Кто в тереме?

Эти немногочисленные воспоминания, которые для многих родителей стали бы кошмарным бредом, были для нее святы. Был бы жив папа, он бы не позволил ее обижать.

Но вот пришла пора и ей закончить девятый класс. Она не хотела идти в десятый – ненавидела и школу, и учителей, и одноклассников, не хотела никуда поступать – куда бы она поступила, с ее-то знаниями! А какие знания могли у нее быть, если ей и поспать нормально удавалось не каждую ночь, не то что заниматься.

Она уже и удивляться перестала способности матери, пробухав всю ночь, утром отправляться на работу, сполоснув рот туалетной водой или пожевав листочек лаврушки. И в самом деле двужильная!

Оставаться дольше в своей семье Кира не хотела и отторгалась от нее все дальше и дальше. И тут одна из поварих маменькиного кафе похвасталась, что ее дочь заканчивает Артюховский технологический колледж, и как вариант посоветовала Татьяне послать туда на учебу Киру.

– Конкурса у них практически нет. Туда идут, в основном, свои, артюховские. Ну, не поступит на бюджетное на бухгалтера – пусть переводится на парикмахера, всегда верный кусок. Там еще что хорошо: общежития нет, но квартиры студентам сдают люди, которых в колледже знают по много лет. Ничего плохого с девчонкой не случится. Хозяйки, в основном, одинокие тетки, заодно и приглядывают, как за своими. А если договоришься, чтоб Кирка и столовалась у хозяйки, так вообще все проблемы решатся.

Как говорится, участь ее была решена. Предстоящего прощания с родительским гнездом Кира ждала с нетерпением и ликованием. Она не боялась неизвестности, чужого города, чужих людей – при всей ее замкнутости, закомплексованности, зажатости постоять за себя очень даже могла.

Кира унаследовала от матери миловидность, а рост и комплекцию – от отца, и была рада этому обстоятельству. Во-первых, она удавилась бы с тоски, если бы была такой же расплывшейся квашней, как мамочка. Во-вторых, к высоким всегда относятся с большим почтением, чем к мелким, изначально. Ей повезло родиться во времена, когда в моде – тощие.

Если фактор роста не срабатывал и стычки было не миновать, Кира пускала в ход второй козырь – свой знаменитый отцовский «змеиный» взгляд, сканирующий мозг и выворачивающий наизнанку душу. Выдержать его мог далеко не каждый ее сверстник, да и обидчики постарше. Она называла это «включить кобру». Наверно, были у нее определенные способности к гипнозу.

Если же Кира чувствовала, что и взгляд не оказывает нужного эффекта в обороне, она немедленно переходила к нападению. Дралась она виртуозно и была в этом деле самородком, поскольку ни в каких секциях не занималась, уж тем более фитнес-клубов не посещала. Все пришло самоучкой, через уличную жестокую грамоту.

Кличка среди детворы у нее была, естественно, Журавль, хотя довелось ей побывать и Плоскодонкой, и Доской, и Жердью. Но Журавль ей как-то больше нравился, вроде как производное от фамилии, а не намек на физические данные. И если кто-то окликал ее этим прозвищем, в этом случае она никогда не кидалась в драку. Поэтому постепенно остальные «кликухи» отпали сами собой.

* * *

– Кира, расскажите мне о своих друзьях.

– Каких еще «друзьях»?! Я же вам сказала, у меня, кроме Юльки, подруг не было!

– Я имею в виду не только девушек.

Юля заметно напряглась.

– Да нет у меня друзей!..

– Ну, как же: а Стас Докучаев? Вы же у него на даче скрывались?

– … Откуда?..

– Слухами земля полнится.

– Не на его даче… Бабки его.

– Но не бабушка же вас туда пригласила пожить?

– Вы его арестовали?

– Задержали.

– И что он вам наплел?

– Скажу. Но сначала я хочу послушать вас.

– Ха, значит – ничего. Вы еще поспрашивайте, может и расскажет!

Юля была уверена, что Стас ее не подведет.

– То есть, вы хотите, чтобы я устроил вам очную ставку?

– Ну, устраивайте! – девушка по-прежнему хорохорилась, хотя по сравнению с началом беседы – заметно увяла.

– Ну, что ж… Только поймите, наш разговор – это ваш последний шанс облегчить свою участь. У вас на самом деле душа не болит? Вы не жалеете о том, что случилось? Вам не жаль Юли, ее бабушки? Вы же были подругами, вроде бы – близкими подругами. Или нет?

