Улыбка сквозь трамвайное окно

– Да ты обозналась, наверное.

– Нет, – говорит. – Точно Виталик. Его так долго во весь экран показывали, на носилках лежал.

Я в слезы. А она:

– Чего ревешь-то? Раненый ведь, не убитый.

Муж был в командировке. Я все бросила и в госпиталь поехала. Пока добралась, там все закрыто. Еле до дежурного достучалась. А у него списка вновь прибывших еще не было. Так и не узнала, там Виталик или нет. До утра возле проходила. А там уж выяснила, действительно, привезли его вчера вместе с большой группой раненых и сразу прооперировали, он в реанимации. Как мне удалось убедить главврача, чтобы меня к нему пустили, не знаю. Только проснулся он, а я уже рядом.

Ранило его в живот, когда на зачистке Грозного были. Их БМП подбили. Стали вылезать из машины, ранило лейтенанта. Виталий вернулся за ним, уже почти до подвала разрушенного дома дотащил, рядом граната взорвалась. Осколками живот изрешетило. Очнулся в полевом госпитале, там наскоро сделали операцию, да неудачно, уже тут, у нас, снова резали. Главврач говорит, повезло, с такими ранениями выживает один из тысячи. Вот так в общих чертах. Подробности он мне не рассказывает, отшучивается: «Что прошло, то быльем поросло».

Потом, когда Виталия уже в палату перевели, я его упрекнула:

– На каком же хорошем курорте ты, сын, служил?

– А что тебя было расстраивать? Ночей бы не спала.

– Не послушался, сам попросился на войну?

– Прости, мама, сам.

Потом еще было несколько операций. Там, в госпитале, и узнал Виталик, что наградили его орденом Мужества. Скоро уже выписывают.

– Ты сейчас куда? – спросил Саша.

– В госпиталь, к сыну. Теперь у меня одна дорога.

– Так я тебя подброшу.

– Подбрось. Давно я на такси не каталась.

По дороге Саша вдруг сказал:

– Когда мы с Татьяной разводились, я подумал: а вдруг у тебя с мужем не заладилось и ты свободна. Потом просто очень хотелось увидеть тебя. Но не знал, здесь ты живешь после университета или уехала.

– Так ведь очень просто было узнать в горсправке.

– Но я не знал твою фамилию по мужу.

– Я не меняла фамилию. Мы с девчонками, заканчивая школу, пообещали друг другу: если кто-то станет знаменитостью: артисткой, писателем или журналистом – не менять фамилию, чтобы мы сразу поняли, кто эта знаменитость. Сейчас понимаю, ребячество. Я долго мечтала перейти на работу в газету или на телевидение, но так и преподаю всю жизнь в школе. И знаешь, не жалею. А вот фамилию, когда выходила замуж, оставила свою. У сына отцовская фамилия – Ковалев.

– Слушай, так это о нем писали недавно в областной газете?

– О нем.

– И как я не догадался, когда ты сказала об ордене?

Такси остановилось у госпиталя. Саша предложил:

– Я тебя подожду. Потом отвезу домой.

– Не надо. Я долго пробуду, – сказала Лариса. Потом спросила:

– Как мама?

– Скучает без дела на пенсии. Даже внуки выросли и уже не о ком заботиться.

– Передавай ей привет.

Благородная Нинель

Вообще-то ее зовут Нина, Нина Скворцова – обычные имя и фамилия. А Нинель – это скорее прозвище, которое приклеилось к ней еще на первом курсе университета, потому что держалась Нина чрезмерно высокомерно; когда была чем-то недовольна, на лице изображала презрительную гримаску. Одним словом, Нинель. На самом деле, она оказалась нормальной девчонкой, умела дружить, иногда жертвовала собой ради подруг. И все-таки иначе как Нинель ее теперь не звали.

Не скажешь, что Нинель была красива. Но если хотела, она становилась необыкновенно привлекательна. Часами могла удерживать внимание к себе даже в большой и незнакомой компании, потому что была начитанна, умна, могла поддержать разговор на любую тему, вовремя задать вопрос собеседнику. А ее деланное высокомерие на нужной грани, скорее неприступность и отстраненность, оставляли у новых знакомых желание разгадать ее, а значит, снова встретиться с Нинель. Круг знакомств ее был широк. Но подруг, настоящих, с которыми могла поделиться всем самым сокровенным, всего три: одна школьная и две университетских – еще с первого курса, среди них и Маша, которая самой первой выскочила замуж. И правильно сделала: муж ее был отличный парень, пара – позавидовать можно.

