Лишний рот

– Ну-ну, хорошо, и платье Любаше и сапоги Кире будут… Все будет, дайте срок справиться, – как-то виновато, застенчиво произнес отец Паисий. И снова обратился к своему соседу Васе: – Ну-ну, мальчик, пей чай. Горе-то горем, а и подкрепиться следует. Силы-то молодые, хрупкие, их пожалеть надо.

– Другие-то священники, – забубнила снова своим неприятным шипящим голосом Лукерья Демьяновна, – в дом несут, а вы, братец, норовите блюсти чужой интерес больше собственного. Вон скольким помогаете: венчаете, да хороните, да крестите даром… А что толку, уважения вам от того больше разве? А сейчас-то лишний рот в семью навязали, подумаешь тоже – доходно как! Провизия-то нынче – ни приступись, дорого как! Намедни мясо на базаре на две копейки на фунт вздорожало, а вы…

– Довольно, довольно, уши вянут слушать, что вы говорите, сестрица. Пойдем к покойнице, Василий! – решительно заявил отец Паисий мальчику, который через силу проглотил кусок ситного и запил его чаем.

Мальчик, испуганный и встревоженный только что слышанным разговором, стремительно вскочил с места и, не поднимая глаз, бросился следом за отцом Паисием к двери.

– Поблагодарить за чай не мешало бы, – прошипела ему вслед Лукерья Демьяновна, – вот деревенщина-то, простого приличия не знает, – добавила она, рассерженная вконец на Васю за то, что тот, не расслышав ее замечания, не вернулся назад.

– Не всякое лыко в строку, тетенька, – делая серьезное лицо, вступился Митинька, методически прихлебывая чай из стакана. – До того ли ему? Слышали сами, мать у него умерла…

– Это не мешает, однако, вежливым быть, – не унималась Лукерья Демьяновна, и вдруг, заметя вертевшегося у самовара Лешу, неожиданно обрушилась на него.

– Ты чего здесь толчешься? А? Обвариться хочешь? Вот постой ты у меня! – И увесистый шлепок заключил эту короткую, но внушительную тираду.

– Оби-за-а-ют! – неистово завопил Леша, разражаясь пронзительным плачем.

– Ну, слава те, господи, давно рева не слышали, начинается! – морщась, как от боли, проронил Митинька.

– Утренний концерт – и то на безделье дело, а главное, даром, – вставил Киря.

– Хи-хи-хи! – закатилась пронзительным смехом Маня.

– Не надо обижать Лешу, – краснея до лба и волнуясь, заговорила Люба, быстро вскакивая со своего стула и направляясь к плачущему мальчику. – Покойная мамочка так жалела Лешу, так просила, умирая, не обижать его, – заключила она, взглянув с укором своими большими грустными глазами на тетку. Потом присела на корточки перед все еще безутешно плачущим малюткой и утешала его, гладя по головке своей худенькой, маленькой ручонкой.

Нюра и Шура, две белобрысенькие девочки, тоже подошли к младшему братишке и к Любе.

Лукерья Демьяновна при виде этой сцены нимало не смягчилась…

– Сейчас же перестать реветь у меня, Леша! – прикрикнула она на малютку. – А ты, Люба, не изволь глупостей говорить, никто не обижает это сокровище. Недотрога какой, подумаешь, слова не скажи, сейчас в рев…

– Хрупкая штучка, что и говорить! – вставил Киря.

– Мальчики, в гимназию. Маня и Люба, марш тоже, а то опоздаете и опять жалобы на вас пойдут. Да Софку мне позовите, она в сенях отцовскую рясу чистит… Митя, ты просил, кажется, вчера на карандаши? – деловито распоряжалась Лукерья Демьяновна.

– Просил, тетенька, – пробасил Митя.

– Киря с тобой своими пока что поделится. Теперь не до покупок. Небось слыхал: новый рот отец навязал семье. Каждый грош теперь дома пригодится; значит, обойдешься и без карандашей до поры до времени.

– То есть как же это так? – пожал плечами Митинька.