Девушка молчала.

– Ведь вы человека убили, Кира!

– Я же не убила ее! Она сама…

– Без всякого вашего участия?..

– Ну…

– А когда Стас начнет все валить на вас?

Кира усмехнулась презрительно – уверена, что не начнет валить. До этой поры же не валил?

– А… Стаса одного?..

– Всех, Кира. Всех пятерых… И они уже дают показания.

– Какие показания? – вскинулась она. – При чем тут вообще они!

Так же внезапно вспышка эмоций миновала.

– Ну и пусть дают!

– А вам все равно? Если они ни при чем?

Длинная напряженная пауза.

– Ладно, спрашивайте! Они вообще здесь ни при чем. Я во всем виновата! Я их втянула.

Стас был не просто влюблен в Киру. Он был не поклонник, он был ее раб.

Они познакомились на той знаменитой дискотеке, из-за которой ее чуть не отчислили из колледжа. Своих парней-студентов там появлялось – раз-два и обчелся, поэтому преподаватели сквозь пальцы смотрели на присутствие посторонних гостей мужского пола.

Стас явился со своей компанией, верными своими вассалами – Рыжим, Дрюней, Головастиком и Михалычем. По причине значительного преобладания в актовом зале женского состава, часто объявляли белый танец, чтобы добиться какой-никакой социальной справедливости.

Девушки, которым не повезло и мужской особи не досталось, стояли у стенки и изо всех сил улыбались. Они старательно, с разной степенью убедительности, примеряли на уста улыбку красивых женщин, которые уверены, что рано или поздно придет и их час.

Юлька подошла пригласить на танец Стаса, а он самым хамским образом стал кочевряжиться. Может, застеснялся, может, демонстрировал крутизну своим вассалам, может, Юлька ему не понравилась – но это же не повод унижать девушку.

Хотя, если честно, они хорошо бы смотрелись вместе. Стас был коренастым, плотненьким, но роста невысокого – на полголовы ниже Киры, а для Юльки в самый раз.

Оскорбленная Юля, вспыхнув маковым цветом, уже повернулась уходить, да кто-то из теплой компашки, все из того же желания выпендриться перед корешами, высказал в адрес Юли обидное замечание. Кира стояла рядом, услышала и мгновенно отреагировала. С размаху врезала острослову коленом в пах.

И понеслось…

До приезда полиции Юля так и не вышла из ступора, только суетилась рядом, а Кира хорошо поработала. Хотя, конечно, ей досталось больше – врагов было пятеро. Вернее, четверо – Стас не вмешивался. А потом сам и прекратил свалку, и увел своих «орлов» от греха подальше.

Кира, которой двигала оскорбленная девичья гордость, показала себя во всем блеске. Писать объяснительные ментам пришлось им двоим. Кто эти парни, никто не знал или не хотел говорить, и полицейские попеняли преподавателям, что пускают незнамо кого, а потом вызывают их на разборки.

У преподавательского состава из-за инцидента были свои неприятности, но основную тяжесть наказания понесла Кира.

Когда встал вопрос об отчислении, в училище снова нарисовался Стас, непостижимым образом узнавший о нависшей над девчонкой угрозе. И все как-то быстро уладилось. Оказалось, что родители Стаса были хоть и маленькими, но какими-то «шишками».

С тех пор началась их дружба. Они с Юлей влились в теплую мужскую компанию, и ее вожак Стас как-то незаметно и довольно быстро стал ее, Кириным, рабом. А она, тоже как-то постепенно, его «серым кардиналом», хотя вовсе к этому не стремилась.

В Стаса же по уши влюбилась Юлька. О том, чтобы выйти из компании, она не хотела и слышать. Первая ее любовь была безответной и несчастливой, но куда-то подевались ее самолюбие и характер?

Юля осознавала, конечно, свою незавидную участь и роль Киры в этой пиковой ситуации, и отношения их стали весьма напряженными. Но хоть таким образом она хотела быть ближе к Стасу. Другой возможности Юля не видела. Даже криминальные наклонности членов компании не отпугнули ее, домашнего, хоть и строптивого ребенка.

