Кто в тереме?
А вышеназванные любопытные тетки между тем обнаружили местопребывание Бельцова, живехонького, хоть и не совсем здоровехонького. Он же, преисполненный чувства благодарности, составил дарственную на теремок одной из них.
Понимая, что ремонт терема они не потянут из-за полнейшего отсутствия средств, и движимые патриотическими чувствами, дамы вознамерились подарить новообретенную недвижимость любимому городу с обязательным условием: в теремке должен быть создан музей, без разницы, какой. Может быть, русского зодчества, может быть, вообще, народных промыслов.
Увы, город отбивался руками и ногами. Отцы города прикинули, какую брешь в муниципальном бюджете пробьет этот патриотический дар, если взять его на баланс: полная реконструкция и реставрация, плюс безотлагательное решение вопроса с отоплением, водоснабжением и канализацией. И тогда новая владелица терема – Людмила Ивановна – подписала дарственную на Лизу и Никиту, в равных долях. Под их честное благородное слово, что музею хоть когда-нибудь – быть!
И музей потихоньку начал создаваться. Вначале – частным порядком, на правах самодеятельного. Папа-мэр обещал по возможности помогать с решением текущих проблем, хотя решение глобальных пока осуществить не мог.
Позже музей получил имя: «Музей купеческого быта» – и официальное право на существование как филиал городского краеведческого. Иногда по вечерам папа со скромной гордостью рассказывал желающим послушать о своих собственных «доблести, подвигах, славе»: о том, как выбивал штатные единицы для новорожденного филиала (пока только двух экскурсоводов, трех сторожей и уборщицы).
Один экскурсовод должен был выполнять обязанности директора, то есть решать хозяйственные проблемы. Все же понимали, что без помощи мэра их не решить. Директорствовать, стало быть, должен был Никита Михайлович. Второй экскурсовод, соответственно, – невестка Елизавета Юрьевна. Сторожа и уборщица – на усмотрение заведующего.
Спасибо и на этом! Ни о какой научной работе, сотрудниках-специалистах пока и речи не шло. Хотели музей – дерзайте, а там будет видно. Начинай руководить, сынок, тебе и карты в руки!
Руководить он начал уже на последнем курсе университета, параллельно зарабатывая диплом. Лиза тоже доучивалась и сдавала госы в перерывах между кормлениями Костика. Академический отпуск брать и отставать от мужа не захотела, решили, что как-нибудь выкрутятся.
Помыкавшись некоторое время в двух комнатушках с печным отоплением, но с отдельным входом, притулившихся с торца теремка (видимо, это было помещение для челяди), а главное – с удобствами во дворе, Лиза сменила гнев на милость и согласилась переехать в мансарду Никиты на Волжской. Ради Костика! Временно, пока сын немножко подрастет.
Должность экскурсовода временно же, пока Лиза доучивалась, а потом сидела с Костиком, заняла одна из трех дам, ставшими их добрыми приятельницами – Зоя Васильевна. Опыт общения с аудиторией у нее был – до пенсии она занимала должность заведующей библиотекой, а желание учиться и узнавать новое мало у кого исчезает с возрастом.
Она глотала книги по музейному делу, истории и краеведению, и пока еще немногочисленные экскурсии проводила с блеском. Ее подруга, Людмила Ивановна, изъявила желание занять ставку сторожа (деньги лишними не бывают, а дама она была бесстрашная!) и в ночных бдениях вела нехитрую бухгалтерию музея. Никита имел возможность убедиться, что по части финансов он за Людмилой Ивановной – как за каменной стеной. Она с радостью согласилась поехать на трехмесячные курсы повышения квалификации, когда представилась такая возможность.
Вспомнили и о стариках – Любимовых. Федор Игнатьевич был зачислен третьим сторожем, Зинаиду Григорьевну оформили уборщицей – свои люди, но дежурили за него и убирали за нее все по очереди и по возможности. Даже мама Лизы иногда подключалась вместо дочери. Старикам, в силу преклонных лет, трудовые подвиги на производстве были уже не по силам.
Деньги по общему уговору тратили на нужды новорожденного музея. Денег катастрофически не хватало. Сколько дыр приходилось латать! Никита Михайлович сознавал, что дело подсудное, можно получить по шапке за «финансовые махинации», но, с благословления своего коллектива, шел на нарушение. Хотя с некоторых пор любое общение с представителями закона стало для него тягостно.
