Не от стыда краснеет золото
Он был покрепче, еще способен был объясниться. Бутылку у Буффаленка мужики отняли – не просто так же он решил себе пикник устроить, выжрет, а им еще одну могилу копать. А так – может, еще обойдется, не помрет с выпитого.
Бутылку с недопитой «казенкой» принесли Наде, как вещественное доказательство…
* * *
– Какой кошмар! – сказали гостьи хором. – Но ведь он жив! Сколько времени прошло?
– И молчит, и еле дышит! – не ответила на вопрос Надя, вся в своем горе.
Люся, подняв Васину голову за седой вихор, заглянула ему в лицо. Оно было мертвенно-белым.
– Девочки, надо все-таки, наверно, вызвать скорую. Пусть ему промывание сделают, – сказала, беспокоясь.
– Я тебе с-с-сде… лаю! – сказал Вася.
Он был против.
От неожиданности Люся выпустила из пальцев Васин седой вихор, и его голова как предмет неодушевленный брякнулась на прежнее место. Хорошо, руки продолжали лежать на столе в прежнем положении, и он не тюкнулся лицом в столешницу.
И как будто в нем, наконец, щелкнул выключатель: Вася начал подавать признаки жизни. Он тихонько захрапел.
– Наверно, не надо, – резюмировала Мила и с опаской понюхала бутылку. – Пахнет водкой.
– Ну, а чем же она должна пахнуть?! – раздражилась Люся, еще не отошедшая от Васиной угрозы. Она осталась при своем мнении.
– Ну я не знаю… может, уксусом, если бы испортилась… И Вася-то еще жив…
Надя, как будто ей подали знак, опять заголосила, уткнувшись лицом в промокшее полотенце.
– Да подожди ты… – сказала Зоя. – Ну, промоют его, хуже ведь не будет.
– Смотря кому, – возразила Надя. – Мне будет. Он же мне век не простит! Он просто со мной разведется! Одно дело, что водку из могилы пил – типа, герой, а другое, что его промывать будут! Типа, посмешище! Типа, сдрейфил!
– А помрет? Ну, если не сразу, а постепенно яд будет действовать?
– Не помрет, – сказала Мила. – Уже б помер, если что. И хватит уже реветь. Кому быть повешену, тот не утонет. Если ему суждено сегодня умереть, так и случится. Человек рождается – рядом с датой рождения через черточку уже стоит дата смерти. На небесах все заранее предрешено. Я жрать хочу – ужас! С утра не евши.
– Все хотят, – присоединилась Зоя, скромно намекая Наде об ее хозяйских обязанностях. – Ну правда, Вася-то ведь еще жив!
Васю оставили на прежнем месте, а стол Надя накрыла в зале. Поколебалась немного, но – гостьи же, святые законы гостеприимства! Несмотря на трагизм положения. И она поставила на стол бутылку самогона.
А закусь!.. Что там эти московские рестораны со своими изысками! Понимают они во вкусной и здоровой пище, как свинья в апельсинах! Одно домашнее сало с разварной картошечкой да малосольными огурчиками чего стоит! А ведь это только прелюдия!
Бутылку убрали, не заметив, как, но головы всех четверых периодически поворачивались в сторону кухни, где в проеме двери виден был стол с Васей. Все же беспокоились, и некоторые сомнения еще присутствовали, тем более что храп опять прекратился. Вася безмолвствовал.
– Девочки, а помните, в «Белых росах» Санаев с соседом собачку Пирата напоили, чтоб тещину настойку проверить на качество?
– Там был не Пират. Кажется, Валет!
– Да, и им промывание делали!
– А оказалось, что зря делали! Валет просто пьяный уснул.
– Шарика не дам на эксперименты! – отрезала Надя. – Он вам не кролик!