Ах, бедное женское сердце! Безоговорочная Юлькина преданность своей старшей подруге – первой подруге в ее жизни! – уступила место классической бабской ревности. Юля уже не таила в душе нелепую мечту, что Кира поменяет пол и они поженятся. Эта мечта родилась в полудетской Юлиной голове еще в начале их дружбы, когда однажды Кира высказалась в том плане, что ненавидит свою внешность и вообще жалеет, что родилась девушкой.

Юля размечталась: вот бы Кира сделала операцию по смене пола! Тогда бы они всю оставшуюся жизнь были неразлучны. Кира посмеивалась. Юля периодически приступала с просьбами о спонсорстве своей гениальной идеи к непреклонной своей бабке-олигарху.

Теперь же эта мечта стала просто навязчивой идеей Юли. Тогда бы все прекрасно устроилось! Кира перестанет быть интересной для Стаса, разве что он, в свою очередь, надумает преобразиться в девушку, чего и представить нельзя.

Кира продолжала посмеиваться и помалкивать, молчаливо поощряя подругу. У нее на тот момент уже были свои резоны.

За Стасом и его орлами пока ничего особо серьезного не числилось. Несколько припозднившихся поклонников Бахуса, которых они обчистили на ночных артюховских улицах, да три-четыре «разутых» машины – вот и все «подвиги». Пока что команде везло, они нигде не засветились.

Кира с Юлей не одобряли способов отъема денег у граждан своими друзьями, отказывались принимать и подарки, купленные на ворованное. Но наступил момент, когда Кира сама проявила инициативу и озвучила идею с экспроприацией денежных средств у Юлькиной бабки. По принципу: если от многого отнять немножко…

Причем, конечная цель операции не была обозначена, знали ее только сами подруги, а то бы Стас непременно заартачился. Для парней идея выглядела вполне невинно: жлобша-бабка не дает внучке ни копейки от щедрот своих, надо ее проучить немножко, попугать.

Юлька ежилась, но оспаривать Кирину идею насчет «попугать» не посмела. Дверь Юля откроет своим ключом, девушки останутся в прихожей, чтобы не светиться, а парни войдут в комнату, где бабка обычно смотрит телевизор. Телевизор всегда орет, поскольку бабка глуховата.

Она испугается одного только их появления и отдаст деньги. Ну, в крайнем случае, если вдруг вздумает кричать, пацаны ее слегка припугнут.

Грабители-дилетанты не учли, что гладко бывает только на бумаге, и не утруждали себя проработкой деталей. А зря. Все сразу пошло наперекосяк. Антонина Семеновна не впала сразу же в ступор, а удивилась. А когда после состояния глубочайшего удивления должен был уже наступить ступор, он тоже не наступил.

Она среагировала мгновенно: в руках у нее успела неведомо как оказаться хрустальная цветочная ваза, стоявшая на журнальном столике возле кресла, и она довольно метко запустила ее в самую гущу незваных гостей. При этом завыла сиреной, парни опешили, бестолково засуетились. Кира поняла, что, если не вмешается, все пропало.

В кармане куртки у нее всегда имелся перочинный нож, на всякий непредвиденный случай, когда приходилось возвращаться домой поздно. Поздние возвращения были небезопасны, учитывая неосвещенные улочки старого города, на одной из которых она квартировала.

Кира в отчаянии, что долго вынашивавшийся план рушится, рванула на этот вой и заорала:

– Юльку держите!

Трое держали в прихожей бившуюся Юльку, двое – бабку, а она с яростью, которая в драках пробуждалась в ней, а теперь вспыхнула стократно, тыкала в ненавистную бабку ножом и шипела:

– Где деньги, старая карга?

При этом в голове у нее билась мысль: «Все пропало! Тюрьма! Эта карга все, все испортила!»

Юльке удалось вырваться и убежать, все же она была не хилая девочка. Бабка обмякла в Кириных руках и стала заваливаться. Кира выпустила тело из рук и помчалась за Юлькой. Парни – следом. Но сначала все же обтерли ручки двери, кому-то это пришло в голову, и подобрали киркин нож.

Всех била дрожь. Нелегко в первый раз убивать человека, даже если ты «крутой пацан», какими они себя считали. И даже если не сам тычешь ножом. Все было ужасно. Киру сотрясала такая же дрожь и во время рассказа на допросе. Несколько раз она жадно припадала к стакану с водой, но в итоге обошлось без корвалола и кареты скорой помощи.

Выговорившись, точнее, выкричавшись, она обмякла на стуле.

