Не от стыда краснеет золото
Лодка, лениво покачиваясь, потихоньку отплывала от берега. Мотор, естественно, не включали. Едва она, выплыв на стремнину, скрылась из глаз, уносимая течением, второй соучастник тоже испарился. Он трусцой пересек дорогу и пропал из глаз.
Будет трястись теперь в своей норе в ожидании Большого. А тот, отплыв подальше, включит мотор и помчится по течению реки. В безлюдном месте на течении или наоборот, где-нибудь в недоступных камышах сбросит свою ношу. Доберется до берега и оттолкнет лодку: плыви, куда хочешь!
Потом в каком-нибудь из нижних сёл ранний рыбак зацепит лодку, отбуксирует домой и скажет: Бог послал! Любопытным объяснит: купил, мол, по-дешёвке. Ну, а если особо совестливый или напуганный, то заявит в полицию, на свою голову. Владельца лодки установят, сопоставят с исчезновением – и напишут рапорт, что рыбак по пьяной лавочки утонул в реке.
Нельзя сказать, чтобы наблюдаемая сцена не задела его. Всякое доводилось видеть: чёрствость, злобу, жестокость… Но такое спокойное, тихое и расчетливое хладнокровие…
Какое-то время он стоял, не шевелясь. А потом проснулись рыбаки и начали искать своего корешка. Нашли его обувь, слетевшую, когда тело тащили к реке, – проморгал подельник. По этой примете, конечно, быстро нашли место и откопали спрятанный в земле чёрный пластиковый пакет.
Ему довелось узнать, что в пакете: рыбаки оказались более любознательными, чем он, и менее осторожными. Да и при дневном свете человек более храбр, особенно, если он не один.
Было уже совсем светло, все тело у него занемело от неподвижности в его убежище, но он не мог скрыться, не обнаружив себя. Он продолжал следить и увидел, куда рыбаки перепрятали рыбаки найденное, и улыбнулся их наивности. Неместные, не знающие этот берег, место схрона они обозначили, бросив на него огромную приплывшую в паводок корягу. Как будто ее не могли утащить для костра другие рыбаки!
Надеются в скором времени забрать свою находку? Вряд ли удастся. Без полиции тут не обойдется, а это – процесс долгий. Шерстить окрестности будут несколько дней, минимум. Шум поднимется. И даже когда окончательно прозвучит версия несчастного случая на рыбалке, местные будут еще пару месяцев подозрительны к каждому шороху.
А зарывали неглубоко, поскольку торопились. И правда, было от чего: еле успели покончить со своими земляными работами, как из палатки выполз сонный пацан.
До поднятой шумихи и приезда полиции он сумел оттуда убраться. Шел у самой кромки воды, вверх по течению, хотя ему надо было в противоположную сторону. Но тогда надо было бы либо пройти по берегу мимо рыбаков, либо выйти на дорогу. В любом случае его заметят.
Набегающие волны смывали его следы. На тот случай, если привезут розыскную собаку. Хотя это маловероятно.
Он не осуждал корыстолюбие рыбаков, понимал ход их мыслей: с другом случились что-то нехорошее, но ему уже не поможешь, а тут такое богатство на голову свалилось. Ну и что, что криминал. Может, не узнает никто. Сначала нужно спрятать, а потом подумать. Золото кому угодно глаза застит, с ума сводит.
Он сам был такого же поля ягода, как эти ребята: моральными устоями не слишком отягощен.
Пару дней полиция их мытарила, потом все же разрешили уехать домой. Они, конечно, поняли уже, как просчитались, и с неохотой уезжали. Всё оглядывались на свою стоянку, мучимые мыслью: когда-то теперь смогут вернуться? И найдут ли в сохранности оставленное?
Его тоже беспокоила эта мысль, о сохранности. Не успели рыбачки освободить место – к нему подкатила «Лада», набитая новой порцией рыбаков, не ведающих о случившейся в этом месте драме. Местечко было уж очень удачное.
Вот и приходилось ему кружить вокруг, сторожить тайник – не обнаружат ли. И до тех пор, пока рыбаки стоят здесь лагерем, надо было найти более надежное место для схрона, пока прежние постояльцы не вернулись за «своим» добром.
Он нашел такое место, в конце концов, в бутафорском Сарае. Но сначала посетил его еще раз, ночью, разумеется, и тем же путем. Обследовал каморки, которые открывались, где двери не были муляжами. Их было всего четыре таких, но одна ему приглянулась.
