Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира

Деревню увидели издали. Она выделалась на голой равнине, как оазис в бесплодной пустыне. Купы дерев окружили её со всех сторон, а дальше рощица тянулась вдоль реки. Домиков пока не было видно, они скрывались в молодой зелёной дымке и показались, только когда подъехали ближе.

В отличие от плотной городской застройки здесь каждая мазанка стояла отдельно, огороженная дувалом, с садом и огородом. Порой даже заборы не соприкасались, и селение выглядело, как скопище хуторков, сбежавшихся в кучку поближе к реке.

Баюр намеревался сдать Фатиму на руки родне и попытаться догнать караван. Хотя за истекшее время он успел уйти далеко. Задача была не из лёгких уже потому, что маршрут для возвращения был выбран другой, не тот, которым они шли в Кашгар, и нового он не знал. Тем не менее по оставленным следам можно попытаться, хоть и придётся попотеть.

Однако Шайтан, начавший путать его планы, видимо, вошёл во вкус, и не собирался так скоро выпускать из лап свою жертву, собираясь вертеть ею и забавляться, как кот мышью. Это стало понятно, когда он следом за пошатывающейся от усталости и недомогания спутницей переступил порог сакли. Неубранная комната, сваленные по углам вещи, немытая посуда и… какое-то запустение. Хуже, чем в брошенном домишке на улице Джанкуче. Фатима удивилась не меньше его, но опомнилась первой, бросилась к постели у стены:

– Дедушка!

Баюр пригляделся к куче тряпья и увидел в ней сухого и немощного старика, который издал какой-то неопределённый звук: то ли стон, то ли радостный ох. Он подошёл ближе, присел:

– Что с вами?

Девчонка уже залилась слезами и только гладила сморщенное лицо и седой пучок бороды.

– Нога, – прохрипел тот, не удивившись чужому человеку. Похоже, ему, измученному болью, все казались на одно лицо. Тем более в сумраке.

Баюр по-хозяйски откинул одеяло, выше колена задрал штанину с засохшими пятнами крови. С ходу понял: перелом. Открытый и очень несвежий. Не меньше недели. Нога опухла, синюшность разлилась по всей голени и поползла выше. Чёрт! У них тут лекарей совсем что ли нет? Ещё немного – и начнётся заражение крови, тогда только в могилу.

– Кончай хлюпать, – одёрнул он Фатиму, – тащи лампу, грей воду.

Девчонка подхватилась на ноги и бросилась к выходу (там, во дворе, стоял ещё неразвьюченный Дос), столкнувшись на пороге с пареньком ростом с неё или чуть ниже. Шикнула на его удивлённый возглас и вытолкала на улицу, захлопнув дверь.

Баюр открыл ларь, присвоив себе право здесь всем распоряжаться и властвовать (конкурентов, оспаривающих это право, увы, не наблюдалось), порылся в нём, нашёл чистую рубаху, свёрнутое валиком одеяло и стал переодевать старика, покорного и обессиленного. Стащил с постели тряпьё неузнаваемой расцветки, застелил чистым и уложил больного. Обдёрнул рубаху, которая доходила тому до колен.

В дом влетела Фатима с лампой. За ней мальчишки, двое несли воду, третий, постарше, стал разжигать огонь. Братья, догадался волхв. Насколько он помнил, их было трое, и все младшие. Самый взрослый тремя годами позже неё родился.

Пока вода закипала, он осматривал рану. Выглядела она паршиво, загноилась уже, и было очень сомнительно вылечить её обычными медикаментами. Багратиона вот вылечить не смогли, хотя у него случай не был запущенным.

– Что случилось-то? – спросил он мальчонку лет восьми, любопытно выглядывающего из-за его плеча и заметно побаивающегося чужого взрослого мужчину.

– С коня упал, – заторопился тот с ответом, волнуясь, как бы лекарь не рассердился. – На скаку. И-и… об камень, – он поднял ладони и шмякнул ими об пол для наглядности.

Двое его братьев уже несли котёл с горячей водой, Фатима притащила таз и чистые тряпицы, уселась возле деда, обхватила его голову, гладила, уверяла, что он поправится: «Корпеш и не таких на ноги ставил».

Волхв смыл засохшие струпья крови, принялся чистить рану. Старик морщился, но терпел. Только когда лекарь дёрнул голень, вправляя кость, он охнул и потерял сознание. Фатима в ужасе заверещала:

– Умер!

– Очнётся, – успокоил её Баюр. – Болевой шок.

Потом достал из кармана плоский камень красноватого цвета, похожий на обломок кирпича, и, наложив на рану, крепко привил, обмотав тканью всю голень.

– Может, надо было намазать чем? – робко спросила внучка, сильно сомневаясь, что в случае с её дедом поговорка «клин клином» – лучший способ лечения, как бы совсем ноги не лишился. – Или хоть трав каких-нибудь положить?

– Выздоровеет, – заверил её лекарь. – Через месяц будет бегать резвее тебя.

Она такого себе и представить не могла, он и раньше-то за ней угнаться мог, но раз Корпеш сказал… на кого же положиться, как не на него?

– А вы… – волхв строго поглядел на притихших мальчишек. – Почему дом запустили?

Они вразнобой принялись оправдываться, что сначала испугались, еле доволокли деда до дома. Никаких лекарей в деревне отродясь не было, а самих их хватило только на то, чтобы кормить его, да ухаживать за огородом. Баюру стало жаль пацанов, но грозный тон он сбавить и не подумал: нечего потакать лоботрясам.

– Живо порядок наводить. И чистоту!

