– Слушай, старик, слово правоверного так же непоколебимо, как и закон Аллаха. Берегись оскорблять меня. Ведь и мой тюфенк[47 - Тю?фенк – винтовка.] бьет без промаха.
И, обменявшись этим запасом любезностей, они направились к выходу.
Дверь скрипнула. Фонарь потух. Я прижалась к стене, боясь быть замеченной. Когда они прошли мимо меня, я стала ощупью впотьмах слезать с лестницы. У нижней двери я помедлила. Три фигуры неслышно скользнули по крепостной площади. Двое из горцев исчезли за стеною с той стороны, где крепость примыкает к горам, Абрек же направился к мосту.
Я догнала его только у обрыва, куда он вскарабкался с ловкостью кошки, и, не отдавая себе отчета в том, что делаю, схватила его за рукав бешмета.
– Абрек, я все знаю! – сказала я.
Он вздрогнул от неожиданности и схватился за рукоятку кинжала. Потом, узнав во мне дочь своего господина, он опустил руку и спросил немного дрожащим голосом:
– Что угодно княжне?
– Я все знаю, – повторила я глухо, – слышишь ты это? Я была в Башне смерти, и видела краденые вещи, и слышала уговор увести одну из лошадей моего отца. Завтра же весь дом узнает обо всем!
Абрек вскинул на меня глаза, в которых сквозил целый ад злобы, бессильной злобы и гнева, но сдержался и проговорил возможно спокойнее:
– Не было случая, чтобы мужчина и горец побоялся угроз грузинской девочки!
– Однако эти угрозы сбудутся, Абрек: завтра же я буду говорить с отцом.
– О чем? – дерзко спросил он меня.
– Обо всем, что слышала и видела и сегодня, и в ту ночь в горах, когда ты уговаривался с этими же душманами.
– Тебе не поверят, – дерзко засмеялся горец, – госпожа княгиня знает Абрека, знает, что Абрек верный нукер, и не выдаст его полиции по глупой выдумке ребенка.
– Ну, посмотрим! – угрожающе проговорила я.
Вероятно, по моему тону горец понял, что я не шучу, потому что круто переменил тон речи.
– Княжна, – начал он вкрадчиво, – зачем ссоришься с Абреком? Или забыла, как Абрек ухаживал за твоим Шалым? Как учил тебя джигитовке?.. А теперь я узнал в горах такие места, такие!.. – и он даже прищелкнул языком и сверкнул своими восточными глазами. – Лань, газель не проберется, а мы проскочим! Трава – изумруд, потоки из серебра… туры бродят… А сверху орлы… Хочешь, завтра поскачем? – И он заглядывал мне в глаза и вкладывал необычайную нежность в нотки своего грубого голоса.
– Нет, нет! – твердила я, затыкая уши, чтобы помимо воли не соблазниться его речами. – Я не поеду с тобой никуда больше. Ты душман, разбойник, и завтра же я все расскажу отцу…
– А-а! – дико, по-азиатски взвизгнул он. – Берегись, княжна! Плохи шутки с Абреком. Так отомстит Абрек, что всколыхнутся горы и застынут реки. Берегись! – И, еще раз гикнув, он скрылся в кустах.
Я стояла ошеломленная, взволнованная, не зная, что предпринять, на что решиться…
Глава VIII
Обличительница
Утром я была разбужена отчаянными криками и суматохой в доме. Я плохо спала эту ночь. Меня преследовали страшные сновидения, и только на заре я забылась… Крики делались все громче и яснее. В них выделялся голос старой княгини, пронзительный и резкий, каким я привыкла его слышать в минуты гнева.
– Вай-ме, – кричала бабушка, – украли мое старинное драгоценное ожерелье! Вай-ме! Его украли из-под замка, и кольца, и серьги – все украли. Вчера еще они были в шкатулке. Мы с Родам перебирали их. А сегодня их нет!
Я быстро оделась… Выйдя из моей комнаты, я столкнулась с отцом.
– Покража в доме. Какая гадость! – сказал он и по обыкновению передернул плечами.
По его приказу Михако отправился в Гори дать знать полиции обо всем случившемся.
Прибежала Родам и с плачем упала в ноги отцу.
– Батоно-князь! – кричала она. – Я и моя тетка, старая Анна, хранила бриллианты княгини. Нас обвиняют в воровстве и посадят в тюрьму. Но я не крала, клянусь святой Ниной – просветительницей Грузии!
Да, она не крала, это видно было по ее честным и ясным глазам, как у ребенка. Она не могла, хорошенькая Родам, украсть бриллианты моей бабушки.
Но кто же вор в таком случае? Вдруг острая как кинжал мысль прорезала мой мозг: «Вор – Абрек!»
Да, да, вор – Абрек! В этом не было сомнений. Он украл бриллианты бабушки. Быстро обняв плачущую Родам, я воскликнула:
– Утри свои слезы! Я знаю и назову вора… Папа, вели созвать людей в залу, только скорее, ради Бога!
– Иди, Родам, прикажи всем людям собраться в зале, – приказал отец и запер за нею дверь.
– Ну, Нина-радость, чеми патара, – ласково произнес он, – расскажи мне все по порядку, что случилось?
И он усадил меня на колени и я в пять минут поведала ему все, захлебываясь и торопясь от волнения.
– И ты уверена, что это тебе не приснилось? – спросил отец.
– Приснилось? Если ты не веришь мне, спроси Юлико, он тоже видел огоньки в башне и следил за ними.
– Юлико дурно. Он заболел от испуга. Но если б даже он был здоров, я не обратился бы к нему. Я верю моей девочке больше, чем кому-либо другому.
– Спасибо, папа! – ответила я ему и об руку с ним вошла в залу.
Там собрались все люди, за исключением Михако, ускакавшего в Гори.
Я взглянула на Абрека. Он был белее своего белого бешмета.
– Абрек! – смело подошла я к нему. – Ты украл вещи бабушки! Слышишь, я не боюсь твоих угроз и твоего мщения и повторяю тебе, что ты вор!
– Княжна шутит, – криво усмехнулся горец и незаметно пододвинулся к двери.
Но отец поймал его движение и, схватив за плечо, поставил его прямо перед собою. Лицо отца горело. Глаза метали искры. В нем проснулся один из тех ужасных порывов гнева, которые делали его неузнаваемым.
– Молчать! – прогремел он так, что, казалось, задрожали своды нашего дома, и все присутствующие в страхе переглянулись между собой. – Молчать, говорят тебе! Всякое запирательство только увеличит вину. Куда дел ты фамильные драгоценности княгини?
– Я не брал их, батоно-князь. Аллах знает, что не брал.
– Ты лжешь, Абрек! – выступила я снова. – Я видела у тебя в башне много драгоценных вещей, но ты все их передал тем двум душманам, и они отнесли все в горы.
– Назови мне сейчас же имена твоих сообщников, укажи место, где они скрываются! – снова проговорил отец.
– Не знаю, батоно-князь, никаких душманов. Верно, княжне привиделся дурной сон про Абрека. Не верь, батоно, ребенку.