Конечно, и это было не слишком надежное место. Но для первого случая годилось. По принципу: хочешь что-то спрятать – положи на видное место. И вот, улучив момент, когда одни рыбаки уехали, а новые, по счастью, не появились, он экспроприировал у экспроприаторов краденое, спихнув старую корягу с берега и отправив ее, как ту лодку, вниз по течению.
Реакция рыбаков-предателей его не беспокоила. Что они, в полицию пойдут заявлять, что у них украли клад, который они украли у убийц? А вот первоначальные владельцы добра – с ними было что-то неладно. Они, кажется, даже не появились больше у своего тайника, затаились. То ли боясь нос высунуть, то ли уже знали о случившейся экспроприации.
Но все же он имел несчастье случайно с ними столкнуться, такое невезение. Они, правда, в тот момент не придали их встрече значения, а вот он их узнал. Как оказалось, спустя время и они его «рассекретили».
Он возвращался, как обычно, ранним утром домой с пустым ведерком. Всё как водится. Шел по берегу. В кустах заметил лопату – какие-нибудь рыбачки, наверное, перепившись, забыли. Подобрал зачем-то, идиот. Хозяйственность в нем пробудилась – чего добру пропадать? Хозяйке, что ли, презентовать? Так ей без надобности.
И тут – они, сладкая парочка. Скользнули взглядом по лопате, по пустому ведру:
– Что, коллега, без улова?
– Да вот, не повезло сегодня. Рыба избаловалась, ничем ее не удивишь.
– Поди, хотел камышового червя накопать?
– Ну да, – ответил, понятия не имея, что за зверь такой.
– Ты ниже по течению спустись к камышам, наши пороховчане там копают. На него хорошо берет.
– Спасибо, учту!
– Раненько рыбачишь!
– Так на рассвете – самый клев.
– А что ж уходишь, без хвоста, без чешуи?
– А чего ж сидеть без толку? Попозже еще выйду.
– А работа как же?
Он сначала не понял, что имела в виду эта парочка, потом, увязав с обращением «коллега», в душе рассмеялся. Называется, рассекретили.
– Работа, как говорится, не волк.
«Наши», значит, «пороховчане»… То есть, мужички – местные.
И что-то вдруг забеспокоился он. Слишком любопытные мужички. И на лопату зорко глянули. Знают, что опустел их схрон, знают!
Чутье его ему нашептывало – пора сваливать. Не нашептывало – орало. Черт с ним, с его первоначальным планом! Недаром он все время тянул, не решался объявиться. Значит, и не надо. Жил один, перекати-полем, значит, судьба ему и дальше так жить. Тем более с тем богатством, что у него теперь имеется. А уж распорядиться им он сумеет.
Да, надо наведаться к нему, не откладывая, а то ведь всё это время он туда и носа не совал, выжидал. И ещё – необходимо срочно перепрятать мешок, не зря его так гложет беспокойство.
В ту же ночь он его перепрятал, там же, в Сарае. Местечко нашел чудное, как сразу не обнаружил? Но, пока заталкивал мешок в щель, порвал его основательно. Старый идиот, не подумал о другой таре.
Эта мысль терзала всю ночь. Утром совершенно забеспокоился, с толпой экскурсантов проник в город, немножко постоял возле гида-Тахира, чтоб не привлекать внимания, послушал. Кстати, пока стоял, углядел на ближайшем лотке с сувенирами фигурку божка. Занятная такая вещица, ростом в полторы его ладони, в восточном стиле. Железная болванка, покрытая слоем красной краски.
Красный идол имел необыкновенно свирепое выражение лица, но очень ему понравился, и он его купил. Может, если бы не купил, все вышло бы по-другому? Но кто же, кроме Аллаха, ведает наши пути?
Он идола купил и, потихоньку отделившись от экскурсантов, поспешил к каморке, где сначала прятал свой клад. Хотел проследить весь путь, и не зря: подобрал пару выпавших в дырки монет. Вошел в ту, куда перепрятал, и остолбенел: мужик, сидя на корточках, поднимал с полу еще монету.
Его свирепый, только что купленный кровавый божок сам собой как будто взлетел в руке. Или направил его руку? И он опустил её на голову вору. Но забрать клад возможности уже не было, туристы пошли в «вольный осмотр» и гомонили совсем рядом.
Выскочив из комнаты, он поспешил к своей потайной двери и смог незамеченным уйти из Сарая. Смог добраться до дома, сесть и как следует подумать.
