– Настюша? – Богдан снова посмотрел на меня, я не знала, что сказать ему. – Просто скажи, что ты веришь мне.
– Я ничего не понимаю, Богдан, но… я не могу не верить тебе.
– Я никогда не предам тебя, Настенька, – он нежно поцеловал мои, соленые от слез, щеки и пересел на водительское сиденье.
– Богдан, я очень хочу к детям, но… я не готова… я не хочу, чтобы они видели меня в таком состоянии.
– Малыш мой, они рады видеть тебя в любом состоянии, но, к детишкам мы поедем чуть позже, нам нужно заехать в клинику. Если ты не хочешь, поехали домой, профессор заедет сам.
– Поехали… в клинику…
Припарковавшись у клиники, Богдан открыл мне дверцу, я неуверенно смотрела на него.
– Малыш мой, не бойся, идем со мной, – он взял меня за руку.
Мы прошли до кабинета Никиты. Неуверенные движения, потеря координации, потерянный взгляд, нервная дрожь по телу – я снова была затравленным зверьком. Я остановилась у двери, не решаясь войти и посмотреть Никите в глаза.
– Все хорошо, Настенька, – тихо сказал мне Богдан и провел меня в кабинет.
Я остановилась, не сделав и двух шагов, и неуверенно посмотрела на Никиту. Он встал из-за стола и подошел ко мне.
– Настя, – он взял в руки мою ладонь.
– Ник… – и снова слезы покатились из глаз, я не могла взять себя в руки, совершенно потерянное состояние, как физическое, там и моральное. – Прости… Никита… Я… Прости меня, Ник…
– Я знаю, Настя, – он крепко обнял меня. – Знаю, родная моя. Мы с тобой, ты же знаешь. Моя Маленькая Настенька, – обнимая меня, он нежно поцеловал меня в щеку, я понимала, для чего он назвал меня маленькой Настенькой – я, по-прежнему, их младшая сестренка, я навсегда останусь для них Маленькой Настенькой, и уже ни что не в силах перечеркнуть того, что нам пришлось пережить.
– Прости, Никита, – я обняла его, что было сил.
– Все будет хорошо, Настя, – дверь кабинета открылась, я вздрогнула, как от удара током и инстинктивно прижалась к Никите, ища укрытия в его объятиях. – Все хорошо, Настя, – Никита усадил меня на диван.
– Как наши дела, Настя? – в кабинет вошел профессор и присел рядом со мной, с другой стороны присел Богдан.
– Зачем Вы отпустили меня? – я повернулась к профессору.
– Скажи мне, Настя, когда ты в последний раз нормально спала? – я молча смотрела на него. – Неведение угнетало тебя, усугубляя твое и без того тяжелое состояние.
– Все очень плохо?
– Настя, четыре месяца твой мозг испытывает сильнейшие перегрузки, ты в своем уме и это уже очень хорошо. Мы пройдем с тобой еще один месячный курс терапии, а дальше посмотрим. Давай мне руку, – я закатала рукав и протянула руку профессору, руки сильно дрожали, Богдану пришлось держать мне руку, чтобы профессор смог ввести иглу. – Не сдерживай своих слез, Настя. У тебя нет сил сдерживать свои эмоции, не нагружай себя. Слезы, гнев, что угодно, не держи это в себе.
– Вы оставите меня в клинике?
– В этом нет необходимости. Ты вполне адекватна, потерянное состояние, не повод держать тебя в клинике. Я буду приезжать сам, дома тебе будет проще набраться сил, я лишь рекомендую тебе постельный режим.
– Я могу помочь Петру Ивановичу?
– Можешь, Настя, но твое пребывание в первой городской перестанет быть тайной.
– То, что они заперли там абсолютно здорового человека, делает хуже лишь им, разве нет?
– Вот, Настя, ты вполне способна соображать здраво, тебе просто нужно набраться сил. Я подготовлю необходимые справки, полностью реабилитирующие тебя.
– Как они вышли на меня?
– Заявления, действительно, были, Настя, тамошнему главврачу большего не нужно, но и здесь не обошлось без посторонней помощи. Кто был инициатором, нам остается лишь догадываться. Поправляйся, Настя. Я заеду завтра.
– Спасибо, – ответила я, профессор вышел из кабинета. – Как Марк, Никита?
– Если ты вдохновишь его жить дальше, я отпущу его домой. Он в третьей палате.
Я вышла из кабинета и поднялась на этаж кардиологического отделения. Подойдя к третьей палате, я тихонько открыла дверь и также тихо прошла до постели Марка, он спал. Я присела на край его постели и взяла его ладонь в свои руки.
– Папа.
– Настя, – он открыл глаза и посмотрел на меня. – Настенька, – он присел и чуть не задушил меня в объятиях. – Доченька, маленькая моя.
– Папочка, родной мой, – я крепко обняла его в ответ. – Никита сказал, что ты хочешь бросить меня, он ведь пошутил, правда, папочка?
– Конечно, доченька. Никита пошутил, я очень хочу домой. Настенька, девочка моя.
– Все хорошо, папочка, я с тобой. У нас все будет хорошо, – слез не могла сдержать не только я…
Мы вернулись домой, я нерешительно вошла в гостиную. По ушам резанула … тишина…
– Где дети, Богдан? Почему так тихо?
– Дети дома, Настя, идем.
Марк остался у камина, мы поднялись наверх. Я тихонько вошла в гостиную второго этажа и ужаснулась. Все мои детишки были в гостиной. Никита и Матвей сидели на руках у Кирилла и Вадима, Камилла и Степашка сидели рядом с ними. Они просто сидели и молчали… ни мультфильмов, ни игр, ни развлечений… в доме стояла гробовая тишина. На лицах детей не было и тени радости. Я, в полном оцепенении, смотрела на них.
– Мамочка… – чуть слышно сказал Вадим.
Дети увидели меня, встали с дивана и, в том же оцепенении, смотрели на меня… минуты невыносимой тишины, показались мне вечностью.
– Мамочка… – наконец произнес маленький Никита и слез с рук Кирилла.
– Мама… – следом за ним поспешил Матвей.
– Мамочка… – Камилла и Степашка, дети вышли из оцепенения и бросились мне на руки. – Мамочка.
Я присела прямо на пол в гостиной, дети забрались мне на руки, первые 10-ть минут, они просто ревели.
– Мамочка… – как завороженные шептали они, не веря в то, что я дома.
– Мои маленькие, мои родные, я дома, я с вами…
Два часа дети не отпускали меня, Марк пришел мне на помощь, понимая, что мне нужно идти отдыхать.