Получив диплом, Никита с головой ушел в возрождение терема и создание музея. Об археологии, раскопках, надо было забыть – семейный человек. Но разве музейное дело не сродни раскопкам? А потом, в поле можно выезжать и во время отпуска!
Экспонаты собирали с миру по нитке, буквально – обходя дворы. Но какие экземпляры попадались! Сколько прекрасных вещей хранили чердаки и сараюшки старого Артюховска!
Три дамы с юношеским энтузиазмом рыскали в поисках по дворам знакомых и незнакомых людей, собирая сведения по принципу – одна баба сказала… По цепочке: где-то, кто-то, что-то у кого-то видел или слышал о какой-то диковине. И ведь все эти сокровища рано или поздно могли оказаться на помойке, невостребованные!
Немало сокровищ обнаружилось и в самом тереме: предметов быта, интерьера, декора, когда-то снесенных хозяевами в просторный и сухой подвал. Конечно, что-то предоставил краеведческий музей, но все равно, экспозиции были очень скромными. Они занимали только часть дома, многие комнаты пока пустовали.
Сам Никита, в силу возраста, неопытности и склада характера не смог бы без папиной помощи сдвинуть с места эту махину, но потихоньку дело раскручивалось, и о появлении в регионе нового музея начинали упоминать на разных уровнях. Причем, уже не только как заведение, куда можно сводить группу младших школьников на каникулах, но иногда – даже как «новую перспективную точку на туристической карте Юга России».
Людмила Петровна
– Ну, наконец! – радостно ворчала Людмила Петровна, затаскивая дорожную сумку Зои Васильевны в дом. – Хоть одна явилась, лягушка-путешественница, из своих санаториев. Небось, заотдыхалась там, а я тут хоть пропади!
– Как тебе не стыдно! – отмахивалась Зоя Васильевна. – Как сама в Черногорию летала на месяц, так ничего? Мы тебе хоть словечко сказали?!
– Вы вдвоем оставались, а я одна! Я ведь и умереть могла запросто. Вернулись бы – а я на столе, в венках.
– Не болтай! Первой – Милкина очередь.
Они уже давно обговорили очередность своего ухода, в хронологическом порядке, по старшинству. Зое Васильевне следовало быть второй, Людмиле Петровне, как самой молодой из троицы, надлежало проводить подруг в последний путь и проследить, чтобы все было путем, не хуже, чем у людей.
– Я не хочу последней! Почему это именно я должна оставаться одна? – возмущалась Люся.
– Ты моложе нас! Так природа разумно распорядилась, чтоб старшие умирали первыми. Во-первых.
– А во-вторых, почему это ты одна?! Тебе легче! Постучишь в стенку – Лида прибежит, подаст тебе стакан воды.
У всех троих уже и заветный узелок был приготовлен – смертное, но каждые два-три года приходилось проводить в нем ревизию. Становились маловаты юбка или блузка – килограммы неумолимо прибавлялись – или неожиданно возникала нужда в новой ночнушке, и она временно выдергивалась из узелка.
Мила вообще была в плане одежды человеком непредсказуемым – вдруг у нее возникало дикое желание пощеголять в блузке или юбке, купленных в качестве последнего земного наряда. Юбочка вдруг оказывалась фасона, модного в сезоне, или рисуночек блузки был в тренде. Ее смертный наряд обновлялся с завидной регулярностью.
Их приятельница Катя Мокрова высмеяла консервативный подход подруг.
– Сейчас в ритуалках тебя на раз обрядят, чего заморачиваться? Были бы деньги. Я гробовые накопила, а дальше – проблемы моих детей.
Столь легкомысленный подход пофигистки-Кати дамы не одобряли. Эти ритуальщики, уж они обрядят, в аляповатый фланелевый халат или лавсановый сарафан, сшитый из завалявшегося на каком-нибудь складе неликвида тюка! Им претила мысль явиться в мир иной, одетыми черт-те во что.
Зоя Васильевна с поистине материнской кротостью слушала бурчание подруги. Она ее так понимала! Она и сама соскучилась, расставаться на длительный срок им приходилось крайне редко.
– Давай, рассказывай, как дошла до жизни такой!
– Ну, что рассказывать?.. – интересничала Зоя, переполненная впечатлениями.
– Все! – конкретизировала Люся.
– Ну, я пока переоденусь да умоюсь, а ты на стол накрывай, чайку попьем. Как в музее? Что там у Милки?