Много грязи довелось ему повидать на жизненном пути, и самому приходилось изваляться порой, но крови он не проливал. А вот теперь и этим наказал его Аллах. И чем это все кончится?
…Вечером он был необычайно гостеприимен и пригласил хозяйку на ужин по случаю своего дня рождения. От нее и узнал, что мужик, на которого напали в Сарае, жив, что это молодой любовник его жены так его «приласкал». Про сокровища, которые в Сарае нашли, – ни слова. Стало быть, не искали, прокатила версия с любовником. Или не прокатила, а сведения – обычный бабий телефон?
Злобного божка он выбросил в ерик с моста. Но страх его не покидал, и почему-то в глазах стоял не раненный им мужик, а сладкая парочка – Большой со Спутником. Они все переводили пронзительные взгляды с лопаты на пустое ведерко, а потом на него: что, совсем без улова? Ни одной рыбешки? А разве так бывает? На рассвете, обычно, хороший клев. А у тебя ведро сухое! В каком же месте ты рыбачил?
Драпать отсюда подобру-поздорову? Или еще выждать? Как оставить то, что лежит в Сарае, и стало уже почти твоим? А зачем оставлять и чего выжидать? Наведаться ночью в Сарай и унести клад. Днем присмотреть местечко в хозяйском дворе, припрятать. И – драпать, драпать не откладывая. Прямо завтра и валить! Полиция полицией, но теперь, чего доброго, эти два доброжелателя начнут за ним следить.
Однако ночью его ждала неприятная неожиданность: охрана не ушла, как обычно, спать-почивать по домам, а бдела в городе. И охранник был не один, как обычно, вдвоем коротали ночь.
Как он понял из подслушанного разговора, свидетелями ЧП стали какие-то особенные гости. То ли знаменитый культурный деятель был среди туристов, то ли крупная начальница, то ли родственница большого начальника и знаменитый деятель культуры по совместительству. Короче, несмотря на версию о банальной бытовухе, в Сарай принесло больших полицейских чинов из области, за которыми, разумеется, подтянулись и начальник районного ОВД, и председатель Хромосов, и глава района лично.
Да, навели они тут шороху!
Ну, положим, эта бдительность ненадолго. Но планы его, без сомнения, рушились.
Только у вора спрашивают, откуда эта вещь
Людмила Петровна спала, сидя на низеньком пуфике и привалившись головой к стене. На расстоянии ее вытянутой руки стоял стул. На стуле были разложены в строгом порядке различные предметы, в прошлом самого разного предназначения. Сейчас они использовались Люсей в качестве оружия.
Здесь имелись: деревянная сувенирная расписная ложка, помятая алюминиевая кружка без ручки, гибрид шлепанца с калошей – без задника, но на литой резиновой подошве. Хорошее средство самозащиты, между прочим. Если огреть такой тапочкой какого-нибудь злоумышленника по голове, легкое сотрясение мозга гарантированно.
Еще на стуле разместились деревянный молоточек для отбивки мяса и плотницкий железный, с деревянной ручкой, минерал мутно-голубого цвета – размером с хороший мужской кулак. Когда-то Люсе подарил его экс-супруг Толик на счастье, представив как обломок лунного камня.
«Подари мне лунный камень – талисман моей любви», песенка тогда звучала изо всех открытых окон. Теперь, когда любовь прошла, завяли помидоры, Люся сочла, что не будет кощунством использовать талисман по другому назначению, более практичному. Рассуждая логически, ее можно было понять: со своими прямыми обязанностями талисман не справился, любовь не сберег. Чего ж добру пропадать?
Под полом заскреблась мышь. Люся встрепенулась и пошарила рукой по стулу. Электронные часы на комоде были с подсветкой, и даже при закрытых ставнях в комнате не царила кромешная тьма, но Люся уже и на ощупь знала, где что у нее лежит. Порядок в своем хозяйстве она поддерживала образцовый.
Поколебавшись какое-то мгновение, Люся остановила выбор на алюминиевой кружке, взяла ее и шарахнула по стенке. Мышь, по идее, должна была уж если не окочуриться с перепугу, то хотя бы упасть в обморок, отключиться.
В обмороке мышка пребывала недолго. Пяти минут не прошло, как ее скрежет зубовный возобновился. Тогда Люся взяла ложку и пару минут самозабвенно дубасила в стену. Ложка произвела должный эффект, наступила благословенная тишина.
