Грозная дружина

– Причаливай, ребята!.. Заряжай самопалы!.. Будь наготове!.. Гляди во всю!..

Это оказалось далеко не лишним. Едва только высадилась на берег дружина, как из улуса выскочил отряд вооруженных стрелами татар.

– Палить, што ли? – нетерпеливо послышались голоса окружавших Ермака есаулов.

– Пождите малость, – скорее угадали, нежели услышали они приказание Ермака, который сделал знак пушкарю.

Бравый пушкарь, посланный Строгановым в поход с дружиной, быстро подбежал к атаману.

– Наведи-ка жерло пушки-матушки, Петруша. Угостим свинцовым гостинчиком хозяев негостеприимных, – вполголоса приказал ему атаман. – Да ты палить-то постой. Подпусти их поближе, – добавил он, впиваясь загоревшимся взором в скакавший отряд.

И сам замер как статуя. Татары приближались. Вот спешились в какой-нибудь сотне шагов, припали на колени и, выхватив из колчанов стрелы, спешно натянули тетивы.

– Пли! – мгновенно прогремел боевой оклик атамана.

Грянула пушка… Непросветно от дыма стало кругом… Только крики да вопли раненых хищников огласили степное пространство. Кое-где в дыму, без прицела, упали стрелы, пущенные наугад.

– Еще угости, Петруша!.. Ишь, славно!.. Да и другую заодно заряди пушеньку, – с явною радостью в голосе приказывал атаман.

И еще грянула пушка… Дикий вопль усилился… Топот нескольких сотен ног всколыхнул побережье.

– Никак удрали нехристи? – сделал предположение Кольцо.

– Удрали и есть. Ну, коли так и впредь будет, не больно-то много помехи взять Сибирское царство, – шутил атаман.

Дым рассеялся снова. Толпы скакавших в разные стороны по степи всадников, побросавших стрелы и луки, привели в полный восторг дружину.

– Ишь, трусы!.. Небось, чуть што – наутек, – подбирая стрелы смеялись казаки.

Но медлить было нельзя. Впереди находился вражеский улус богатого мурзы и Бог весть какими путями решился отстаивать свои владения Епанча.

Надо было вызвать на бой всех находившихся за валом городка обитателей-татар прежде, чем войти в селение. И вот снова загрохотали пушки, одна, другая, третья. Ядра безжалостно врывались в вал, окружавший селение, вздымая груды земли и камней вместе с юртами, расщепленными на части. С тем же характерным гортанным криком татары повыскакали из юрт, наспех захватывая что поценнее, и уносились в степи на своих быстроногих, малорослых коньках. Когда, без малейшего для себя ущерба, дружина заняла улус, ни одного жителя не было в Епанчинском городке: все разбежались, насмерть напуганные выстрелами.

Ликуя и радуясь дружина заняла улус. В сильно попорченных снарядами юртах все же можно было отлично выспаться до зари. К тому же там ждало казаков и обильное угощенье, второпях забытое хозяевами. Мед и пшено составляли важный ужин для притомившихся за долгий путь казаков.

Сладко спалось в эту ночь казакам. Наутро встали они бодрые и веселые, отслужили молебен, поздравили друг друга с победой и, зажегши разоренный дотла Епанчинский Юрт,[72 - Где нынешний Туринск.] снова сели в челны и поплыли вверх по Туре, погружаясь дальше и дальше вглубь Сибири…

* * *

Тот же высокий, покрытый то непроходимою тайгою, то степью берег, та же природа кругом, те же степные озерца и болота поблескивают в солнечных лучах. Но река не та. То была Тура, теперь вошли в Тавду. Быстрая, неглубокая, с каменистым руслом речонка. Берега сдвинулись, словно насупились угрюмо на незванных гостей. Кусты боярышника и таволги почти купаются в воде. Изредка зашумят, зашелестят они зловеще, и тогда, знают казаки, туча стрел вылетит из чащи. Первые выстрелы дружины, так напугавшие татар, теперь уже потеряли для них часть своей силы. Теперь хищникам они не кажутся более огнем, падающим с неба, и хотя ужасает их ружейный и пушечный залп, а все же, как будто, осмелели они, и все чаще и чаще беспокоят нападениями бесстрашных путников-удальцов.

После теплого, почти что жаркого дня, притомились казаки и рады-радешеньки были, когда послышалась желанная команда:

– На стоянку!.. При-ча-ливай!..

Живо вытащили на берег челны, разложили костры, стали варить ужин, разместившись вокруг огней.

