Моя любимая лгунья

– Да.

«Твоя ложь больше не имеет границ, малышка Тая».

– Буров Арсений Романович, вас изнасиловал?

Контрольный. Словно до этого два его вопроса не объявили мне приговор.

Потому что им этого мало. Им нужно услышать это слово из ее уст.

– Посмотри на меня, Тая. Посмотри и скажи, – шепчу себе под нос.

Она молчит, и зал суда заполняет рокот немногочисленной публики, отскакивающий от его прогнивших стен коротким эхом.

Но она поднимает голову и смотрит на меня. А я больше не могу прочесть то, что в ее глазах написано. Потому что моя льдинка, та, кто любила и отдавалась мне со всей чистотой в сердце и разуме со всей любовью, не предала бы меня.

Та кукла, что сейчас стоит там за тумбой не она.

Это другая. Чужая. Не моя…

– Да, – всхлип. – Он меня изнасиловал.

«Твоя ложь – мой билет в чистилище, подписанный твоей изящной кистью».

А ведь я тебя любил также сильно… Но с одной разницей. Я продолжаю тебя любить, а ты нет…

Приговор. Срок. Дорога.

Пять лет, Таисия. Через пять лет я выйду и найду тебя.

Моя красивая предательница…

Моя любимая лгунья…

Глава 1

За несколько месяцев до событий пролога

Арсений

Вернуться снова в этот дом не то, чего я хотел, уезжая. А вернуться при таких обстоятельствах, еще хуже.

Мне было пятнадцать, когда Камилла Бурова заметила меня, болтающегося по улицам города. Я снова сбежал из приюта. Снова очутился в своей среде.

Не знаю, что она разглядела во мне тогда. Никто обычно не видел дальше разбитого носа и счесанных костяшек. Там, где я рос, приходилось защищаться. А подростки, как известно, бывают жестоки. В том приюте нас было много, и все мы пытались что-то друг другу доказать.

– Привет, – сказала она и я вздрогнул, подняв голову. Светловолосая, высокая женщина в идеально белом костюме смотрела на меня и… улыбалась. Не вынужденно, как бывает чаще всего. Она улыбалась по-доброму, честно и открыто.

Между нами было около метра, а я ощутил ее цветочный аромат, который позже стал для меня ее визитной карточкой.

Мой лексикон исключал слова «мама» и «папа». Позже, мне дико хотелось их произнести. Но я это сделал слишком поздно, о чем сожалею.

Сегодня я вернулся проститься с ними. Меня не было порядка пяти лет. Вместо учебы в институте я собрал свой рюкзак и сказал, что обязательно вернусь, когда придет время.

Оно не приходило. И я продолжал свое путешествие, часто приезжая, даже если на пару часов. Использовал их деньги по минимуму. Подрабатывал где придется. Хотя на карте, что дал мне отец, всегда было больше полумиллиона.

Я не использовал их не потому, что горд, не потому что пытался что-то доказать им или себе. Я просто так решил. Мне всегда требовалось по минимуму. Они подарили мне дом и уют, а я принял ровно столько, сколько мог. И ушел вовремя. Правда, вернуться не успел в срок.

Они перестали отвечать на звонки, и мне пришлось позвонить их родным детям, чего бы никогда ни сделал. Все трое учились за границей и там же устроили свою жизнь. Приезжали редко, но всегда были на связи. Возможно, поэтому мама Камилла решила, что я стану их «потерянным сыном», как она всегда на меня говорила.

По какой-то причине их родные дети ревновали. Они делили между собой их любовь с рождения и потом не появлялись в родном доме чаще одного раза в год, и тут пришел я.

Я не винил ни Свету, ни Лену, ни Костю. Потому что дико сожалел о том, что не родился четвертым в их семье. Но благодарен за те годы счастья и тепла.

– Они умерли, Арсений, – сказала Света в трубку и заплакала.

Не огрызалась, как обычно, не грубила. Она заплакала и сказала, чтобы я скорее возвращался попрощаться.

И вот спустя шесть часов я здесь. В доме, который стал родным за те долгие пять лет, что я тут жил. Сейчас мне двадцать пять, а я плачу, как тот подросток, которому показали его собственную комнату, приведя за руку в новый дом.

Сегодня мы не чужие друг другу люди. Сегодня мы дети этих двух людей. Камилла и Роман Буровы, прожили долгую и счастливую жизнь. Они любили этот мир, а мир и люди в нем любили их в ответ.

Здороваюсь со всеми и ухожу в свою спальню, быстро закрываясь изнутри. Завтра похороны и неизвестность впереди.

Почему-то сейчас я чувствую еще большую потерянность оттого, что их не стало, чем когда шатался по улицам огромного и совсем негостеприимного города. Словно разрушили мой причал, о котором я не имел ни малейшего понятия.

Церемония прощания организована идеально. Камилла, любила, когда все по линии и четко во всем. Этот день она бы назвала идеальным.

Я сел подальше от толпы. И подошел прощаться к открытым гробам последним.

Там стояла какая-то девчонка и плакала. Видимо, одна из тех, кто знал обоих. Я не был с ней знаком и потому, стоял, ждал, когда смогу остаться с мамой и отцом наедине. Смирно ждал, когда она скажет им все, что не успела, как и все мы.

Повернулся в сторону выхода, откуда виднелось зеленое поле с надгробьями. Я не был готов прощаться, но мне пришлось.

– Мои соболезнования, – услышал тонкий всхлипывающий голос. – Вы ведь родственник, тети Камиллы и дяди Ромы?

Повернул голову и уставился в заплаканные карие глаза.

– Спасибо. Да.

Вытащил из кармана платок, вспомнив слова отца: «Носи его с собой всегда. Ты никогда не знаешь, когда ОНА появится рядом и он тебе может пригодиться».

– Возьмите, – протянул ей.

– О… Благодарю, – она коснулась своими прохладными пальцами моей руки, но даже не заметила этого, кажется.

Далее послышалось громкое высмаркивание.

– Думаю, вам он уже не понадобится, простите, – грустно уставилась в белую хлопковую ткань.