Училась Нинель легко. После каждой сессии в ее зачетке появлялся новый лист, заполненный в основном «отл.», реже «хор.». До красного диплома она чуть-чуть не дотянула, но распределение получила отличное – в республиканское министерство культуры и укатила в Среднюю Азию. Одна из немногих выпускников ее курса Нинель сразу получила квартиру. Тогда ей многие позавидовали, потому что хороших мест предлагали немного. Но всех «прелестей» жаркой, с обилием фруктов и совершенно незнакомыми традициями республики не знал никто. Зато это быстро поняла Нинель. Она бы выучила язык народа, среди которого предстояло жить, и без труда, с ее-то способностями. Но душа ее сопротивлялась такой резкой перемене – от привычной жизни города в центре России к дикому и непонятному укладу чужого народа. И привычный к анализу ум диктовал: чем дольше она здесь пробудет, тем меньше шансов останется выбраться отсюда. И ровно через год Нинель вернулась домой, не отработав по распределению положенного срока. Причину для начальства в министерстве придумала элементарную: не переносит жаркого климата. И просимулировать эти недомогания перед местными врачами тоже не составило труда.

Квартира у родителей была просторная. Работу Нинель нашла легко. Подруги, которые жили здесь, обрадовались ее возвращению. Правда, все вместе встречались не так часто, как в студенческие времена. Но в день рождения Нинель в квартире ее родителей всегда было тесно от гостей. И почти каждый год появлялся новый человек: очередная подружка выходила замуж. Иногда всеобщее веселье прерывал детский плач из соседней комнаты: значит, кто-то из девчонок, не желая пропустить традиционную встречу у Нинель, ехал к ней вместе с ребенком, и неважно, месяц был малышу или год.

Вот только Нинель не желала связывать себя семейными обязанностями. Поклонников у нее было по-прежнему много, были и предложения. В гости к подругам она чаще всего заезжала неожиданно, как правило, с новым воздыхателем: то на «Волге» ухажера в годах, то на «Жигулях» проворного молодого щеголя, то на общественном транспорте в сопровождении скромного, как сама говорила, непризнанного гения. Сердце Нинель по-прежнему оставалось спокойным. Не отрицала она для себя возможности брака по расчету, но пока в ее расчетах что-то не сходилось.

Одно Нинель не учла: молодость – товар скоропортящийся. Вдруг все старые отвергнутые поклонники растворились в пространстве, а новые не появились. И тогда она поняла, что, кажется, может остаться совсем одна. В какой-то период Нинель решила целиком посвятить себя работе, преуспеть, чтобы о ней заговорили. Года три своей жизни она потратила на это, действительно, добилась успехов: ее портреты печатали в газетах, у нее брали интервью, она и сама писала и печатала стихи. Но все равно чего-то Нинель не хватало в жизни. Когда впереди замаячило 30-летие, Нинель запаниковала было. Но успокоила себя, решив, что одна не останется – родит ребенка. Выбор будущего отца тоже подзатянулся: слишком высокие требования Нинель предъявляла к партнеру, заботясь о наследственности будущего дитя.

Нинель устала. После долгих лет напряженной работы без отпусков она взяла путевку в санаторий, и не на юг, куда все стремились, а в тихое, уютное Подмосковье, где стояла чудная золотая осень. Настроилась отдохнуть на всю катушку, оторваться. Как будто сбросив лишние пяток лет, появилась в первый же вечер на танцплощадке обворожительная, абсолютно неотразимая. И как прежде, у Нинель не было отбоя от поклонников. Особенно настойчив был импозантный, далеко за сорок мужчина, как оказалось, директор завода. Нинель как-то очень легко отдалась ему. И теперь чаще проводила ночи в его одноместном номере, чем у себя – в соседней гостинице, где располагались отдыхающие попроще: в двухместных номерах без холодильника и телевизора. Нинель абсолютно не волновали пересуды за спиной, она, что называется, закусила удила.