– Вот когда бы мясца похватал, ребятки, – барашка жареного аль козули… Небось, дичиной всякой тайга кишмя кишит, – послышался чей-то смакующий голос.

– Попросись на охоту у атамана, авось отпустит, – произнес другой.

– И то, пожалуй, отпустит, братцы, – вскричало несколько голосов разом. – Не больно-то охоч и сам кашу жевать, да сухари грызть аржаные.

Небось, настреляем дичи, поделим на всю артель… Идем што ль проситься?..

Ты бы, князенька, с нами пошел, больно к тебе атаман жалостлив. Чего хошь проси, отказу тебе не будет, – обратился молодой казак к Алеше.

Юноша в секунду был на ногах. Предложение казака как нельзя более пришлось ему по душе. Уж очень заманчивой показалась охота в тайге.

– Идем к атаману! – весело вскричал он и первый кинулся выкладывать казацкую просьбу Ермаку.

Тот ласково выслушал юношу.

– Ладно, ступайте. К вечеру, штобы только быть в стану. Да вожа прихватите, Ахметку, што ли. Не ровен час, еще заплутаетесь в лесу.

– Ладно, возьмем Ахметку, – весело согласился Алеша.

Через четверть часа, захватив с собой ручницы, во главе с татарином-проводником, они входили в лес. Тишь, таинственная прелесть и полумрак от тени исполинских елей и сосен, толстостволых берез и пихт разом очаровали охотников.

– Тута озерца малые есть. У озерец козули на водопое бывают.

Разделиться нам надоть, штоб со всех сторон окружить зверя, – распоряжался Ахметка, малорослый татарин с быстрым, бегающим взглядом косо расставленных глаз.

– Не больно-то много нас. Всем-то вместях сподручнее, – заикнулся было кто-то из казаков, – а то не нагрянула бы нечисть. Того и гляди явится!

– Да, немного нас. Што десятерым-то поделать, коли их с сотню? – согласился и другой охотник.

– Коли трусите, я один пойду, – неожиданно вспыхнув проговорил Алеша, – здеся не больно-то много козуль. Почти што на опушке тайги мы.

– Нет, ты это неладное, князенька, затеял, – произнес казак постарше.

Но Алеша уже не слушал его и, вскинув ружье, чуть не бегом ринулся в чащу.

Ему недолго пришлось шагать по скользкому мху и начинающей чуть желтеть сочной траве. Вскоре тайга стала непроходимой. Могучие лиственницы и колючая хвоя так близко и тесно сплетались здесь ветвями, что только четвероногий обитатель этого густо разросшегося леса мог проникнуть под ветви дерев. Алеша отстранил несколько сучков и веток со своего пути, больно хлестнувших его по лицу, и, видя, что проход далее в вглубь немыслим, с досадой кинулся на траву под самодельный шатер пихты и стал озираться кругом. Зелень и тишь, тишь и зелень окружали его. Где-то близко, сквозь кружево листвы и иглистые ветви хвои, сверкало, серебрясь, небольшое лесное озерцо…

– Сюды должна беспременно придти лосина, али и сам бурый хозяин леса, медведь, – мысленно произнес юноша, весь загораясь от мысли потягать свои силы с далеко небезопасным четвероногим врагом, и приготовился ждать.

Минуты потянулись убийственно долго. Алеша то вынимал свою ручницу из кожаной берендейки,[73 - Чехол.] чтобы как-нибудь скоротать время, то снова вкладывал ее назад. Его мысли то вертелись на четвероногих обитателях тайги, то возвращались к недавнему былому, к милым голубым глазкам Танюши Строгановой, или с бешеною быстротою неслись вперед. Горячее воображение рисовало ему яркие картины. Он видел уже завоеванной Сибирь… Видел свергнутого в цепях Кучума… Видел рабынями гордых жен[74 - У киргиз-кайсаков, как и у прочих магометан, многоженство.] его и дочерей, а победную, вольную дружину на высоте ее славы…

Он зашел в своих мечтах так далеко, что едва услышал легкий шорох неподалеку от себя.

– Должно лось, али козуля, а то и Мишенька пробирается, – вихрем пронеслось в голове юноши, и он проворно схватил в руки ружье.

Шорох раздался явственнее, ближе… Чьи-то шаги, мягко и быстро, ступали по мху.

Алексей насторожился, зашел за ствол дерева и притих, затая дыханье.

Зашелестели пихты, зашуршала трава…