Хозяйский Шарик, с которым они уже познакомились, был – клубок грязной шерсти, росточком с кота, хорошо раскормленного. Две черные пуговицы злобно таращились на мир из-под свисающих косм. Может, злобность его была врожденной, а может, он как раз и злобствовал по той причине, что не мог видеть мир ясным, в широкой перспективе.
– Зачем нам Шарик? – возразила Люся. – И кролик нам не нужен. У нас уже Вася есть.
– Девочки, – медленно произнесла Мила, думая о чем-то. – Вася жив, и, по-моему, ему хорошо…
– Что ты имеешь в виду?! – ужаснулась Зоя, но как-то неискренне..
– Судьба нам посылает такой шанс! Ведь не зря же сегодня был такой баламутный день! И не зря же именно сегодня мы попали в Пороховое! Это знак!
– Мила, опомнись!
– А что такого? – удивилась Люся. – В жизни надо испытать все. А то вот умрем и не узнаем, какую водку пили наши предки.
– Люся, ты ли это?!
– Почти столетняя выдержка!
– Это же привет из прошлого!
– История постучалась в нашу дверь!
Надя вышла из-за стола, сходила в кухню и принесла бутылку, сиротливо стоявшую под вешалкой.
– На стол я ее ставить не буду, – сказала она, – все же из могилы. Брезгую. Подставляйте рюмки. Если что – так жили мы дружно и умрем с Васей в один день.
– За здоровье! – сказали дамы. – Не поминайте лихом!
И чокнулись.
На следующий день мужики пришли справиться о Васином здоровье с самого раннего утра. Найдя его живым и в относительном здравии, попросили:
– Плесни царского напитка-то, хоть попробовать!
– А нету! – сказал Вася высокомерно. А на оскорбленный ропот развел руками. – Городские бабки к жене приезжали, за ночь всё допили. Кто не рискует!.. – добавил назидательно и с издевкой.
И побрели они, солнцем палимы. И правильно: раз поймал – не упускай, а раз уж упустил – не гоняйся за упущенным.
Женщина молчит лишь о том, чего не знает
Накануне вечером дамы, доложив директору о безуспешности своих попыток отыскать Шпигалева, получили приказ: сидеть и не высовываться. То есть, в изложении Никиты Михайловича это звучало так: утром он сам выедет в Пороховое городище, к археологам, и там встретится с Дмитрием Евгеньевичем. Дмитрий Евгеньевич якобы уже позвонил Никите, но сам приехать не может, а им крайне необходимо увидеться. А потом директор подхватит своих дам, и вместе они вернутся домой.
В общем, в том плане, что нечего дамам трястись в рейсовом автобусе.
– Ну и прекрасно! – сказала Мила. – Успеем сходить в Сарай-Бату, а может, и к шаману попадем на прием. Как он там, наш спасенный аксакал?
Она не теряла надежды узнать свое будущее. Тем более, что они теперь с шаманом вроде как на короткой ноге.
Люся промолчала. В душе ее после вчерашнего инцидента поселилась какая-то неприязнь к кудеснику. Вчера было не до того, но сегодня она пыталась отыскать корни этой неприязни. Докопаться до причины – это уже наполовину решить проблему.
И, как ни крути, получалось, что обиделась она на эпитет «сердитая». Милка, значит, – отважная, Зайка – серьезная. Она же, Люся, – всего лишь сердитая!
По большому счету, в отношении Милки он прав. Но отвага ее чаще всего проистекала от безрассудства: Людмила Ивановна сначала действовала, а потом думала. Зоя – да, серьезная: все взвесит, посомневается, подумает о последствиях. Но неужели в ней, Люсе, шаман не заметил других качеств?
Либо он вовсе не так прозорлив, как считают, либо у него не было времени, чтоб досконально просканировать всех троих. В Люсино душевное устройство он просто не успел проникнуть. Либо она ему просто не понравилась почему-то. Да и ладно, подумаешь! Что ж теперь, погрузиться в мировую скорбь?! Она ему не понравилась, а он ей, вот и квиты.