– А то ты не знаешь! Небось, каждый день перезванивались. В музее Никитку Бурлаков терзает из-за Гарика. Милка к Новому году вернется – остепененная. То есть, одипломированная. То есть, освидетельствованная. Тьфу, ну или что там им сейчас выдается, после курсов, справка какая-нибудь?
– Точно не знаю, но полагаю – какой-нибудь сертификат красивый, на глянцевой бумаге, чтоб на стене смотрелся эффектно.
– Значит, осертификатенная.
Потом Людмила Петровна жадно внимала, какое превосходное медицинское обслуживание, целительные процедуры, доброжелательный коллектив медработников, интересная культурная программа, приличное питание – все, все просто замечательно было в изложении не избалованной санаторно-курортными лечениями Зои Васильевны.
Среди услышанного особенно заинтересовал один момент. Судьба свела в санатории Зою с ее бывшей однокурсницей Ритой Ганиной. Когда-то у Риты был красивый роман с их однокурсником с физмата Русланом Мурзалиевым.
Если бы Бог изначально, при рождении, вставлял нам мозги, которыми мы располагаем в, скажем, 50 лет, дело закончилось бы свадьбой еще в институте. Увы! Рите подвернулся москвич, и она довольно легко уговорила себя, что у них с Русланом просто юношеская влюбленность, и никаких перспектив – сельская школа для двух молодых специалистов. А тут – Москва! Она пошла замуж за Москву.
То было время, когда выпускников распределяли. Руслан остался в Артюховске, жутко переживал, долго не женился. Вроде бы попивал. Потом все же женился, развелся, выплатил алименты, переженил сыновей, открыл один частный лицей, потом второй, стал человеком, известным в городе. Потом ушел в чиновники, в министерство образования.
Рита, став москвичкой, развелась почти сразу после регистрации. Оба осознали, что совершили ошибку. Потом была у нее еще одна попытка создать семью, закончившаяся столь же плачевно. Родилась дочь.
Руслана не забывала ни на один день, видимо, ее неудачи на личном фронте объяснялись именно этим – всех потенциальных кандидатов она мерила по Руслану. Планка была высока.
Подать о себе весточку или хотя бы узнать что-нибудь о нем не позволяли самолюбие и чувство вины. Судьба свела их год назад на сочинском пляже, и в этот момент они, оба люди неверующие, поверили в Бога – он в своего Аллаха, она – в Христа.
Так сейчас и верили, каждый себе, как хотел, сообразно принадлежности к религии. Религии разные, а счастье одно.
Видимо, их боги сжалились над ними, прожившими раздельные жизни, и, посовещавшись, решили объединить на последнем жизненном этапе. Уезжали в Артюховск из Сочи вместе, только заехали в Москву – познакомить дочь и внуков с Русланом, поставить их в известность о грядущих в бабушкиной жизни переменах и забрать кое-какие вещи.
Сейчас они живут вдвоем в большом доме – двухэтажном коттедже на старых дачах, но не скучают. На выходные приезжают сыновья Руслана с семьями, частенько им подкидывают внуков. Летом – Ритины дочь с зятем и внуками.
Счастливы безмерно, но у обоих проблемы со здоровьем – возраст. Рита приглашала Зою Васильевну в гости, круг общения у них не очень широкий, а Зоя – свидетель юности.
– Я, наверно, скоро умру, – грустно говорила Рита. – Столько счастья сразу, теперь вот тебя встретила, как в юности побывала. За все хорошее надо платить.
– А ты взгляни на это с другой стороны, – сердилась Зоя. – Что за пессимизм! Это тебе награда за то, что всю жизнь прожила в печали, казня себя.
– За что же меня награждать?! За глупость и жестокость?
– Но ведь у вас обоих дети. Ты сейчас согласилась бы, чтобы твоей дочери не было?
– Сейчас уже, конечно, не согласилась бы!
– Ну вот!
– Что – вот? По-твоему, это аргумент? У нас с Русланом были бы наши общие дети. А теперь их нет. Не родились.
– Значит, так должно было случиться! «Что предначертано – того человек не может…». А потом: третью часть человечества, если не добрую ее половину, надо наказывать за подобные глупость и жестокость, совершенные в юности! Это что ж, опять всемирный потоп на землю насылать?
– Всемирный потоп на землю за другие грехи уже пора насылать!
В этой сентиментальной истории Люсино ухо уловило ключевые слова: старые дачи.
