Лесовичка

– Ну, что, не боитесь теперь? – послышался за нею звучный мужской голос.

Она обернулась. Перед нею стояла Зиночка и рядом с ней молоденький артист Колюзин.

Что-то милое, открытое, что-то детски простодушное было во всей его высокой атлетической фигуре и в румяном безусом лице.

– От всего сердца поздравляю вас с триумфом и желаю дальнейшего успеха, – сказал он и сильно тряхнул руку Ксани.

Ксаня хотела было поблагодарить юношу, не над самым ее ухом послышалось шипящее: «Вам выходить, госпожа Корали!» И она, теперь без всякого уже страха, шагнула на сцену.

Со второго акта «Потонувшего Колокола» сказка уже развертывается в драму. Генрих Литейщик лежит умирающий в своей комнате. Его жена Гертруда плачет над ним. Ксане, едва она появилась на сцену, сразу бросилось в глаза злое выражение Истоминой, игравшей Гертруду. Она очень скверно в этот вечер вела свою роль. Появление более талантливой и юной, более счастливой соперницы изводило Маргариту Артемьевну. Прежде чем выйти на сцену, она долго шепталась с сыном и злостно улыбалась чему-то. И когда Поль, подмигнув матери, исчез за кулисами, она сразу успокоилась и притихла.

Все это не ускользнуло от бдительного взора Зиночки.

– Миша! Миша! – тревожно позвала она Колюзина, с которым была очень дружна. – Истомина что-то предпринимает против Корали… Надо бы оградить нашу Китти. Ведь Истомина змея подколодная со своим детенышем… Бог знает, на что решиться может, на всякую низость… Надо подкараулить их и им помешать.

– Подкараулю и помешаю. Вы ведь знаете, до чего у меня на этого липкого Польку руки чешутся! – бодро отвечал Колюзин, – вы уж не беспокойтесь, Зинаида Васильевна, для честных, хороших людей я на все готов. Ей-Богу.

– Спасибо, Миша.

– Полно, голубушка. Мало вы для меня сделали, что ли? Сколько раз вы меня выручали, сколько советов дали… Вон и урок мне достали… Я ведь это чувствую… Я за вас и подругу вашу в огонь и в воду готов.

И, ласково взглянув на Зиночку, Колюзин исчез за кулисами.

Между тем на сцене все глубже и сильнее развертывалась драма. Каким-то грубым, неестественным голосом, нелепо завывая, Истомина-Гертруда произнесла свой монолог и с трагическими жестами ушла со сцены, вполне рассчитывая на то, что публика будет аплодировать ей. Но публика молчала. Взбешенная Истомина прошла в свою уборную и разразилась горькими, злыми, бессильными слезами.

– О, эта девчонка! Это из-за нее! Но я не позволю ей встать на моей дороге! Я не позволю! Или я, или она!.. – рыдала она, ломая руки. – Я уничтожу ее! Да, да, уничтожу.

Ксаня не слыхала ни этих слов, ни этих рыданий. Роль снова захватила ее, а она в свою очередь захватила толпу и повела ее за собою.

Закипел котелок на сцене, закипело зелье. Готово лекарство нимфы-колдуньи. Раутенделейн поит им больного. Оживает Генрих. Бурное объяснение происходит между ними. Генриху жаль оставить семью и отдаться лесу. Но чары лесной колдуньи сильны. Упоительно развертывается речь феи. Это целый гимн лесу и его могущественной красоте. Королевской властью пленяет она Генриха, тщеславием прельщает его. Генрих побежден. Торжествующая увлекает его в лес фея Раутенделейн.

Под несмолкаемые аплодисменты опускается занавес. Ксаня, пошатываясь, выходит раскланиваться за руку с Гродовым-Радомским, играющим героя пьесы.

– Корали! Корали! – неистово кричат верхи.

– Корали! Корали! – звучно несется по партеру.

И вдруг неизвестно откуда слышится одиночный крик:

– Не надо Корали! Долой Корали! Истомина, браво! Браво! Истомина solo![10 - Только (ит.).] И-с-то-о-мина!