Бедная женщина, основываясь на предыдущем опыте, понимала, что это временная передышка, но все же ею воспользовалась. Прислонившись головой к холодной стене и подложив диванную подушечку, чтоб не застудить ухо, почти мгновенно провалилась в сон. А ведь раньше она не верила, что часовые могут спать стоя и с открытыми глазами!
Прошло, может быть, чуть больше пяти минут, и мышка продолжила свой поздний ужин. Люся знала, что он продлится как минимум час. Иногда мышиная ночная трапеза длилась и два часа, она была обжорой и гурманом, эта мышь. Но надежда умирает последней, и Люся использовала минуты тишины, а вернее, объявленное перемирие, чтобы покемарить.
Когда их «военные действия» только начинались, Люся пару раз за ночь швыряла в стену тапки, стоявшие возле кровати, в чем достигла необычайной ловкости. Потом одной пары тапок оказалось недостаточно, и она притащила к кровати еще две пары гостевых. Потом – еще и тапки сына, сорок пятого размера. Ее сын жил в соседнем городе, но навещал мать нечасто. Однако жил в уверенности, что его тапки всегда ждут его, и никто другой в них шлепать не будет.
Непосвященные в причины и характер боевых действий гости, глядя на шеренгу выстроившихся возле кровати тапок разных размеров и расцветки, смотрели на хозяйку с соболезнованием. У тетки явно ехала крыша и наблюдались проявления тапочного фетишизма.
Как во всякой войне, оружие модифицировалось, и Люсин арсенал со временем значительно пополнился.
На сей раз Люся выбрала тапок с литой резиновой подошвой и молотила им в стену с равномерными паузами, сопровождая всеми мыслимыми и немыслимыми проклятиями, какие только может придумать пожилая женщина. Мышка заслушалась этим речитативом и примолкла, а Люся опять задремала. Минут на десять-пятнадцать. И только когда Люся, в бешенстве, схватила железный молоток и стала бухать им в пол без передышки, незнамо сколько (она досчитала до ста, а потом сбилась), мышь угомонилась.
Когда Мила не так давно упомянула легендарную мышку и обвинила Ксюню в лодырничестве, она и сама в душе сознавала, что не совсем справедлива к Ксюне. Люсина любимица смолоду была знатной мышеловкой, и Люся едва не плакала по утрам, сгребая в совок трупик-другой задушенных мышей.
Ксюня таскала их с завидной регулярностью и выкладывала на крыльце, из тщеславия, похваляясь перед хозяйкой удачной охотой. Добычу свою она в пищу не употребляла, ее и так неплохо кормили. Играть с ней – тоже не играла, не девочка уже.
В общем, если бы в подполе у Люси поселилась обычная плебейская серая мышь, то за год с небольшим, в течение которого она там обитала, Ксюня непременно бы ее изловила, рано или поздно. Нормальные мыши ведь выходят же на божий свет!
К тому же у Люси по всему дому в укромных местах, недосягаемых для Ксюни, были разложены разные ловушки, клеевые и с отравой. Время от времени в них кто-то попадался. Люся, было, поспав в тишине пару ночей, начинала праздновать победу, но в следующую ночь выяснялось, что она рано торжествует – выносящий мозг скрип раздавался среди ночи опять.
У подруг по поводу мышки возникали разные версии. Романтик-Мила, к примеру, соглашалась с тем, что мышь-таки непростая.
– Это королева мышей! – утверждала она.
– А почему эта королева облюбовала не соседский амбар, а мой пустой плебейский подпол? Что в нем королевского?
– Ну… – затруднялась Мила, – у него хорошая мышиная аура… Ну, то есть, микроклимат подходящий.
Зоя предполагала, что королева – не королева, но мышь очень старая, мудрая, хорошо пожившая и много повидавшая, потому и неуловимая.
Лида Херсонская – непонятно, всерьез или с издевкой – выдвигала вообще фантастическую версию.
– Вот ведь уже никто не спорит, что инопланетяне воруют землян, вставляют им чипы и возвращают, чтобы потом по радио ими управлять. Почему они не могут проделывать это с животными? Почему они не могут отловить мышь и чипировать?
– Вроде Ноева ковчега?
– Ага, и запустить ее в наш с тобой подпол, чтобы мне спать не давать! Такова суть их эксперимента!