– Еще один вопрос, Кира… Зачем все же вам нужны были так срочно деньги?

Девушка мгновенно ощетинилась и «включила кобру».

– Да что вы прицепились! Не мучайте меня! Все, больше ничего не буду говорить! Отправьте меня обратно в камеру!

* * *

Вся гоп-компания дала признательные показания по делу с нападением на юлину бабушку. Но при этом от нападения на Гарика дружно открещивались. Кстати вспомнили, что как-то отмечали на даче у Стаса (ставшей у них чем-то вроде малины, штаб-квартиры, местом встреч) день рождения Дрюни. Уже собрались уходить – темнело быстро, можно было опоздать на последнюю маршрутку, поскольку они по темному за город не ездили.

Стас что-то замешкался, ликвидировал следы их присутствия. Стояли у калитки, курили. Рыжий с Михалычем шагнули за калитку и увидели в сумерках, как из ближнего переулочка двое вытащили третьего. Тащили под руки, почти волоком. Наверное, хорошо набрался мужик.

Еще посмеялись на тему культуры пития, и что до города его тащить придется, вряд ли их в маршрутку пустят. А уж жене-то счастье привалило – отмывать дядю да одежку отстирывать.

– Я б его отмыла! – процедила Кира.

Парни промолчали, кто б сомневался. Но потом отметили, что тащили мужика не к дороге, а почему-то в противоположную сторону. Может, машина где-то ждала?

А через пару дней пошла гулять по старому Артюховску жуткая история про бедолагу, найденного в колодце на старых дачах. Тогда им и пришло в голову, что мужика-то не пьяного тащили, а без сознания, потому и не к дороге троица направлялась, а в степь.

– А что ж не пошли в милицию, не рассказали?

Каждый из пятерки смотрел после этого вопроса одинаково с изумлением: ты чего, дядя?! Оно мне надо?

Бригада из следственного комитета возила их на дачи, побывала в том самом переулочке, но что там можно было увидеть? Месяц прошел, и почти каждый день – дождь. Сеял, моросил, хлестал, стирал следы любых преступлений…

Да, этот Легостаев. Как сквозь землю канул. Может, тоже в каком-нибудь колодце лежит? У него же нет такой жены, как Лидия Федоровна. Вообще никакой жены. Дом он, оказывается, совсем недавно сдал квартирантам, молодой паре. Взял квартплату за полгода вперед и больше не появлялся ни с какими проверками-инспекциями. А ребятам и в радость, всем бы таких хозяев!

Соседи не в курсе, Виктор был мужик необщительный. Да и по бабам жил чаще, чем в собственном доме. На его даче вообще никаких признаков жизни. Получается, это он отдубасил своего приятеля, бросил в колодец, да и подался в бега? А кто тогда помогал ему тащить Гарика, если это их видела компания Киры?

Ну нет, конечно их. Кого же еще, в этакую пору да в такой глухомани? Но если это была обычная пьяная драка, кто вполне профессионально проник в больницу и довершил дело, прикончив Игоря Юрьевича Херсонского и не оставив улик?

Тот, кто работает в больнице? Оля Крохмалева? Нет. Информация о девушке никак не вязалась с образом хладнокровного убийцы. Бурлаков прекрасно помнил, как вела себя Оля на допросах, убитая случившимся, возлагающая всю вину на себя – по причине своей халатности. Буквально почерневшая от горя.

От нее за километр веяло порядочностью – деревенская девочка, искренняя, без притворства. И зачем, зачем? Мотив? Любовь? Кого-то покрывает?

Да, и Лида видела в ту ночь в больничной палате именно мужскую фигуру в медицинском халате. Конечно, в шоковом состоянии, в каком она пребывала, можно было и перепутать. Но толчок, от которого она улетела под кровати, произвела явно не женская ручка.

Вот еще один момент: сейчас в нейрохирургии белые халаты мало кто из персонала носит. Врачи и сестры все больше в курточках и брючках самых разных расцветок. Халаты – это для посетителей. Их можно внизу, напротив регистратуры получить, но ночью там, разумеется, все закрыто на два старых, но надежных замка. Либо халат нужно было принести с собой. Кроме того, убийца должен был хорошо ориентироваться в отделении.