Те беспрекословно бросились выполнять приказ, даже не поинтересовавшись, по какому праву он тут распоряжается. Наверное, Фатима успела провести воспитательный нагоняй. Сама она занялась обедом, а волхв пошёл развьючивать Доса.

Вот ведь напасть! Теперь нечего и думать скакать следом за караваном. Не бросать же полуживого старика! Да и Фатима… пока что храбрится. Но надолго ли? Что-то плохо она переносит беременность. Может, поначалу? Потом наладится? И чем он так провинился перед Аллахом? Или приглянулся Шайтану? На каждом шагу – кочка. Теперь Чокан с караваном уйдёт так далеко, что в горах его искать будет бесполезно. Легче, наверное, окольными тропами пробираться обратно, через Джунгарские ворота, через кочевья бугу… Ладно, разберёмся…

***

Самади поправлялся медленно. Так звали деда, Баюр вспомнил его, увидев зелёные глаза старика. Когда караван стал лагерем возле Устун-Артыша по прибытии, он вместе с другими жителями вышел к купцам, беседовал. Тогда волхв подивился его крепости, несмотря на седую бороду. Теперь, изнурённый болезнью, он совсем ослаб. Через неделю Баюр разбинтовал ногу посмотреть. Рана совсем затянулась, опухоль и синюшность прошли. Он надеялся, что и кости срослись, хотя в таком возрасте… Да ещё в запущенном состоянии. На ощупь всё было цело, и на вопрос: «Больно?» Самади отрицательно качал головой. Однако для пущей страховки волхв снова забинтовал ногу с камнем и вставать пока не велел.

С возвращением Фатимы домишко сразу преобразился. Никакого хлама, всё чисто, убрано. Братья слушались её как старшую и беспрекословно подчинялись. Оно и понятно: кто их растил-то? На неё они были совсем не похожи, как, впрочем, и друг на друга. Чернявые, кареглазые. Ни дед, ни мальчишки к Баюру с расспросами – кто он такой да откуда – не приставали (чему он был очень рад), видимо, у вежливых кашгарцев было не принято выворачивать наизнанку всю подноготную гостя. Коротких пояснений Фатимы хватило, чтобы относиться к нему с уважением. Девчонка хлопотала в основном по дому да выхаживала Самади, братьев гнала в огород и сад, давала другие поручения – набрать сухого камыша на растопку, сходить к соседям что-нибудь выменять или продать. Корпеша она ни о чём не просила, он сам нашёл себе дело: подремонтировать саклю, садовые инструменты. А в свободное время седлал Доса и выезжал далеко за деревню.

Он помнил, как Чокан говорил, что до Куртки придётся добираться недели две. Тохтар, что был отправлен аксакалом с письмом к коменданту крепости, должен возвратиться назад. Вряд ли ему потребуется две недели на обратный путь. Прискачет быстрее. Его-то он и поджидал. Дорога от Ислыка шла мимо Устун-Артыша, по ней тогда и пришёл караван. И Тохтар её не минует. Главное – не попасться ему на глаза. Что дальше? Проберётся как-нибудь в город, спрячется в саду у датхи. Докладывать-то о поездке есаул придёт к господину. Ну и Баюр узнает новости. А то ломай тут голову: всё ли в порядке с его другом. Со всеми остальными – тоже.

***

– Может быть, ты рано уехал?

– Нет, что вы, таксир! Я дождался, когда весь караван скрылся из виду.

– В полном составе, как вышли из Кашгара?

– Да. И с ними ещё ильбеги Асанбай и бий Найман.

– А Корпеш так и не появился?

– Нет. Может быть, он и был русским шпионом? Ну, про которого хакамбек все уши прожужжал?

Аксакал неожиданно рассмеялся:

– Бараньи твои мозги! Если бы он был русским шпионом, то от каравана бы ни на шаг! Под прикрытием его и ушёл бы.

Баюр лежал, скрючившись, за цветущим кустом жимолости. Аксакал держал садовника, который ухаживал за садом. Вообще-то датха синеглазого уйсуня любил. Часто приглашал к себе вместе с Алимбаем. Сколько вечеров провели они здесь за разговорами, потягивая зелёный чай. В другой ситуации можно было бы явиться к нему открыто, и он бы принял ласково. Чего только стоит его подарок: конь в полной сбруе, сапоги и халат! Не каждый удостоился такого внимания аксакала. Но теперь как бы под стражу не взял. Впрочем, хорошо уже то, что дом и сад волхв знал как свои пять пальцев, пробраться сюда и спрятаться не составило труда.

Тохтар продолжал рассказывать, Баюр слушал, но главное он уже выяснил: все целы и невредимы. Даст Бог, дальше будет ещё легче. Провожатый каравана не забыл поведать и историю в Ташрабате, отдельно расписав свою доблесть, благодаря которой все остались целы. Нурмагомет заинтересовался, выспрашивая, как выглядел убийца.

– Похож на туркмена. Нос – во! – киргиз от переносицы рукой вывел дугу. – До рта достаёт, как клюв беркута.

– А чего ему было надо?

– Не успел спросить, – рассмеялся рассказчик, напрашиваясь на похвалу.

У Баюра вздыбились брови. Вот, значит, куда рванул горбоносый. Спасибо Тохтару. Иначе… Хм, уберёг русского шпиона, сам того не зная. Что ж, как верёвочка не вейся – один конец. Одной проблемой меньше!

Левая рука под боком затекла от неподвижности и налегающего на неё тела, надо сказать, нелёгкого. Скоро совсем потеряет чувствительность. Но менять положение не стал, опасаясь хрустнуть веткой.