У самой Люси тоже родилась версия, но была она не столько фантастична, сколько безумна. Люся предпочитала ее не озвучивать, чтоб подруги не усомнились в ее, Люсином, психическом здоровье. Ей иногда мнилось, что это нынешняя жена ее Толика, Нина, чипировала мышку и подбросила Люсе в подпол. Чтобы эта сволочь подгрызла опорные балки, и крыша свалилась Люсе на голову. Иначе что она там может грызть второй год, практически без перерыва?
Но с чего бы это Нине заниматься такой ерундой? Знавшие Нину люди говорили Люсе не раз, что она здравомыслящая и во всех отношениях положительная женщина. Да и Люся не делала никаких поползновений возвратить бывшего мужа. После его измены прошлое перечеркнула, пережила случившееся и выжила. Сколько воды утекло с тех пор!
Вот только почему-то в последнее время она стала вспоминать Толика по самым разным поводам. Иногда и без повода – вдруг как кольнет что-то. Старость, – вздыхала Люся, – перебираю прожитое, к смерти готовлюсь.
Самым странным было то, что мышь грызла в углу именно под Люсиной половиной дома, а на Лидину не покушалась. Лида клялась, что, когда Люся на ночном дежурстве, мыши вообще не слышно. Конечно, совсем уж полагаться на слова Лиды нельзя, она и в остальные ночи ее не слышит, а просыпается только от Люсиной какофонии. Когда Лида уехала с Бурлаковым к месту его нового назначения, мышка-мучительница вроде тоже куда-то исчезла. Не было ее довольно долго, и Люся поверила в чудо – что Ксюня ее таки изловила или она от тоски по Лиде ушла, куда глаза глядят. Увы, счастье длилось так недолго…
Утром Люся встала позже обычного, не выспавшейся, в дурном настроении, и когда к ней ввалились ее дорогие подруги, взбудораженные и взвинченные, не сразу проникла в суть того, что они ей рассказали.
Зоя Васильевна и Людмила Ивановна решили «причепуриться», то есть навести красоту перед предстоящим событием: поездкой в Пороховое на серебряный юбилей Нади и Васи. Людмила Петровна и в этот раз не изменила себе и отказалась от похода в парикмахерскую.
– Вот еще, тратить время на глупости! Краше, чем есть, не стану. И моложе – тоже! Да я и стриглась совсем недавно.
В парикмахерскую Люся ходила один раз в два месяца, с единственной целью – постричься.
– Да не в парикмахерскую! Ведь нас Анжела пригласила в свой салон красоты! – искушала Мила.
– Ну, допустим, пригласила-то она только Зайку. А ты просто примазалась. А тут еще и я – здравствуйте, пожалуйста! Еще один довесок.
– При чем тут довесок? Ей что, деньги лишние? – убеждала Зоя.
– Может, нас там вообще бесплатно обслужат! – мечтала Мила. – За то, что Зайка была ей моральной опорой!
– Ну… может быть… – Зоя Васильевна была в этом не слишком уверена.
Салон красоты «Ангел» представлял собой помещение из двух комнат, расположенное на первом этаже обычной артюховской пятиэтажки. Вход в него был не со стороны подъездов, а, как водится, пробит в фасадной стене.
Раньше это была стандартная квартира-двушка. Теперь в одной комнате – той, что побольше площадью, – стригли, брили, завивали-красили три мастерицы. Судя по развешанным на стенах дипломам, они носили почетное звание мастеров-универсалов.
В комнате поменьше стояли два столика с маникюрными прибамбасами. Еще была ширма, раскрашенная в японском стиле, за ней делали педикюр. В бывшей кухне размещался то ли кабинет Анжелы, то ли бытовка, то ли кладовка, а может, кухня выполняла все эти три функции.
Один столик в маникюрном зале пустовал, за другим над руками молодой, хорошо одетой женщины трудилась девчушка-стройняшка. Она ненавязчиво демонстрировала потенциальным клиенткам свои умопомрачительной длины ногти, в качестве бесплатной рекламы и как знак собственного профессионализма. Каждый ноготь был окрашен в разный цвет, а в центре располагался какой-нибудь цветок, тоже все разные. Десять цветков. По ботанике у девчушки в школе была пятерка.
У Зои Васильевны тут же возник вопрос, который так и остался невысказанным. Вернее, даже два. Если это очаровательное существо замужем, как она умудряется вести хозяйство? И сколько требуется времени на создание подобных шедевров? Ведь тут налицо – полет творческой мысли, фантазия художника, а не мазня ремесленника.