Кто-то из посетителей, кто ранее уже дежурил возле больного? Но ведь надо было не только в отсутствии санитарки убедиться, а еще и про Лиду знать, и отследить, когда она выйдет из палаты…

Кто-то из персонала? Вроде бы всех опросили, алиби проверили. И опять же – мотив, мотив! Кому могли помешать безобидный экс-алкаш и медсестра, вчерашняя студентка? Оля, что же ты видела, о чем так боялась мне сказать?

Старый опер все больше утверждался в мысли, что убийство Гарика и смерть Оли самым прямым образом взаимосвязаны.

Бурлаков

Хозяев дачных домиков в переулочке-тупичке отыскать было несложно. Беда была в том, что никто из них ничего не знал. Большая часть владельцев фазенд, произведя осеннюю зачистку участков, оставляли на столах в своих хлипких домишках пол-литровку самогона, пару банок консервов для незваных гостей (своего рода откупную, чтоб не безобразничали и не крушили ничего) и разъезжались по квартирам до весны. Замки не спасали, их навешивали чисто символически, как говорится, от честных людей.

Один из дачников, Михаил Александрович Коньков, ездил пару-тройку раз в неделю кормить собак. То была выборная должность, и дачники еще с осени определялись, кому нынешней зимой предстоит поработать кормильцем. Граждане скидывались и вручали избранному, точнее, изъявившему на этот раз желание добровольцу, энную сумму на прокорм животных – не до жиру, но с голоду не сдохнут, зиму перебедуют.

Бурлаков навестил «смотрителя» в его городском жилище. Дедок, как и многие в его возрасте, оказался говоруном.

– У них там, на дачах, собачий коммунизм, все поровну, – обрисовывал он ситуацию.

– Что-то мне не приходилось встречать собачьих стай, где бы все было поровну. Грызутся, как и все, за кусок. Побеждают сильнейшие.

– Так то – субординация, как иначе? У людей – не так? Вожаку – кусок послаще и в первую очередь, так на нем и ответственности больше. Зато вот когда Жульку машиной переехало, и она лежала со сломанной ногой, никто никогда куска не отнимет, а если кто и попытается – всей стаей отгонят, покусают. И лапу сломанную ей вылизывали, и в морозы вокруг нее кучей укладывались спать, чтоб не замерзла. Тут иначе нельзя – не выживут. Дачные собаки – это коллектив. Экипаж, я бы сказал!

– Значит, нынешний год – вы их кормилец?

– Ну да. Я бы даже сказал – кормчий, – без лишней скромности заявил дед Миша. – А так я все равно езжу кормить их, даже если не мой черед. Полезное с приятным соединяю, хоть свежего воздуху глотнуть, размяться.

– Командир, то есть? Рулевой?

– Командер, – согласился дед.

У Бурлакова был племянник Сережа, сын сестры его жены Лены. Когда ему было лет пять-шесть, как-то он однажды набедокурил. Отец, мужчина мягкотелый и добросердечный, взялся его отчитывать, даже вознамерился строго наказать. Маленькая дрянь, став в горделивую позу и всем видом демонстрируя презрительное бесстрашие, заявила:

– А ты у нас не командер! У нас командер – мама!

И это была-таки чистая правда. Все женщины-родственницы по линии жены были очень боевитыми и весьма склочными, и верховодили в семьях. Не стала счастливым исключением и его семья. Видать, праматерь их в седой древности была ведьма. А может, за какую-то провинность проклята была до седьмого колена, и проклятье передавалось именно по женской линии.

– Командер, значит?

Михаил Александрович приезжал на дачи по утрам и надолго не задерживался, потому при всей своей говорливости ничего полезного сообщить не мог. Разве что, дал краткую характеристику, по большей части нелестную, своим ближайшим соседям.

– А Легостаева вы хорошо знаете?

– Витьку? Ну, как не знаю, из старых дачников, родители еще дачу разбивали, камыш да солодку рученьками корчевали, деревья сажали. С ними-то мы хорошо общались. Они и пахали тут, главным образом. Витька – тот не любитель. Как родители умерли, он все забросил. Только и приезжал раз в месяц, чтоб деревья полить да вишню там собрать или абрикосы, продать да пропить. Я уж думаю, чего б совсем было не продать ту дачу? Сколько уже их продали вокруг, хозяева по нескольку раз на некоторых участках поменялись, многих и не знаю уже… Люди бы в земле ковырялись, кто любит. А так – почти без присмотра земля, соль подступает. А ему ничего не нужно. Семьи-то нет, ни жены, ни детей.