– А когда ты собираешься к ней в гости? – заинтересовалась она. Завтра? Послезавтра?
– Не знаю… ну, не завтра же. Что за спешка? Это, по-моему, как-то даже неприлично!
– Какие приличия между близкими людьми! Вы же подруги!
– Экс-подруги! Да и не были мы так уж близки. Просто – ностальгия по юности.
– Ты что?! В нашем возрасте надо ценить каждую минуту и каждого мало-мальски близкого человека! Тем более – это привет из прекрасной молодости!
– А что это тебя так разобрало? – наконец заметила Зоя жадный интерес подруги. – Тронула их романтическая история?
– Это само собой, – отмахнулась Люся. Но, видишь ли… Эта Лида Херсонская… У нее конкретно крыша едет. Я прямо уже и боюсь. Затеяла собственное расследование. Я уже два раза видела, как она садилась в маршрутку, что на старые дачи едет. Как бы она не доездилась! Там же сейчас – пустыня, а в той стороне, где мы Гарика нашли – степь глухая, а она ведь наверняка не туда, где коттеджи, ходит. Как бы ей самой в колодце не оказаться!
– А зачем она туда ездит?!
– Опрос, надо полагать, ведет! Среди населения.
– Так население на период зимнего сезона по городским квартирам отсиживается.
– А я о чем?! Бомжи да криминальные личности, кому жить негде.
– А ты что же?! – переполошилась Зоя.
– Что – я?! Я же не могу взрослую тетеньку веревочкой к своей ноге привязать и таскать за собой! И она, типа, скрывается, шифруется от меня, когда я начинаю с ней профилактические беседы беседовать! Вся такая – на голубом глазу!
– А может, полицию подключить? Чтоб они сами с ней профилактические беседы беседовали?
Люся рукой махнула.
– Ребенок ты, что ли? Совсем после санатория расслабилась, плохо ориентируешься. Кого из полиции конкретно ты имеешь в виду? Кому это надо?
– Ну… может, Бурлаков… больше-то мы никого и не знаем… А он – ничего дядька…
– Бурлакова она зрить и видеть не может! Халатно он, видите ли, к расследованию смерти Гарика относится! Без должного рвения. Я не удивлюсь, если она еще и жалобу на него накатает. Да и ему оно надо? Делать ему больше нечего!
Она подлила в чашку кипятка, подвинула блюдце с вареньем и посмотрела на подругу умоляюще.
– Ты бы поговорила со своей Ритой? Что, мол, можно, с двумя подругами приедем? Если она не работает, ей, наверно, тошнехонько в своем дворце днями куковать? Даже если они с мужем ничего не видели и не слышали, хоть развеем Лидку… Хоть коттеджный поселок и далековато от дачных улочек, но слухами земля полнится… А она позже тебя приехала в санаторий или раньше?
– Раньше, намного, и раньше уехала. По времени, когда вы Гарика нашли, совпадает, могла слышать что-то. Но уж, наверно, тогда мне что-нибудь рассказала бы. Не каждый день в городе такие страхи происходят!
– Не факт! Если бы ты спросила конкретно, может, и сказала бы. А так… почему она должна это в голове держать? У каждого своими проблемами голова забита. Или вот что… Может, проще по телефону у нее спросить – видела – не видела, слышала –не слышала? Может, кто-то что-то видел да ей сказал… С соседками-то она общается, снобизмом не мучается?
– Да нет, нормальная женщина.
– В общем, поговори с этой Ритой. Только поскорее, ладно?
– Ну, хорошо!
Зоя Васильевна перезвонила тем же вечером: Рита будет рада видеть Зою с любым количеством подруг и в любое время. А уж Руслан как будет рад! Если, конечно, останется дома, а не будет гореть на работе.
– Я не стала ни о чем ее расспрашивать, а то получится, что я из меркантильных соображений к ней еду, да еще и подруг везу.
– А это не так? – подтрунила Люся.
– Тебе ли говорить?! Кто меня сегодня утром склонял и убеждал поторопиться?
– Я – чисто из филантропических побуждений! Эта Лида Херсонская…
– Да ладно, ладно, слышали уже! Короче, договаривайся с Лидой, и звони, когда будете готовы. Я потом перезвоню Рите.
– Зайчик мой, я тебя так люблю!
– И я тебя!
Лиды дома не было, хотя хорошо завечерело, телефон был вне зоны доступа. У Люси в душе бушевал ураган злости и дурных предчувствий.