Вечером на танцах появились новые отдыхающие, которые прибыли только сегодня. Одно молодое лицо заинтересовало Нинель. На его фоне она вдруг разглядела все недостатки своего кавалера: выдающийся живот, просвечивающую сквозь редкие волосы лысину и все его сорок с лишним лет. Разочарование никак не отразилось на ее лице, маску она держать все-таки умела. Но от близости в эту ночь настойчиво отказалась, сославшись на более чем уважительную для женщины причину, и ушла к себе.

К завтраку Нинель, как обычно, пришла с опозданием: любила утром понежиться в постели. Увидела за соседним столиком так привлекшего ее внимание молодого человека. Хотя на месте стояли все приборы со специями, Нинель обратилась к нему: «Позвольте соль» и одарила его очаровательной улыбкой. Из-за стола поднялась, едва притронувшись к еде, потому что он поднялся и пошел к выходу. У раздевалки, подойдя к нему с плащом, попросила: «Вы не поможете мне?» Ну, а дальше познакомиться не составило труда. Володя жил в Поволжье, в молодом современном городе, куда приехал после института, работал в НИИ, был очень увлечен испытаниями какого-то прибора. И с удовольствием обо всем этом рассказывал Нинель. Ей было интересно слушать, хотя в технике она мало что смыслила.

Нинель влюбилась. До сих пор она не знала, что такое любовь. А это оказалось одновременно и сложное, и очень простое чувство. Души влюбленных должны быть настроены на одну волну. А волна Нинель абсолютно совпала с Володиной. Он тоже увлекся ею, забыв, что дома жена и трехлетний сын.

Маленький скандал с бывшим любовником Нинель пережила легко, напомнив ему о преклонных годах и отсутствии каких-либо обязательств с ее стороны. Тем более что директору завода через пару дней предстояло уезжать, ну, запаковал чемоданы чуть пораньше.

Близости с Володей Нинель жаждала, как никогда и ни с кем в жизни, хотя, честно сказать, опыт у нее по этой части был совсем небольшой. Через день закончился срок путевки соседки Нинель, а новую пока не подселили. Эта ночь была их. Володя признался, что никогда не изменял жене, но не жалеет о том, что произошло.

Две самые чудесные в жизни Нинель недели пролетели, как один миг. Они пообещали писать друг другу. Нинель записала в своем блокноте телефон и адрес Володи, но договорились, что письма она будет отправлять на главпочтамт до востребования.

Вернувшись домой, Нинель обнаружила, что беременна. Еще две недели – и сомнений не осталось: так оно и есть. Если бы это был ребенок Володи, Нинель родила бы его. Но все подсчеты и пересчеты дней не давали такой уверенности: слишком быстро она прыгнула из одной постели в другую. А теперь, когда она так сильно любила Володю, Нинель было противно думать, что отцом ее ребенка может оказаться другой. Она сделала аборт, сумев скрыть свою проблему и от родителей, и от сослуживцев.

А вот Володе написала, что была беременна от него, но, испугавшись, избавилась от ребенка, а теперь жалеет об этом. Зачем она так написала, Нинель и сама не знала. Может, интуитивно чувствовала, что так привяжет к себе Володю – человека очень порядочного.

Их роман в письмах длился год. Нинель жила ожиданием конвертов, надписанных Володиной рукой, по несколько раз перечитывала его признания в любви.

В конце лета ей вдруг страстно захотелось увидеть его. И не просто увидеть, а оставить на всю жизнь рядом с собой. Надежды, что он разведется, которыми она питала себя первое время, иссякли. Значит, надо повторить те чудесные часы близости, плодом которых станет ребенок.

Она купила билет, села на поезд. В Н-ске на вокзале расспросила, как добраться до улицы, на которой жил Володя, нашла его дом. Нинель села на лавочку во дворе возле его подъезда. На улице смеркалось. И что же дальше? Нинель увидела на углу телефон-автомат. Уже набрав номер, тут же повесила трубку: что она скажет, если подойдет жена? Нинель подождала и, когда мимо нее проходил мужчина, попросила его:

– Я наберу номер, а вы попросите подойти к телефону Володю.