После раннего завтрака гостьи расцеловались с Надей и прощально помахали Васе, который стыдливо укрывался в сарае, якобы занятый неотложными крестьянскими делами. Периодически он выглядывал из двери, чтобы удостовериться: не унес ли черт городских теток.
Зоя взяла у Нади номер анжелиного телефона (надо же справиться о здоровье Вольдемара), и подруги отправились в путь.
– Так мы вас ждем в субботу! – прокричала Надя им вослед – В полном составе! – уточнила.
В субботу у Нади с Васей намечался юбилей – серебряная свадьба.
Теперь подругам предстояло идти вниз по течению. Шли не торопясь, вдыхали ВОЗДУХ, а не автомобильные выхлопы, и даже дыхание замедляли, чтоб побольше кислорода задержалось в легких.
– Ну почему мы не верблюды, – печалилась Люся, – или пеликаны? Придумала бы природа для людей такое устройство, чтоб можно было воздухом впрок запастись!
– Уже придумала! – возражала Зоя. – Есть же кислородные подушки, баллоны.
– Это люди придумали. А был бы в человеческом организме такой мешочек, бурдючок такой – надышался, защелкнул герметично и – пользуйся, когда захочется!
Пока Люся занималась аналитикой, а Мила бездумно вышагивала, любуясь пейзажем, Зоя общалась по телефону с Анжелой. Вольдемара перевезли в областную нейрохирургию, но Анжела подключила свои связи, и теперь он уже в Артюховской центральной городской больнице, в палате-люкс.
Зоя, наконец, попрощалась с Анжелой. По ее репликам и восклицаниям Люся и Мила уразумели, что у Анжелы с Вольдемаром произошло что-то неординарное, и еле могли дождаться конца разговора.
– Ну что там, что?!
– Давай уже, рассказывай скорей!
– У Вольдемара все нормально! Когда в больнице Анжеле отдали его одежду, она захотела ее постирать, и обнаружила в кармане старинную монетку. Вольдемара опрашивал сам Бурлаков, и тот рассказал, что отделился от толпы экскурсантов и решил побродить по городу. Зашел в какое-то строение, ничего интересного не обнаружил и хотел уже уходить. А освещение там – только солнечные лучи, что в оконные прорези проникают. Он и увидел в луче света, как что-то блеснуло, нагнулся – монета. Поднял монетку, в карман засунул, а чуть подальше, у стены, там еще какое-то сооружение, глиной обмазанное, вроде тахты или кровати, может, стол, – еще монетка. Вольдемар потянулся к ней, схватил и даже встать не успел, услышал что-то. Звук – не звук, ощущение, что не один. Он и повернуться не успел, как ему врезали по голове. И – всё, больше ничего не помнит. Анжела принесла монетку, показала Бурлакову. Настоящая, золотая! Изъяли ее у них.
– Ну, естественно!
– Значит, если и та, что ты нашла, золотая, – а Шпигалев недаром так взвился, как будто ему скипидару под хвост плеснули, то – что?
– А – что?
– Значит, они из одного места!
– Скорее всего, Вольдемар ее выронил из руки, когда его несли. Его ударили, но до этого он успел монетку поднять и сжал ее непроизвольно в руке.
Дамы переглянулись.
– Зайка, ты запомнила, где эта улица, где этот дом?
– Конечно, их там не так уж много.
– Значит, навестим!
…Песчаный берег был довольно чистым, не загаженным, как в их родном городе, и густо заросшим ивами. Кое-где под деревьями виднелись палатки разных размеров и расцветок – рыбачьи ли, или туристов-дикарей.
– Эх, пожить бы так хоть пару дней, на природе! – размечталась Мила.
– Ты и так некоторым образом на природе живешь, – напомнила Зоя. – Спишь в палатке. Часы у тебя звучащие – с птичьими голосами, журчанием ручья, периодически кукушка выскакивает.