– А вот и так… Чужие сыты, а свои должны нуждаться во всем, такая мода, стало быть, нынче пошла, – с кривою улыбкой проговорила тетка.

– А нам учительница велела к сегодняшнему дню всем учебник новый по математике купить, – заикнулась было Маня.

– Ладно, подождешь и ты. Не принцесса какая… Сейчас ей вынь вот да подай учебник, цаца тоже какая выискалась, – прикрикнула на девочку Лукерья Демьяновна.

Маня надулась.

– Я у папаши спрошу, коли вы не даете, – буркнула она, демонстративно отодвигая с шумом стул от стола и направляясь к двери.

– Семейная сцена! – делая комическую гримасу, произнес Киря.

Но Лукерья Демьяновна уже не обращала внимания на детей.

Из кухни просунулась голова пятнадцатилетней служанки Софки, чрезвычайно любопытной особы, с ухарски вздернутым носом, большой приятельницы старшей девочки Мани.

– Звали, Лукерья Демьяновна? – шевеля своим удивительным носом, поинтересовалась она.

– Вот что, Софка, ты на котлеты мяса уже нарезала? – с деловитым видом осведомилась Лукерья Демьяновна.

– А нешто коклетки нынче будут? – вопросом на вопрос отозвалась Софка.

– Ну, понятно, котлеты, сейчас приду стряпать. Булки побольше положить надо нынче. Лишний рот с сегодняшнего дня у нас появится, так чтобы хватило, слышишь, на всех.

– А што ж это, на всегдашнее время таперича мальчонка чужой у нас останется харчевать? – полюбопытствовала Софка.

– Не твое дело, ступай.

– Сами же звали.

– Тебе говорят, ступай!

– Битва русских с кабардинцами, или прекрасная Софка, догоняющая тетушку Лукерью Де… – начал было Киря и вдруг закричал неожиданно благим матом на всю квартиру: – Манька, Манька, что ты мой ранец спулила… Вот безголовая-то… Возьми глаза в руки да посмотри, что напяливаешь на спину, свое или чужое.

– А ты так не смеешь с сестрою разговаривать, я все-таки дама, – обиделась Маня.

– Тетя, велите даме мой ранец отдать, – горячился Киря.

– Ах, ты, господи! Вот содом-то! Вот наказанье божеское! – всплеснув руками, воскликнула Лукерья Демьяновна, выскакивая из кухни. – Что мне делать с этими детьми? Создатель мой, как справиться с ними! И распустил же их себе на голову отец Паисий. Пошли вон, в школу, сейчас же пошли вон! – взвизгнула она не своим голосом на весь Дом.

– Боже мой, да не кричите же так, тетенька, неубедительно это, – спокойно произнес Митинька.

Тетка только рукой махнула и, сильно хлопнув дверью, прошла снова в кухню стряпать незатейливый обед. Софка последовала за нею.

В столовой теперь остались только малыши. А Митинька и Киря шагали в это время по улице с ранцами за плечами. Маня и Люба, подпрыгивая на ходу, чуть ли не бегом бежали в свое епархиальное училище, где старшая девочка училась во втором, а младшая в первом классах. И братья, и сестры сейчас говорили о живо затронувшем их новом событии, о приобретении нового члена семьи в лице Васи. Кире Вася не понравился с первого же взгляда.

– Туфля, размазня какая-то, не нашего полка! – решил безапелляционным тоном мальчик, то и дело останавливаясь по дороге, собирая снежные комья в руку и целясь ими во встречные фонарные столбы.

Митинька, считавший себя несравненно умнее всей семьи Волынских, только презрительно пожал плечами в ответ на слова брата.

– Ты глуп, – отвечал он, как отрезал, своим ломающимся баском, – когда у нас умерла мать, мы раскисли не менее…

– Да он, вообще, по-видимому, калоша, – не унимался Киря.

– Почему калоша, а не что-нибудь иное? Ну, положим, апельсин? У вас, второклассников, всегда такие примитивные сравнения, – продолжал убийственно-хладнокровным тоном Митинька, заставив покраснеть брата.