Княжна Дорушка

– Ну, поздравляю тебя, Дорушка, поздравляю, а хочешь ли ты за графа Николая замуж – и не спрашиваю даже… Сам знаю, что за него с охотой пойдешь. Поздравляю вас, дети мои. Христос Воскрес! В Великую Светлую ночь с именем Христовым закладываете вы начало вашего нового молодого счастья.

* * *

    1812 г. Июнь.

Господи! Горе какое! Нежданное, негаданное… Кто его мог предусмотреть! Не верится как-то… Словно сон тяжелый, жуткий… Император Французов Наполеон объявил нам войну. Его армия уже на нашей земле, в России.

Голова кружится от страшных неожиданных новостей. Никса вызвали в полк.

Никогда не забуду нашего прощанья.

Хотели мы венчаться с ним летом, после Петрова дня, но не успели: приданое не было готово.

И вот война… Поход… Отъезд в армию Никса.

Папенька, встревоженный, расстроенный, провожал его, как родного сына. Служили напутственный молебен в большом зале… Кропили святой водой отъезжавшего. Потом вышли все провожать его на крыльцо.

Он подошел ко мне проститься к последней.

– Я ваш на всю жизнь, Дора, – сказал он по-французски, – и в этом мире и в загробном. Помните это.

Я заплакала.

* * *

    1812 г. Конец лета.

Как недолго длилось мое счастье! Наши вечера за чтением Вальтер Скотта в Москве, наши беседы, прогулки здесь, в Троеполье – все исчезло, кануло в вечность. И ко всему тому еще эти ужасные вести. Французы приближаются к Москве…

* * *

    1812 г. Осень.

Бородинская битва!.. Сколько разбито упований, надежд! Наша армия проявила чудеса храбрости. И все-таки решено покинуть и сдать неприятелю Москву…

* * *

    1812 г. Осень.

Все кончено… Его нет… Он погиб смертью героя. Я узнала это две недели тому назад… Его дворецкий прискакал в Троеполье… Привез его образок с прощальным письмом, написанным перед атакой. Он погиб так, как и следовало ожидать от него: ведя солдат под градом пуль на французский редут. Его верный слуга рассказывал это, рыдая. Но я, я не плакала… Я в эти минуты слышала его последние прощальные слова:

«Я ваш на всю жизнь, Дора, и в этом мире и в будущем».

Да, мой друг, я тоже ваша… И здесь и там.

* * *

    1813 г. Зима.

Какая тихая, грустная жизнь! После первого несчастья случилось второе. С папенькой был удар… Смерть Никса окончательно сломила его и без того надтреснутое здоровье. И в доме теперь у нас мертвая тишина. В нашем желтом зале работает заезжий художник… Он с миниатюры пишет портрет Никса и мой… Так желает папенька. Это – воля умирающего. Когда его не станет, я закончу свой дневник, положу его за раму портрета и уйду… Поселюсь в соседней обители, стану до последнего моего дня молиться за папеньку и за Никса.

* * *

    1813 г.

Снова Пасха. Завтра меня уже не будет здесь. Поклонюсь в последний раз папенькиной могиле и уеду с Марфушей… Как странно! Ровно год тому назад я была в этот вечер так счастлива! А нынче?

Но не смею роптать, не смею жаловаться на судьбу. Все, что ни делается на свете, все по воле Святого Провидения, – я как будущая монахиня, должна это твердо помнить… Господь послал мне испытание, которое я должна принять со смирением и покорностью.

Господь дал – Господь и взял… Да будет Его святая воля…

* * *

На этом обрывается дневник княжны Дорушки.

Так вот какова она была, эта маленькая бледная девушка с такой большой и сильной душой! Так вот откуда эта печаль, льющаяся из-под черных ресниц, эта грустная-грустная улыбка…

Как странно, что я узнала её коротенькую несложную жизнь именно в этот день, в день кануна Пасхи, имевший для неё такое огромное значение.

Когда и как умерла эта милая девушка? В какой женской обители покоится её нежный прах, я не знаю, но мое сердце бьется сильно и взволнованно, когда я привожу в порядок и опять вешаю её портрет на стену, не отрывая глаз от её печального лица.

Как раз в эту минуту в соседней Троепольской церкви ударяет тяжелый колокол:

– Бум!..

Надо спешить одеваться… Надо ехать к заутрени. Я скоро вернусь, Дорушка, и, прежде чем идти разговляться, приду снова к тебе и трижды скажу: Христос Воскресе!