– Как ты можешь сравнивать! То все – фикция, муляж, суррогат! А здесь!..
– А как бы ты здесь утром, из палатки вылезая, выпрямлялась? – напомнила Люся.
– Умеете вы все опошлить и изгадить. Ни капли романтизма!
Вскоре повстречался им деревянный пешеходный мостик, переброшенный на другой берег. Река здесь заметно сужалась.
– Интересно, для чего он здесь? Место пустынное…
– По нему ходят на другую сторону, – высказала соображение Зоя.
Подруги взглянули на нее с уважением.
– Ты серьезно так считаешь? – спросила Мила.
– А потом возвращаются по нему обратно? – догадалась Люся.
– Ну да, наверно.
– Может быть, ты даже предполагаешь, кто по нему ходит?
– Сначала туда, а потом обратно!
– Да ну вас! Может быть, рыбаки. Или еще кто-нибудь…
– А вот мы этого «кого-нибудь» сейчас и спросим!
По мостику в их направлении двигался мужик. Когда он приблизился, дамы тихонько ахнули:
– Акылбай!
Однако шаман и не собирался их узнавать. Одет он был в те же джинсы (а может, и не в те), но майка на нем была другая, на голове – бейсболка с огромным козырьком. Половину лица закрывали черные очки. Не разглядел, что ли?
– Доброе утро! – сказали женщины.
– Здравствуйте! – ответил Акылбай индифферентно своим фирменным хрипловатым голосом и хотел прошествовать мимо.
– А скажите, пожалуйста, – спросила недоумевающая Мила, – для кого построен этот мостик? Вроде от Порохового не так уж и близко?
– На том берегу, в трех километрах, село Красилово. Пороховчане ходят в Красилово, красиловцы – в Пороховое, и все они – в Сарай-Бату. Я удовлетворил ваш интерес, любознательные женщины? – и шустрой своей походкой направился по дороге, в том же направлении, куда и они следовали. Да, несомненно, артрит и артроз этим ногам грозил еще не скоро.
Подруги ошеломленно переглянулись.
– У него что, амнезия? – предположила Мила. – Не далее, как вчера, кое-кто кое-кого спас.
– Да он просто неблагодарный хам! – злорадно подытожила Люся. Ее неприязнь, с которой она вроде бы справилась, получила новую порцию пищи.
Зоя, как обычно, попыталась оправдать человека, встав на его место:
– Может, у него очки обычные солнцезащитные, без диоптрий, а зрение не очень… Он же вчера без очков был.
– Ну-ну!.. На свою работу поспешает, – глядя вслед шаману, сказала Мила.
– Что-то у меня пропало желание идти к нему на прием, – закинула удочку Люся.
– Так и не ходите! Да мы и не успеем! Тем более, что нам в Сарай надо! Успеть осмотреть там все, пока Никита за нами не приедет, – поддержала Зоя.
И тут они увидели впереди на дороге точку, стремительно к ним приближавшуюся. Приблизившись, точка превратилась в серенький – («мокрый асфальт») – джип – (внедорожник) марки «Тойота». Короче, это была шпигалевская машина.
Пока заторможенная Зоя Васильевна и осторожная Людмила Петровна вздевали руки горе, чтобы помахать водителю, импульсивная Людмила Ивановна поступила проще: кинулась прямо под колеса железного скакуна.
Всякий нормальный конь, всхрапнув, взвился бы на дыбы и остановился. В худшем случае он подмял бы женщину под себя, в лучшем – отпрянул бы, поскольку в нем билось живое сердце и гоняло по жилам горячую кровь. А что взять с железного монстра, у которого вместо сердца – пламенный мотор, а кровь заменяют бензин и масло?
Автомобиль резко вильнул в сторону и помчался себе дальше. Мила вдруг стала медленно оседать, как поднявшееся в кастрюле тесто под руками хозяйки. До нее начало доходить, какими печальными последствиями мог закончиться ее порыв.
