Если моя мысль верна, то она осуществила свой план. Умерла.
Но почему? Почему она пошла на это? Зачем ей лишать себя жизни?
– Бедное дитя… бедная моя девочка… Как же так?! Что теперь будет? – одной рукой утирая крупные слезы со своих щек, шепчет женщина.
Я хочу ей ответить, как-то утешить расстроенную женщину, но не могу. Голова резко кружится, и в глазах снова темнеет.
****
Мне снится сон. Или это воспоминание… Не знаю. Там я, но как будто не я… Ведь в моей жизни никогда не было таких событий.
Ведь не было? Не знаю… не могу понять…
– Будь сильной, моя девочка. И всегда помни, что я бесконечно сильно люблю тебя, – слабым голосом произносит молодая и очень бледная женщина, лежащая в кровати.
Её слова обращены к маленькой, лет семи, рыжеволосой девочке, так похожей на меня, если судить по моим детским фото. В её возрасте я была точной копией малышки, за исключением того, что на моем лице никогда не было такого испуганного, загнанного и безутешного выражения.
Девочка с тревогой и страхом взирает на тяжелобольную женщину. В ее золотисто-карих глазах стоят непролитые слёзы, губы дрожат от желания расплакаться, но девочка держится. Не позволяет себе слабости. Словно боится, что её слезы причинят ещё больше боли больной рыжеволосой женщине, чем-то неуловимо напоминающей саму малышку.
Что женщина смертельно больна, я понимаю сразу. Стоит ей только закашляться. Выступившая в виде пены кровь на её обескровленных губах не оставляет в этом сомнений.
Она доживает свои последние минуты.
– Мамочка, не уходи. Не оставляй меня, – дрожащим жалобным голосом просит малышка. В конце, не сдержавшись, она всхлипывает.
– Ари, родная… если бы я могла, то никогда не покинула бы тебя. Но моё время пришло, – с видимым трудом женщина чуть приподнимает руку и касается склоненной рыжеволосой головки. Почти невесомо, желая хоть как-то утешить дочь, дарит ей ласковое поглаживание.
Не в силах больше сдерживаться, малышка обхватывает ноги матери, прикрытые толстым одеялом, и начинает рыдать.
Её рыдания – острой болью отдаются во мне. В груди нестерпимо печёт, а чувство приближающейся потери тяжелым покрывалом опускается на мои плечи.
Я разделяю боль девочки. Переживаю вместе с ней.
В какой-то момент начинаю воспринимать малышку как себя. Словно мы стали с ней едины. Словно это я сейчас теряю самого родного человека. Становиться так тоскливо, что хочется выть.
– Обещай… что позаботишься о моей дочери, Алма, – рвано, тяжело дыша, произносит умирающая.
– Обещаю, госпожа. Я всегда буду рядом с Ари.
Вымученно улыбнувшись, женщина устало прикрывает глаза. Всего на пару секунд. А затем она смотрит на всё еще рыдающую дочь. В глазах женщины отражается безграничная любовь. Любовь матери к своему дитя. А еще сожаление и страх. Ей страшно оставлять дочь.
Громкий звук отворяемой массивной дубовой двери привлекает внимание двух женщин. Только малышка, убитая горем, никак не реагирует на звук.
Уверенной поступью в комнату заходит мужчина. Он брезгливым взглядом осматривается вокруг, а после, заметив девочку, недовольно поджимает узкие губы.
– Алма, уведи отсюда мою дочь. И проследи, чтобы её осмотрел лекарь. Не хватало ещё, чтобы она подхватила заразу от матери.
Алма молчаливо кланяется мужчине и, подойдя к малышке, тихо говорит:
– Пойдём, милая. Пусть папа с мамой поговорят, – ласковый голос женщины не производит нужной реакции. Девочка никак не реагирует. Она по-прежнему крепко обнимает ноги матери и жалобно всхлипывает.
– Ариелла, покинь комнату матери! Немедленно! – гремит раздраженный голос графа.
От его звуков малышка вздрагивает, нехотя поднимает заплаканное лицо, смотрит на мать, а после позволяет взявшей её за плечи Алме увести себя.
Проходя мимо отца, Ариелла неосознанно вжимает голову в плечи и опускает взгляд.
Страх малышки перед ним ощущается даже на расстоянии. Так сильно она его боится.
Стоит Алме вместе с подопечной покинуть комнату, как моё видение-воспоминание исчезает, снова погружая меня в темноту.
Очень скоро темнота рассеивается, и чужие воспоминания снова заполняют голову.
Они мелькают с огромной скоростью, и далеко не сразу мне удаётся что-то вычленить из бесконечного потока.
Я вижу, как взрослеет Ариелла. Чувствую её боль и разочарование от безразличия отца. Проживаю её обиду, переходящую со временем в ненависть. Она боится отца и ненавидит его. Ненавидит старшего брата, рожденного от первой жены отца.
Нияр любимец. Отец всегда всё прощает сыну. Никогда его не наказывает, даже голос повышает на него изредка.
А ей же, Ариелле, достается по полной. Отец срывает на ней плохое настроение так часто, что девочка уже привыкла к этому. Даже пощечины, коими граф Белфрад периодически награждает дочь, не воспринимаются так остро и болезненно, как по первости.
Ари привыкает к такому обращению. Мирится с тем, что отцу нет до неё дела.
Вернее, почти мирится… В глубине души малышка все еще надеется, что отец её любит. Что она ему дорога. Ей хочется в это верить всем сердцем. А то, что он часто её наказывает, так это просто у графа тяжелый нрав, вот он и срывается на ней. Ведь рядом нет мамы, которая могла бы потушить злость отца. Поэтому эта непочетная участь досталась ей, Ари. Именно так малышка оправдывает жестокость отца по отношению к себе.
Несмотря на открытое пренебрежение, девочка всячески пытается не разочаровывать отца. Она старательно учится, всегда послушна. Не доставляет никаких проблем. Ничего не требует и не просит. Лишний раз даже не показывается на глаза отцу, дабы не портить ему настроение.
Ариелла практически затворница. Тихая. Незаметная. Она ни с кем, кроме своей няни, не общается. Редкие разговоры по делу со слугами не в счёт.
Новый поток незнакомых лиц вызывает сильную головную боль. Меня начинает бросать то в жар, то в холод. В груди нестерпимо жжёт, хочется закричать, но не могу.
Я мечусь, словно в лихорадке, что-то шепчу, кого-то зову.
А в ответ, словно издалека, доносится обеспокоенный ласковый голос, просящий меня вернуться.
Не знаю, кому он принадлежит. Задуматься об этом не выходит.
Картинки вновь замедляют свой бег, и через мгновенье я проваливаюсь в давнее воспоминание Ариеллы, оставившее глубокие раны в её душе. Именно тогда последние надежды на любовь отца окончательно исчезают. Ари осознаёт, что ничего для него не значит.
Всё начинается с того, что двенадцатилетняя Ариелла, возвращающаяся к себе в комнату из библиотеки, в которую частенько наведывается в отсутствие отца, замечает, как её шестнадцатилетний братец затаскивает хихикающую служанку в кабинет графа.
Гонимая любопытством и желанием дискредитировать братца в глазах отца, Ари решает подглядеть, для чего именно уединилась парочка.
В кабинет отца вход для всех строго запрещен. Даже Нияру туда нельзя. Он это знает.
За это отец непременно накажет брата. А если Нияр еще что-то разобьет в кабинете, то ему совсем несдобровать.
На носочках, почти бесшумно, Ари приближается к кабинету отца и, чуть приоткрыв дверь, заглядывает внутрь.