастырь богател, и со временем даже королевский двор стал уступать ему по количеству накопленных сокровищ. В то время вдовствующая королева, мать Гордиуса, посоветовала своему сыну приблизить ко двору знаменитого доминиканца, ибо поняла, что такого человека лучше числить в друзьях и помощниках, чем в соперниках. Вскоре после коронации Гордиус призвал Кейджа ко двору и предложил ему должность первого советника, которую тот принял не без колебаний, при условии, что король поможет ему получить сан архиепископа. Так сложился этот союз двух властителей королевства Медоуридж – благодатного края преданий, рек, лесов, гор и прибрежных утесов Изумрудного моря.

Глава 1. Jus primae noctis

– Эта зелень в твоих глазах… Откуда она? Второй пары таких глаз не найдешь во всем Медоуридже, – шепнул Энтони Марвел своей невесте.

– А такого как ты – храброго и ловкого – не сыщешь в целом мире! – откликнулась Миллисент.

Когда они целовались, их волосы напоминали водопад, наполовину освещенный солнцем: золотистые пряди Энтони смешивались с переливчатым темно-каштановым шелком волос Миллисент. В доме старшего королевского лесничего, стоявшем на опушке Мидглайдского леса, шумела свадьба. Пирующие уже покончили с олениной и рябчиками на вертеле, выпили изрядное количество сидра, отдали дань элю и заморским винам, отведали блюд из рыбы, грибов и орехов, приготовленных самой невестой. На столах теперь стояли всевозможные пироги и пирожки, лепешки, фрукты… За столами сидели егеря с семьями, находившиеся в подчинении старшего лесничего, а также почетные гости – знатные горожане, королевские псари, сокольничие, мелкопоместные вассалы короля Медоуриджа Гордиуса Первого. Музыканты уже подстраивали свои инструменты, ибо застолье подходило к концу, и вот-вот должны были начаться танцы. И вдруг…

– Именем короля! – раздался в дверях громовой голос. На пороге стояли гвардейцы.

В доме воцарилось молчание.

– Что случилось? – спокойно поинтересовался счастливый жених и хозяин дома.

– Его величество требует невесту к себе, – отвечал предводитель гвардейцев. Это был маленький круглолицый сержант с неприятной хитрой самодовольной ухмылкой, как бы навсегда прилипшей к червеобразным усикам.

– Какого дьявола! – в сердцах воскликнул Энтони, и темные глаза его вспыхнули, будто угли.

– Не забывайтесь, господин Марвел! – грозно оборвал его сержант.

– Я не пойму, по какому праву…

– По праву первой ночи! – отрезал сержант, – Госпожа Марвел, следуйте за мной!

Возле Миллисент уже стояли двое с алебардами, а еще двое стали на пути взбешенного жениха.