– Ну, Шпигалев! Ну, сволочь! – выругалась Люся. – Допустим, слепой шаман был в простых очках! Но он хоть не давил Милку. Они что, все разом ослепли?!
Зоя с Люсей почти сволокли Милу с дороги к реке. Издали приметили удобную ложбинку и, усадив подругу под раскидистую иву с подмытыми паводком корнями, помчались к воде.
Они таскали в пригоршнях водичку и брызгали в побледневшую до голубизны Милу. Зоя Васильевна напрочь забыла про бутылку минералки, уже второй день укрывающуюся в недрах ее сумки без всякой пользы.
Вернувшись с берега в очередной раз, они застали терпилицу уже порозовевшей.
– Хватит обливать меня, – сварливо сказала неблагодарная Людмила Ивановна, – я уже вся мокрая.
Она была в хлопотах: разгребала песок с одной стороны и перемещала его в другую, подпихивая себе под попу.
– Что это ты делаешь? – холодея от страшного предчувствия, что Мила в результате стресса чокнулась, возопила Зоя Васильевна.
– Вы хоть посмотрели, в какую яму меня сажаете?! Думаете, мне тут прямо так удобно сидеть? На корнях?! Я хоть песочку подстелю.
С Милой было все в порядке. Она действительно в любом месте своего пребывания, даже кратковременного, устраивалась с максимальным комфортом.
Набегавшиеся женщины мстительно выплеснули остатки воды из пригоршней на макушку неблагодарной и мокрой Милы и плюхнулись рядом – прямо в яму, перевести дух. Но на этом их хлопоты еще не закончились.
– Ой! – заорала Мила, отдернув руку. На пальце у нее показалась капелька крови, она чем-то укололась. Туристы чего только не оставляют на своих бивуаках!
– Сегодня явно не твой день, – сказала злопамятная Люся, и даже не пошевелилась.
– Ну что там еще? – устало поинтересовалась Зоя.
Мила не пораненной рукой разгребла песок и вытащила небольшой предмет. Это был, вероятно, обломок какого-то украшения, об острый край которого она и укололась. Даже они, неспециалисты, разглядывая Милкину находку, поняли – и по ее весу, и по цвету металла – что это не простая железка, бижутерия, современная поделка.
– Тяжеленькая…
– Золото, вроде…
– Интересно, что это за предмет?
– По-моему, часть какого-то украшения…
– Смотрите, здесь же чеканка… орнамент какой-то…
– Какой-то зверь, вставший на задние лапы… Лев, вроде бы…
Нет, сегодня-таки был Милкин день!
Зоя выудила из своей многофункциональной сумки косметичку с лекарствами – свою походную аптечку. Перекись и бинт на всякий непредвиденный случай в ней имелись. Милкин палец обработали. Обсудили все предположения, возникшие по поводу находки. Порылись еще в песке – безрезультатно. Пора было двигаться дальше.
Едва вышли из благословенной тени старой ивы, солнце вцепилось в них немилосердной хваткой. Вчера, вечерней порой, когда солнце садилось, идти по этой дороге было все же гораздо легче, хоть они и устали за долгий, баламутный день.
И тут за их спинами зазвучал рокот приближавшегося автомобильного мотора, а оглянувшись на звук, женщины узрели целую кавалькаду машин. Они, было, поспешили отпрыгнуть на обочину, но – о чудо! – колонна из четырех автомобилей плавно притормозила аккурат возле них.
Возглавляла маленькую колонну шпигалевская «Тойота»! Вторым номером шел Никита в своем «Мицубиси», первородным цветом которого был молочно-белый. Припорошенный степной пылью, он выглядел как серое белье, которое демонстрируют в рекламе «Тайда» до того, как постирают его всемогущим порошком.