Ну вот что делать?! А если она не на дачах, а просто засиделась где-то в гостях? Обзванивать морги и больницы, звонить Бурлакову? А если ей все примстилось на предмет его интереса к Лиде, и он пошлет Люсю куда подальше? Подумайте, тетки вечером дома нет, а он должен на это реагировать!
Наконец, уже поздним вечером, Лида проявилась. Позвонила и ангельским голоском спросила:
– Люсенька, ты меня не потеряла? Я у дочери, внучка приболела. Температуру сбили, она уснула, я и сама прилегла, и телефон отключила, а потом забыла включить.
Люся рыкнула, было, что-то по инерции, но взяла себя в руки.
– Ты домой-то придешь?
– Ночевать здесь останусь, прислушивайся там… У меня отгулы есть. Завтра приду. А ты что-то хотела?
– Я хотела бы, чтобы ты не отключала телефон! И еще я хочу свозить тебя кой-куда, в гости.
– А куда?
– Да тут одна кудыкина гора нарисовалась! Завтра расскажу.
Назавтра особо уговаривать Лиду не пришлось. Как говорится – не было бы счастья, да несчастье помогло. С некоторых пор старые дачи притягивали ее, как магнит.
Но сначала, когда с утра Люся сунулась к Лиде – у нее было заперто, еще не вернулась от дочери. Люся решила пробежаться на рынок – молочка купить, творогу. Уже на подходе, возле продуктового «Магнита», увидела цыганок, кучковавшихся вокруг какой-то женщины, чья вязаная шапка цвета какао торчала над их немногочисленной пестрой толпой.
Шапка, однозначно, была Лидина. Люся ускорила шаг. Лида – а это действительно была она – с одной из цыганок отошли в сторонку. Остальные представительницы горластого племени бросали бдительные взгляды по сторонам, дабы вовремя засечь слонявшихся по территории рынка и около него стражей порядка, или выудить из толпы еще одну зазевавшуюся лохушку.
Женщины, пробегая мимо цыганок, индифферентно уставляли взгляд мимо, в пространство, или вовсе отворачивались в сторону, чтобы не встретиться взглядом с хищным, цепким взором дамы из вольного племени.
Среди артюховцев бытовало мнение, что от цыганского гипноза спасают солнцезащитные очки, но по причине мерзостной декабрьской серости спасительные очки были упакованы в футляры и спрятаны в тумбочки до лета. В осеннее-зимний сезон жители славного города Артюховска оказывались беззащитными перед цыганским гипнозом. Кое-каким средством спасения служили английские булавки, подколотые с изнанки воротников пальто и в карманах.
– А ну, что здесь происходит? – почти басом грозно вопросила хлипкая Люся, успевшая-таки к самому критическому моменту.
– Ты чего кричишь? – повернулась к ней цыганка. – Живот болит? Я дорогу до аптеки спросила, а она вон пристает, что я у ней кошелек украла.
– Настя, – слезливо гундосила Лида, обращаясь к цыганке, – отдай мне кошелек, там все деньги, что у меня есть! На что я буду жить?
– Какой кошелек, Лида? – гневалась Настя (они уже и познакомиться успели!) – Ты мне 50 рублей дала, вот они, твои 50 рублей, на, подавись! Хотела деткам конфет купить, сладкого не видят! Обойдетесь, дети, тете денег жалко стало!
Дети – трое, один у мамы на руках – терпеливо, со скукой во взорах поглядывали на привычный спектакль.
– Я кошелек в руках держала, ты сказала – 50 мало – и взяла у меня из рук кошелек! Отдай, что я буду есть до зарплаты? – хныкала Лида, пытаясь доказывать Насте очевидное и мотивируя справедливость своих претензий.
– А мне, думаешь, легко их кормить, троих? – выдвигала контраргумент в праведном гневе Настя. Да нету у меня твоего кошелька, в сумке своей поищи!
Люся ощутила спиной грозное кольцо Настиных соплеменниц, выудила из сумки судейский свисток и засвистела во всю мочь. Он на всякий пожарный случай всегда был при ней и не раз выручал.
Лида со страху подпрыгнула, цыганенок на руках у матери заорал, цыганки замахали руками и загерготали по-своему, сигнализируя, что из ворот овощного рынка вышли два патрульных. И на сей раз они удивительно оперативно прореагировали, направившись прямиком к магазину.