– Что, совсем никого?

– С женой давно разбежались, а детей у них не было. Может, и есть у него какая бабенка. Живет же он, наверное, с кем-то, мужик не старый еще. Да только сюда если и привозил бабу – отдыхать, неизвестно, от чего, и все разных. Беспутные, пьют, орут, визг, хохот, полуголыми на ерик бегали купаться. Все дачники этой картиной любовались. Чтоб тяпку в руки взять да хоть бурьян выкосить – нет, не царское дело! Уже камыш вовсю на участке попер!

– А может, родня у него какая есть? Он вот дом квартирантам сдал, где сам-то может жить?

– Родни нет. Может, дальняя какая, я не в курсе. Они сами-то с Украины, смолоду сюда переехали. Наверно, там вся родня и осталась. А живет, говорю же, скорее всего, у одной из своих бабешек. А что он натворил-то? С чего это Витьку полиция ищет?

– Да пока точно не знаем, – уклонился от ответа капитан. – Как свидетеля.

– Это ты если насчет мужика, что в колодец сбросили, так на Витьку не греши. Он и сильно пьяный в драку не лез. Не любитель был на кулаках разбираться. И зачем бы Витек сюда этого мужика привез? В такую-то пору! У него ведь дом имеется в старом городе.

– Говорю же, квартирантов пустил!

– Ну, а куда ж тогда он его привез, раз, ты говоришь, у дачи вид нежилой, запустение?

– Вот именно!

Бесполезной оказалась встреча.

Провожал Бурлакова Михаил Александрович не один. В ногах у него путалась и все норовила цапнуть за штанину рыжая кудлатая бестия. Она была хромолапой, но каталась вокруг капитана надоедливым ртутным шариком, пока хозяин не прикрикнул:

– Да уймись ты, Жулька!

Напрасно увещевал он Жульку! Невоспитанная была собака, не унималась до самой калитки. Наверно, это была та самая пострадавшая в неравной борьбе с машиной Жулька, которую всей стаей выхаживали дачные собаки.

Видно, дед Миша взял ее домой из жалости. А может, за то, что была такой звонкой и не ведала страха, хотя от хорошего пинка могла бы улететь далеко. Скорее всего, в азарте она сама бросилась под колеса. На месте машины, Бурлаков тоже бы ее переехал.

И уже вслед капитану Михаил Александрович прокричал:

– Ты знаешь, капитан, я пару раз видел: парень к нему приезжал – фу ты ну ты, в белых штанах, прямо картинка из журнала. Кто такой – не знаю, может, сын одной из баб.

– Почему вы так подумали?

– Я спросил, кто такой – весь из себя, а Витька смеется:

– А-а-а… сынок мой названный.

* * *

Жена Вадима Сергеевича Бурлакова была красавица. Не было ничего удивительного в том, что в свое время он влюбился и потерял голову.

Нет красавиц, с пеленок не осознающих факт своей избранности и не воспринимающих этот факт как нечто само собой разумеющееся. Судьбе угодно, чтобы на свет являлось время от времени чудо совершенства. И оно появлялось – на этот раз в образе Леночки Сударкиной.

В последнее время среди красавиц появилось новое поветрие. Нужно признаваться публично, что в детстве они были «гадкими утятами», и по этой трагической причине трудное у них было детство. Родители в них не верили, а сверстники притесняли.

Это вроде как хороший тон, признак демократичности, дающий возможность дурнушкам избавиться от комплексов и поверить в себя.

Лена всегда сознавала себя красавицей. Где-то классе в пятом-шестом на уроках истории Лена узнала о существовании в Древней Греции такой царицы – Елены Прекрасной, из-за которой случилась Троянская война. Даже то, что родители нарекли ее таким же именем, восприняла она как знак судьбы, а не как случайное совпадение.

Она с тех пор просила подруг и родителей называть ее Еленой, а не Леной, Леночкой, Ленуськой. И только в девятом, когда проходили «Войну и мир», сменила Елену на Элен.

Она не была классической блондинкой, натуральный цвет волос у нее был темно-русый, но анекдоты про блондинок недолюбливала. Как говорится, нутром чуяла их глубинный подтекст.

Лена считала себя интеллигентным и образованным человеком. К примеру, знала, что на унитазе человек сидит в позе «Мыслителя» Родена. Но когда она видела, что муж берет в руки книгу, во взгляде ее светилась материнская жалость.