Третьим был автомобиль, про который никто из подруг ничего не смог бы сказать, кроме его цвета – «баклажан». Он тоже был запылен. Замыкал колонну черный элегантный джип, явно прибывший не издалека, поскольку не успел утратить своего первозданного блеска на проселочной дороге. Женщины уже были в курсе, что это внедорожник.
«Надо будет посмотреть, что за марки», – подумала Люся. Так, на всякий случай. За последние два дня багаж ее знаний по части моделей автомобилей значительно пополнился. А любые новые знания полезны для тренировки памяти, даже если ты ими не пользуешься в повседневной жизни.
Из недр последнего элегантного чуда выбрался неторопливо мужичок самого затрапезного вида. Он ни с какого боку не походил на английского лорда или российского олигарха. Оказалось – это сам Хромосов, Дмитрий Юрьевич, председатель сельсовета.
Сколько Дмитриев одновременно собралось в Пороховом! Дмитрий Юрьевич, Дмитрий Евгеньевич! А из «баклажана» – ну надо же! – появился Вадим Сергеевич Бурлаков, собственной персоной.
Дальше последовала комичная сцена. Мужики вдруг, ни с того ни с сего, бросились к дамам и начали их делить между собой. Шпигалев расшаркивался перед пышущей злостью Милой и, искупая свою перед ней вину, чуть ли не силком тащил ее в свою машину. Бурлаков мертвой хваткой вцепился в Зою и подталкивал ее к «баклажану» (неужто уже успел купить, на новой должности?). Никите досталась Люся, хотя, по идее, она была для него никем. В том смысле, что он не был ее работодателем, как для Милы и Зои.
В принципе, они все трое спокойно могли разместиться в «мицубиси». Бедняге Хромосову предстояло скучать в одиночестве, без женского общества.
В этой дележке была какая-то подоплека. Позже им стало понятно – какая именно. Им просто устроили раздельный допрос, чтобы из бабьего эмоционального трепа вычленить, отсеять что-то рациональное и потом свести ответы воедино. Для полноты картины. Для объективности и достоверности.
Бурлаков радушно затолкал Зою Васильевну на переднее сиденье. Его, правда, уже занимал пассажир. Вадим Сергеевич знаком приказал ему освободить место. Знак этот Зоя Васильевна уловила – Бурлаков дернул шеей в сторону, как будто его душил воротник кителя. При этом одет он был в гражданское, ворот рубашки расстегнут, так что ничто его не душило.
Пассажир, следуя принципам бурлаковского радушия, был тоже радушен и послушно перебрался на заднее сиденье. Видимо, он был подчиненным Бурлакова.
Майор жаждал еще раз услышать от Зои Васильевны, каким образом и где конкретно она заметила монету во время происшествия с Владимиром Ивановичем Климовым. Ту самую, которую она потом подарила Людмиле Петровне, а Людмила Петровна тут же передарила ее Дмитрию Евгеньевичу Шпигалеву. Он, оказывается, был в курсе процесса дарения, от Никиты, надо полагать.
Рассказать ему требовалось еще раз, припомнив мельчайшие подробности.
– Да какие там подробности! Вольдемара несли, я еле-еле двигалась следом за толпой, потому как обессилела от бега да со страху. Увидела монету, земля там ведь утоптана, лучше асфальта! В пыли бы и не заметила. Хотела выбросить, да чего ж добру пропадать. Решила девочкам показать, как научились подделывать, я же думала, что она сувенирная.
– А она – не сувенирная?!
– Да ладно вам! Стали бы вы все тут такую волну гнать, если б она была сувенирной!
Бурлаков крякнул.
– А что, – спросила Зоя Васильевна, – Вольдемарова монета тоже золотая? То есть, найденная в одежде Владимира Ивановича Климова?
Бурлаков резко затормозил, потом опять крякнул.
– Вам-то это откуда известно? – заволновался он. – Про вторую монету?
– Анжела сказала, – пожала плечами Зоя Васильевна.
Бурлаков застонал.
