Некрасивая

– Это, верно, записка от кого-нибудь из наших! – шепнула мне Фея. – Прочтите ее скорее, а то мадам Роже заметит еще и будет бранить.

Я быстро схватила белый комочек, развернула его и прочла:

«Новенькая, пожалуйста, не сердись на меня. Ты плакала, я тебя обидела, но я не хотела тебя обидеть!

Я не хочу, чтобы ты плакала! Я не нарочно, как Бог свят. Это оттого, что я очень глупая. Так говорит моя милая Диночка и все другие. Если ты не сердишься, то обернись назад, я сижу за тобой. Покамест прощай.

    Твоя глупая африканка Аннибал».

Я не могла не улыбнуться, прочитав эту наивную записку, написанную крупными, вкривь и вкось идущими буквами, с бесчисленными ошибками и четырьмя кляксами, ставшими непрошеными украшениями на ней. Я обернулась назад и в тот же миг увидела оливковое лицо, сверкающие, как морская пена, великолепные зубы и танцующие, похожие на живые черные вишни, обрызганные росой, глаза Аннибал. Все лицо девочки красноречиво выражало такую веселую и простодушную мольбу, что я бы охотно расцеловала ее смуглую рожицу.

Поймав мой взгляд, она радостно закивала своей курчавой головой и зашептала что-то, чего за дальностью расстояния я не смогла разобрать.

– Мадемуазель Колынцева! – прозвучал в эту минуту голос учителя. – Voulez vous me rеpondre votre le?on?[25 - Не угодно ли вам ответить урок? (франц.)]

Фея быстро и легко поднялась со своего места, слегка одернула на себе белую пелеринку и легким шагом скользнула на середину класса. Она отвечала гладко и красиво и так же свободно владела французским языком, как и я. Во время ответа ее матовые щеки заалели нежным румянцем и она стала почти прекрасной. За ней были вызваны еще четыре девочки, в том числе и Римма Аннибал. Последняя не знала урока, заикалась и путала строки басни. Когда раздосадованный учитель отпустил ее на место, поставив ей двойку, Африканка, нимало не смущенная этим, направилась между рядами пюпитров к своей скамье, то и дело задевая по голове рукой то ту, то другую из товарок.

Вскоре вслед за этим прозвучал звонок, и девочек выпустили в коридор, пока в классе открывали форточки…

Едва только я перешагнула порог комнаты, как кто-то стремительно бросился мне на шею. Я успела только рассмотреть два огненно-черных глаза; белую, как кипень[26 - Ки?пень – появляющаяся при кипении белая пена.], полоску зубов и яркие губы, полураскрытые в простодушной улыбке.

– Милая! Душенька! Не сердись на Африканку! На глупышку! На дурочку! Пожалуйста, не сердись! Больше не буду! Как Бог свят, не буду, шоколадная моя! Дай поцелую! Вот так! Вот так! – лепетала Аннибал, покрывая мои щеки, глаза, лоб и брови градом горячих, бурных поцелуев. Потом схватила меня за руку и, крикнув: – Пойдем, я покажу тебе институт! – помчалась куда-то с быстротой стрелы, увлекая меня за собой. Я поневоле должна была следовать за ней, потому что ее сильная и не по годам большая рука держала меня так крепко, что не было никакой возможности вырваться из ее цепких пальцев.

– Скорее! Беги скорее! Ну, ну же, беги, как молодой конек! Неужели ты не умеешь еще бегать? – подбодряла она меня, летя как стрела, пущенная из лука.

Увы! Она сама бежала с такой стремительностью, что я едва поспевала за ней. Институтки, попадавшиеся нам на пути, в ужасе отскакивали от нас и рассыпались в разные стороны. Их испуганные и негодующие восклицания долетали до моих ушей.

– Боже! Опять эта Аннибал взбесилась!

– Девочки, смотрите, она и новенькую начинает смущать!

– Кажется, и новенькая из породы «диких»!

– Да, да! Недаром у нее вид негритянки. Похожа на Аннибал, как родная сестра!