Сказать, что в салоне красоты «Ангел» от клиентов отбоя не было, значило бы погрешить против истины. В одном кресле над цветастенькой веселенькой накидкой торчала мужская голова, словно голова профессора Доуэля. Над ней порхала ножницами и жонглировала расческой дебелая блондинка. Остальные две мастерицы наблюдали за процессом стрижки с крайне критическим выражением на лицах. Если Доуэль в следующий свой визит попадет в руки одной из них, она непременно задаст ему любимый традиционный вопрос всех ревнивых парикмахеров: «И где это вас так оболванили?»
Анжела встретила Зою любезно, Миле, представленной как подруга, кивнула покровительственно, по-королевски. Тут уж смутилась даже непробиваемая Мила: нет, в эти салоны лучше не ходить, подумала она. Лучше ходить в родимые парикмахерские. Там тебя хоть человеком считают.
– Полина, это мои знакомые! – сказала Анжела девчушке с художественными ногтями. – Сделай, как себе бы сделала.
– Хорошо, Анжела Ивановна!
– Нет! – испугалась Зоя Васильевна. – Не надо как себе! Нам просто маникюр.
– Понятное дело! – отмахнулась юная мастерица. – Анжела Ивановна имела в виду – сделать по высшему разряду.
Мила опустила руки в ванночку с раствором, а Зое Полина залепила глаза ваткой и накрасила ресницы и брови.
– У меня дела, – извинилась Анжела, – мне нужно ненадолго отъехать.
И отъехала. Тут в салон вошел еще клиент, в зал, где стричься-бриться. У Зои глаза были залеплены, а Мила сидела спиной и, естественно, не могла видеть, кто именно вошел. Но вместо рабочей тишины в том зале вдруг началось бурное обсуждение какой-то проблемы.
– Я на минутку! – сказала Полина и шмыгнула туда же.
Вскоре она вернулась. Ну как Мила могла удержаться от вопроса!
– Что там? – спросила она?
– Какая-то тетка старинные монеты предлагает купить. Говорит, дед умер, всю жизнь коллекционировал. Ей коллекция ни к чему, ей деньги нужны, а продавать целиком – хлопотно, она в этом деле ничего не понимает. Обманут, и времени много займет. Вот она и носит по учреждениям.
– Девушка, да лохотрон явный! Кидалово! – со знанием дела квалифицировала Мила. – Обманут ее, как же!
– Да нет, она со своим ноутбуком пришла, на сайте показала эти монеты, там и стоимость их указана.
– Так она вам картинки показала, а монеты вполне могут быть поддельными! Вот мы недавно были в Сарай-Бату…
– Мила!.. – ахнула тут Зоя.
Мила ее поняла слёту и, выдернув руки из ванночки, помчалась в другой зал. Тетка с коллекцией услышала Милкин топот и повернулась к потенциальной покупательнице, сияя ослепительной улыбкой торговки, впаривающей сомнительный товар покупателю-лоху. Мила протянула к ней мокрую лапку:
– А мне можно посмотреть?
Тут произошло что-то непонятное: улыбка сползла с теткиного лица, буквально слиняла. Тетка грубо выхватила из руки одной из мастериц монетку, которую та рассматривала, швырнула ее в свою объемистую сумку, почти такую, как у Зои, и сгребла со столика салфетку, на которой было разложено для демонстрации еще несколько монет. Салфетку она тоже зашвырнула в сумку, не особо церемонясь с наследием любимого дедушки. В ней явно не бродили дедушкины нумизматические гены.
– Не хотите – не надо! Уговаривать не буду. Дорого им! – сварливо сказала тетка и направилась к выходу.
– Чего это она, с дуба рухнула?! – изумилась мастерица. – Еще и не поторговались!
– Как с цепи сорвалась! – согласилась вторая.
– Чем это вы так ее напугали? – заинтересовалась третья, приводившая в порядок голову профессора Доуэля.
Ошеломленная Мила вышла из ступора и понеслась к выходу. По тротуару шагали люди, но тетки не наблюдалось. Как сквозь землю провалилась.
– Хотела ей сказать пару ласковых! – объяснила Мила.
– А как она выглядела? – спросила Люся.
– Да самая обычная тетка! Ростом с меня, может, пониже. Но толстая! – тут в ее характеристике прозвучала гамма звуковых оттенков: и высокомерие, и снисходительность, и жалостливое презрение.