В это время головная машина тоже резко затормозила. Это Мила как раз рассказывала Шпигалеву про свою находку в песке. Никита чудом не врезался в «тойоту», а бурлаковский «баклажан», соответственно, – в «мицубиси». Хромосов в своем антрацитово-черном чуде был наиболее хладнокровен и затормозил плавно.
Мила же все-таки врезалась головой в лобовое стекло. По большому счету, Люся права: сегодня не ее, Милин, день. А все её неприятности – из-за этого нервного Шпигалева. Его поведение уже вполне можно квалифицировать как умышленное причинение вреда милкиному здоровью.
– Ты что, не могла сама у него что-нибудь выспросить?! – позже брюзжала Люся. – Ченч! Услуга за услугу! Информация за информацию! Распелась сама, как соловей!
– Да когда бы я успела! Он сам полдороги пел как соловей, извинялся.
– Таким образом усыплял твою бдительность, чтоб потом выпотрошить! Эх, женщины не только любят ушами. Они ушами и думают иногда!
К Зое у нее претензий не было: по себе знала – у Бурлакова не выспросишь, если сам не захочет чего-нибудь сказать, дозированно. И это несмотря на то, что она помогла ему наладить отношения с Лидой Херсонской. Открыла ей глаза, подняла веки, как Вию, растолковала, что к чему. С чего это солидный человек в возрасте, при чинах, запохаживал к ней, Люсе в гости. А то он бы еще сто лет ходил вокруг Лидки, деликатничая. Не считал возможным подкатывать к ней в ее состоянии черного горя. Так бы и ждал, пока оно развеется, вместо того, чтобы помочь развеять.
Слава богу, тут повышение ему подоспело, с переводом в областной центр. Тут уж он поставил вопрос ребром – едет Лида с ним или нет. Люся когда-то мечтала, чтобы Вадим Сергеевич поселился у нее за стенкой, то есть, переехал бы к Лиде. Очень уж нужны были их ветшающему домику мужские руки! Но тут она отбросила меркантильные интересы и взяла Лиду в обработку.
Под Люсиным прессингом и страдальческим взглядом Бурлакова Лида сломалась, и, сходив на могилу к Гарику, испросила у него прощения и благословления. Наверно, получила, потому как вернулась успокоенной.
– Что ж, попробую, – сказала, вздыхая. – Может, что и получится. Не девочка уже, дело к старости. Встретились два одиночества. И Вадима жалко, что он такого во мне увидел? Как будто молодых ему мало, длинноногих.
– Длинноногая и прекрасная Елена у него уже была, да сплыла. Ему тыл надежный нужен, женщина рядом, а не кукла гламурная. Тоже ведь не мальчик.
– Уж слишком быстро все… Люди осудят. Как говорится, еще и башмаков не износила.
– Ну, ты прямо как Зоя! Уже и до Шекспира дошли! Кого еще процитируешь? И давно тебя стало интересовать, что люди скажут?!
Короче, Люся от души поработала во имя чужого счастья. Когда рассказывала подругам о своих достижениях в роли свахи, Мила вздохнула:
– Девочки, вот уже вторая пара образовалась с нашего благословления… А сами ходим молодые-неженатые… Хоть бы ты, Люся, уже кардинально решала вопрос с Игорем Николаевичем. Проморгаешь ведь мужика! Или ты думаешь, что в Питере нет симпатичных, активных пенсионерок с материальными и жилищными проблемами?
Игорь Николаевич был Люсиным бой-френдом, платоническим, как говорили в прежние времена, и виртуальным, как говорят нынче. Раз в год, летом, он приезжал на пару недель в гости – напитаться южным солнышком, побродить по улочкам старого Артюховска. По тем улочкам, где уцелели домики, украшенные старинной резьбой. Люся раз в год наезжала на пару недель к нему в Питер – повидаться, походить по музеям. Собственно, история их детективных похождений началась с самого первого приезда Игоря Николаевича.