– Боже, они собьют нас с ног сию минуту…

А мы между тем бежали все быстрее и быстрее…

Вот закончился бесконечно длинный коридор. Вбежали в залу, белую красивую комнату со стенами, выкрашенными под мрамор, с развешанными по стенам портретами царствующих лиц, изображенных во весь рост. Из залы пулей вылетели на лестницу, поднялись на третий этаж (зал и классы находились на втором) и влетели в длинную, просторную, с шестью окнами спальню, где стояли четыре ряда кроватей, покрытых серыми нанковыми[27 - На?нковый – сделанный из нанки, хлопчато бумажной ткани.] одеялами. Аннибал метнулась птицей к ближайшей из них, ткнулась головой в жесткую подушку и, дрыгая ногами и хохоча во все горло, кричала так громко, что ее, я думаю, было слышно не только в соседней умывальной комнате, с широким желобом по стене и с целым десятком кранов, но и в самом дальнем конце института.

– Ха-ха-ха-ха! – заливалась она. – Вот так скачка! Как Бог свят, точно дикие лошади или молния на небе!

И сама она, говоря это, казалась мне в эту минуту такой дикой лошадкой, такой же огненной молнией. Ее глаза сверкали ненасытной жаждой веселья, белые зубы блестели, ноздри широкого носа трепетали и расширялись, а кудри так и плясали вокруг разгоряченного лица.

Вдруг радостное, восторженное выражение мигом потухло в черных глазах Риммы. Она вскочила с кровати, схватила меня за руку, впилась испуганными глазами в мое лицо.

– Новенькая! Да на тебе лица нет, что за измученный вид у тебя!.. Ишь как побледнела! Да ты не умираешь ли, новенькая? О, пожалуйста, не умирай!.. Голубушка! А то мне так попадет от нашей «командирши», скажет, что уморила тебя! А я, как Бог свят, не виновата, что ты двух шагов пробежать не можешь! Такая кисляйка!

Ее и без того толстые губы выпятились вперед с выражением явного презрения и казались теперь еще толще. Черные глаза, полные негодования, метали пламя. Очевидно, девочка презирала мою слабость и благодаря своей дикости не стеснялась показывать это.

Я действительно чувствовала себя неважно. Непривычная к такой скачке, головокружительной и безумной, я дышала прерывисто и тяжело… В моих глазах мелькали красные круги… Холодный пот выступил на лбу, ноги подкосились, и, прежде чем я смогла сказать еще хоть одно слово Африканке, все мое худенькое тщедушное тело зашаталось из стороны в сторону и я тяжело рухнула на ближайшую кровать.

Глава IV. Неожиданный оборот дела

– Вам худо, дитя мое?

Я с усилием открыла глаза.

Передо мной было испуганно-озабоченное лицо мадам Роже. Встревоженные глаза француженки старались заглянуть в мои.

– Дитя мое! Выпейте воды! Мурина, дорогая, принесите воды новенькой! – приказала она кому-то по-французски.

Кто-то слегка зашевелился с другой стороны кровати, на которой я лежала. Я взглянула туда и увидела девочку одного возраста со мной, бледненькую, некрасивую, с желтоватым нездоровым цветом лица, с неправильными чертами, но с такими ясными, кроткими, чарующими лиловато-синими глазами, полными ласки и доброты. Эти глаза лучились, и сияли, и озаряли, точно солнечным светом, все некрасивое личико, сообщая ему непонятную мягкую нежность. Нельзя было сомневаться в том, что эта девочка великодушна и добра как ангел: нежное сердечко и чуткая душа отражались как в зеркале в ее милом личике.

Встретив взгляд ее лучистых глаз, таких необыкновенно прекрасных, с горячим сочувствием смотревших на меня, я сразу почувствовала себя тепло и уютно. Я протянула руку, невольно сжала тонкие пальцы девочки в своей руке и тихо спросила:

– Как вас зовут?

– Валентиной. Я Валентина Мурина, а подруги называют меня Муркой, – ответила она низким, мягким бархатистым голосом, который так и просился в душу, и, помолчав немного, заговорила опять: – Лучше ли вам? Я сейчас принесу воды! Расскажите мне, как все это случилось. Почему вы упали в об морок?

