В глуши

– Пожалуйте, матушка… Бабы пришли, гостинчика вам принесли… Повидать вас желают, барышня.

С неприятным ощущением подошла Вавочка к плетню… За ним стояло несколько баб, с откровенным любопытством дикарок разглядывавших ее. Их было человек восемь. В руках у стоявшей впереди других старухи, увязанная в темный платок, как в узел, кудахтала черная курица. Другая женщина держала лукошко с пятком свежих яиц. В свернутом из древесной коры фунтике пестрели молодые грибы в руке третьей бабы.

Когда Вавочка подошла к ним, все восемь баб низко поклонились ей в пояс. Потом старуха с курицей выдвинулась вперед.

– Не побрезгай на гостинчике нашем, – проговорила она, – матушка барышня, как звать-то тебя не знаем…

– Варвара Павловна, – тихо отозвалась Вавочка.

– Варвара Павловна, не побрезгай, значит, – еще раз низко в пояс поклонилась старуха и протянула курицу растерявшейся, опешившей Вавочке.

– За что же это? За что? – растерянно лепетала та.

– Ты наших ребятишек уму-разуму учить станешь, а мы тебя за это побаловали малость, – проговорила другая баба помоложе и сунула в руки Вавочки лукошко с яйцами.

– Ишь ты, щупленькая какая… Да больно грустная штой-то, – выступила третья с корзинкой грибов, – аль помер кто?

– Отец умер, – глухо отозвалась Вавочка.

– Ишь ты, болезная… То-то гляжу я, с личика сдамши и в черном вся, будто по покойничку. Што поделать, от Господа все протерпеть надоть… У меня у самой мужик о весну помер… Ребятишек сиротами оставил. Мал мала меньше… Ничего не поделаешь, терпеть надоть… Ишь ты, больно горазд молодешенька… Жалко… – не то вздохнула, не то всхлипнула баба.

Вздохнули за нею и все остальные. Жалостными глазами глядели они на Вавочку, и Вавочке уже не казались такими страшными их коричневые лица и грубые одежды.

Подошедший вместе с Вавочкой Вавилыч стал отбирать у баб принесенные гостинцы, шутливо приговаривая:

– Ну, уж давай, коли принесли, не назад же тащить им подарки ихние. Принимайте, барышня.

Вавочка смущенно поклонилась бабам, поблагодарила их и пошла в сени.

А бабы еще долго стояли у плетня и рассуждали со сторожем Вавилычем о диковинной учительше.

Такой «учительши» они еще не видали во всю свою небогатую событиями жизнь.

Красивая, грустная, как куколка, изящная и хрупкая, в дорогом модного покроя платье, Вавочка произвела глубокое впечатление на деревенских баб.

Глава VII

Первый урок

Осеннее, но яркое октябрьское солнце заглянуло в окно школы. Заглянуло, засмеялось, раздробилось на целый сноп лучезарных сияний, белыми зайчиками побежало по некрашеным стенам классной, куда осторожно шлепая босыми ногами, входило около тридцати мальчиков и девочек, возрастом приблизительно с девяти до четырнадцати лет. В старых, но старательно залатанных рубашонках и сарафанах, с вихрастыми белокурыми головенками они с веселым гомоном размещались по своим местам.

– Здравствуй, дедушка Вавилыч, – бодро и радостно здоровались они со сторожем.

– Чего ноги не вытираешь! Ишь наследили, убирай за вами тут! Озорники! Право слово, озорники, – добродушно заворчал на свою команду старик.

– Дедушка, а ты учительшу видел? – послышался подле него смелый звонкий голосок Антипки, старостиного сына, бойкого шалуна-мальчика, любимца прежней учительницы.

– Видал, паренек. Она вечор прикатила. Большая, большая, толстая-претолстая, што твоя тумба, старая и злая, как бабка Аграфена, – делая страшные глаза, произнес Вавилыч.

Ребятишки притихли.

Полезли ручонки в белокурые головы, глаза округлились от страха, рты выжидательно раскрылись.

– Чай, Марьи Михаловны сердитей? – первый очнулся Антипка и робко покосился на дверь.

– Куды тебе, Марья Михаловна – ангел перед энтой, – шутливо запугивал ребятишек Вавилыч.

– Драться будет, – неожиданно плаксиво протянула Анютка, худенькая голубоглазая девушка, дочь бывшего солдата Антонова.

– Вестимо, будет, – не задумываясь, подтвердил трусливо Ванюша, вихрастый карапуз лет десяти.

– А я так горазно… – начал было косенький мальчуган с умным быстрым подвижным личиком, Степа Рябинин, и не докончил начатой фразы. В классную вошла Вавочка. Она сменила свое строгое черное траурное платье на темную же барежевую легкую юбку и светлую кофточку модного покроя. Но и в этом простеньком наряде она казалась такой изящной, важной и красивой! В первую минуту при виде Вавочки дети остолбенели. Судя по описанию Вавилыча, совсем иное ожидали увидеть они.

– Ишь ты, франтиха-то какая, – не удержался, чтобы не шепнуть, Антипка…

Другие дети, услыша это, тихонько прыснули. Этот смех заставил покраснеть от обиды Вавочку.

– Эй, вы, здоровкаться надо, што рты пораскрыли, – накинулся с деланною суровостью на детей Вавилыч и тут же прибавил мягко, обращаясь к Вавочке: – Вы бы их хорошенько приструнили, барышня, что в самом деле! Тише вы, команда, смирно сидеть! – снова прикрикнул он на детей и заковылял из классной, дробно стуча своей деревяшкой о пол.

Вавочка осталась одна с детьми.

Большая светлая комната с окнами на огород, с портретом Государя против двери, с грубо сколоченными черными скамьями перед такими же столиками и тридцать частью совершенно льняных, частью русых и темных головенок, тридцать пар с жадным вниманием устремленных в ее лицо глаз, Великий Боже, как все это было чуждо и ново для хорошенькой избалованной столичной жизнью девушки!

Дети с внимательным любопытством разглядывали Вавочку, Вавочка – детей. Наконец глаза ее встретились с проницательным взглядом Антипки.

– Ну, прочти мне какое-нибудь стихотворение, какое знаешь, – произнесла Вавочка по адресу мальчика.

Антипка встрепенулся.

– Стишки сказать? Ладно… – поднимаясь со своего места, отозвался тот и, быстро переступая босыми ножонками, вышел на середину классной.

Зима. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь.
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью, как-нибудь. –

зазвенел его высокий звучный детский голос.

Под эти звучные нотки Вавочка забылась, и снова предстали перед ее глазами картины недавнего прошлого, картины счастливой жизни ее у отца.

Исчезла убогая школа, исчезли внимательно приподнятые головенки детей, исчез старательно отбарабанивавший стихи Антипка.

Вавочка сидела грустная, печальная, с задумчиво устремленным вдаль взором.

– Штой-то учительша ровно как блажная у нас, – шептались между собою присмиревшие детишки. Они так привыкли к недавно вышедшей замуж Марье Михайловне, бывшей учительнице, просто, по-товарищески обращавшейся с ними, такой близкой и доступной их пониманию. А эта холодная, гордая «барышня» такою непонятной и чужою казалась им!

Но вот встрепенулась «барышня», точно проснулась.