Крик подхватывается и разрастается где-то наверху. Это уже не один голос кричит, а много-много.

Торжествующая выходит из-за кулис Истомина, бросает уничтожающие взгляды на Ксаню и приближается к рампе. Наверху, между тем, все разрастается и разрастается крик:

– Долой Корали! Истомину solo! Браво, Истомина! Браво!

– Вы слышите, Миша? – вся побледневшая, трепещущая лепечет Зиночка. Это интрига, гнусная подлость! Я слышу голос Поля… Он подговорил, а может быть, и подкупил каких-то негодяев… Надо унять, остановить…

Зиночка не договаривает. Какой-то маленький предмет летит сверху на сцену и подпрыгивая скачет по сцене. Это умышленно запущенное в Ксаню гнилое яблоко, брошенное из райка. Оно пролетело низко, всего на какой-нибудь вершок, от головы дебютантки.

Зиночка схватила за руку Мишу.

– Что это, Господи!.. Что это?! – шептала она.

Но Миша уже ее не слушал. Порывистый, честный и благородный, он мало отдавал себе отчета в своих действиях. Быстрее стрелы выскочил в залу, потом рванулся по лестнице и, духом вбежав наверх, очутился в райке.

Его мужественная широкоплечая фигура атлета, словно из-под земли, выросла перед Полем. Тот метался, как угорелый, среди скамеек райка и убеждал громким шепотом неистовствовавших там каких-то темных личностей и оборванцев:

– Поусердствуйте, братцы!.. Вызывайте госпожу Истомину!.. Ее одну!.. Еще… еще!.. А Корали яблоками… яблоками гнилыми… выскочку, интриганку! Я не забуду вашей услу…

Вдруг он неожиданно умолк, съежился и присел, увидя перед собой богатырскую фигуру Миши.

– Ты что тут делаешь, негодяй! – прогремел голос последнего. – А? Тебя я спрашиваю, что ты делаешь здесь?

Поль струсил. Вся его тщедушная фигурка задрожала с головы до ног.

– Я… я… – залепетал он, бледнея, как платок.

– Ты, жалкий негодяй! – отрезал ему Миша, и его честные серые глава блеснули, как молнии, – и если ты сейчас же не прикажешь всей этой пьяной или бестолковой ораве уйти из театра, я тебя следом за твоим яблоком сброшу туда вниз.

И он внушительно потряс за плечи тщедушную фигурку Поля, как бы собираясь привести свою угрозу в действие. Потом презрительным взглядом окинул подозрительных субъектов-оборванцев, окружавших того, поспешно вышел из райка.

Не успел он сойти вниз, как новые крики поразили его:

– Корали! Корали! Браво! Браво!

Это кричала публика в партере, возмущенная поведением кучки «верхов» и понявшая интригу.

– Корали! Корали!

Весь театр, как один человек, кричал теперь:

– Корали! Корали!

Глава VI

Триумф разрастается

Третий акт прошел, как сон, как лучезарный розовый сон для Ксани. Опять шумел лес, и играл месяц. Опять выглядывал из своего колодца старый дедушка-водяной, опять прыгал, дурачась, леший. Но фея Раутенделейн была уже не одна. Генрих Литейщик, превратившийся в короля леса, был с нею. Фея Раутенделейн была счастлива. Генрих остался королем леса, несмотря на появление и просьбы его детей, принесших ему кувшин со слезами их матери и его жены Гертруды. Он почувствовал в себе мощь и силу лесного владыки и упивался своей тщеславной властью, которую прекрасная фея Раутенделейн разделяла с ним.

При громе рукоплесканий опустился занавес. Из партера подали Ксане великолепную корзину с цветами.

– Это от семьи губернатора, – проговорил Арбатов. – Губернатор поздравляет вас с успехом, дитя!

Старуха Ликадиева опять пробралась к ней.

– Что ты сделала с нами, детка?.. Мы ожили, старики, помолодели на двадцать лет… Спасибо Сереже, что откопал тебя, жемчужинку драгоценную! – и дрожащей рукой она гладила черные кудри девушки.