Цыганка рванула со спринтерской скоростью вместе с Лидиным кошельком, цыганята – следом. Лида металась из стороны в сторону, не понимая, куда ей бежать: за цыганкой или к ППСникам.
Люся схватила ее за руку и затащила в ближайший магазин. Оно ведь как: ответственен тот, кто попался! Еще объяснительную писать придется, а толку все равно не будет, здешние менты перед многочисленным и горластым табором пасуют. Как только очередная артюховская Кармен попадается в руки представителей закона, из ниоткуда появляется великое множество ее собратьев и сестер и с гвалтом начинает ненавязчиво теснить двух-трех несчастных, нашедших свои неприятности ментов, в безлюдное местечко. Кончается это обычно все тем же: виновница бесследно исчезает за спинами товарок, в редких случаях «оброненный» кошелек обнаруживается прямо под ногами жертвы.
– Денег-то много было?
– Не очень, рублей 500, зарплату задержали. Но обидно-то как!
– Тебя чего черт дернул с ней связываться?
– Да она спросила, где аптека!
– Лида, ты что? Да они здесь все тропки вдоль и поперек истоптали!
– Ну, мало ли? У нее же дети! А потом, она сказала – вижу, черное горе у тебя, все расскажу и помогу, дай денежку, какую не жалко, много не надо, через деньги смотреть нужно.
– Боже ж мой, Лида! Ну, ты прямо как наша Зоя! Да ты в зеркало на себя смотришь? Я тебе и так скажу, что у тебя горе, хоть и гадать не умею. Бери уже себя в руки, краше в гроб кладут.
– Побойся Бога, Люся! Какие руки, когда сороковин еще не отвела!
– Нет, с этим надо что-то делать. Ладно, не гунди! Обидно ей! Обидно будет Насте, когда улов свой в твоем кошельке пересчитает. Пошли, купим, чего ты хотела.
Выходя на улицу, Люся представила, как цыганка роется в лидином кошельке, и прыснула в кулак.
– Кошелек-то хоть был хороший? Или все тот же, с дырявыми кармашками?
– Да, старый. Я же все никак не соберусь новый купить.
– Ну, тем более, чего горевать?
Люся растопырила пальцы, как бы просовывая их в дырку кошелька, и пошевелила ими. И вдруг обе женщины начали безудержно хохотать, и чем дальше – тем сильнее их разбирало. Поравнявшись с полицейскими, замолчали под их орлиным взором, но не выдержали – и через секунду, пряча глаза, хохотали с новой силой.
Рита и Руслан в самом деле были искренне рады гостьям. Руслан Камильевич специально приехал на обед домой да и подзадержался. Расцеловавшись с Зоей, он сделал шаг в направлении Люси и Лиды и замялся: не признал.
Очевидно, Рита не предупредила его, что подруги Зои – не из их «гнезда». Было заметно, что он мучится догадками – кто перед ним. Морщины, полнота, другая прическа, конечно, меняют женщину, но не до такой же степени, чтоб невозможно было разглядеть в образовавшихся с годами напластованиях знакомые черты.
Коренастый крепыш, темноглазый, седоглавый, с животиком, который через пару-тройку лет уже со всей ответственностью можно будет называть брюшком, Руслан был подвижным, как ртуть, сыпал шутками. «Бывший кавээнщик», рассказывала по дороге Зоя. Он никак не соответствовал общепринятым представлениям о местном чиновнике довольно высокого ранга, и совсем не тянул на образ романтического героя.
«Нет, далеко не мачо!» – думала Люся, как будто сто раз на дню сталкивалась на родных улицах с мачо. Поглядывая в сторону хозяйки, она ловила ее полные нежности взгляды, обращенные на мужа.
Рита (тоже ничего особенного) – полноватая, даже нет, будем честными, полная, сероглазая, крашеная шатенка с короткой стрижкой. Она ни по каким параметрам не подходила на роль женщины-вамп. Ухоженная, но маникюр без лака, домашний наряд простенький. Никакого тебе московского шика и лоска. Очень приятный мелодичный голос и мягкая, чуть ироничная улыбка.
«Но я же не видела их в юности», – думала Людмила Петровна. Узнав их драматическую лав стори, она настроилась на встречу с двумя роковыми красавцами, к тому же – еще и со столичной «штучкой». Люся заранее слегка комплексовала на предмет своей обыкновенности, серости. Однако же – быстро освоилась.