Я упала в обморок? Так вот оно что! Так вот почему я лежу в этой большой комнате на чужой постели, а около меня хлопочут встревоженная мадам Роже и эта милая девочка с лучистыми глазами.

Моя новая знакомая вышла на минуту и тотчас же вернулась со стаканом воды в руках. Я заметила, что она мала ростом, сутуловата, и ее черные волосы, некрасиво зализанные спереди, заплетены сзади в тонкую жиденькую косицу, болтающуюся выше талии. А еще у нее была привычка щуриться, когда она говорила, но огромные, очевидно, близорукие глаза от этого не переставали кротко сиять и лучиться, как солнце в мае.

– Вот выпейте, вам будет лучше!

Тоненькая ручка протягивала мне стакан, а сощуренные глаза сияли все мягче и мягче…

Я послушно отпила воды и вернула девочке стакан, не сводя с нее благодарных глаз. Милое, милое было у нее лицо, которое притягивало меня к себе с каждой секундой все больше и больше.

– Ну, а теперь рассказывайте, – проговорила она, щурясь. – Я знаю, что вы новенькая и что Александра Антоновна привела вас к нам, в третий класс. Меня, к сожалению, не было тогда. Я ездила к зубному врачу с Лидией Павловной, нашей немецкой классной дамой, и только сейчас вернулась. Только успела войти в класс, как влетела эта безумная Аннибал и кричит, что «новенькая умерла», что она, то есть Аннибал, вбежала в дортуар[28 - Дортуа?р – общая спальня для воспитанников в закрытых учебных заведениях.], а там лежит мертвое тело на кровати… Мы бросились сюда и видим: вы без чувств. Что с вами?

– Как что? Разве Аннибал не рассказала вам, что она побежала из класса и потащила меня с собой так скоро, что у меня закружилась голова? – с удивлением обратилась я с вопросом к девочке.

– Так, значит, она… – лиловато-синие лучистые глаза сощурились снова, и легкий румянец залил бледное лицо Муриной. – Значит, она солгала, говоря, что нашла вас уже лежащей без чувств? Ах, как это нехорошо с ее стороны! – прошептала чуть слышно Валентина, и лицо ее точно померкло и осунулось в этот миг.

– Vilaine petite menteuse! Il faut la punir bien sеv?rement, cette petite sauvage![29 - Гадкая маленькая лгунья, надо строго наказать эту маленькую дикарку! (франц.)] – послышался строгий голос над моей головой, и, повернув голову, я встретилась со вспыхнувшим от негодования и гнева лицом мадам Роже.

Я сама густо покраснела в эту минуту. Мое сердце сжалось, потом забилось сильно-сильно… Я поняла, что помимо воли выдала Аннибал, совершенно позабыв о присутствии в спальне классной дамы. Крайне смущенная, взволнованная и испуганная, я тотчас же принялась уверять мадам Роже, что Аннибал не виновата, что я сама побежала за ней, что я, наконец, уже ранее чувствовала и головокружение, и упадок сил, и что… что…

Тут я уже окончательно замялась, смутилась и вынуждена была сконфуженно смолкнуть, так как мне еще никогда в жизни не приходилось лгать. Мадам Роже ласково взглянула на меня прояснившимися глазами и проговорила, погладив меня по голове:

– Вы доброе и великодушное дитя и хотите выгородить подругу. Но Аннибал виновна и заслуживает наказания. Она виновна уже в том, что побежала днем в дортуары и потащила вас за собой. Это у нас строго запрещено. А кроме того, между уроками воспитанницы должны быть все в коридоре, и отлучаться оттуда без моего разрешения не смеет никто. Аннибал будет наказана, но вы не виноваты в этом. Вам же, дитя мое, следует побыть здесь, в дортуаре, до обеда, Мурина останется с вами, а я должна идти в класс. Ведь вы чувствуете себя лучше теперь, моя милая? – закончила вопросом свою блестящую французскую речь мадам Роже.

– О да, мне лучше! – поспешила ответить я, вся красная от волнения за участь бедной дикарки Аннибал.

Мадам Роже ласково кивнула мне головой, похлопала по плечу и, улыбнувшись Муриной, вышла из дортуара. Мы с Валентиной остались одни.