Египтянин
– Как вас занесло в биотехнологии? – поинтересовался Грей.
– Я освещала в «Нью-Йорк пост» криогенный скандал. Одна компания забирала сбережения целых семей, но вместо людей замораживала пластмассовые манекены. Это и дало толчок. Я не против биотехнологий, но они означают конец.
– Конец чему?
– Не знаю, – заговорщически рассмеялась она. – Чему-то. Всему. Коктейлям на яхтах в Средиземном море, сплавам на плотах по Амазонке, отслеживанию зацепок в Рио, моему портрету на обложке «Тайм».
– Вы, во всяком случае, знаете, чего хотите.
– А вы разве нет?
Грей посмотрел на ее бокал и подал бармену знак принести еще вина.
– Теперь пора за дело.
Вероника несколько секунд смотрела на него, потом изменила положение ног и выпрямилась.
– Действительно. Что, ради всего святого, вы делали в «БиоГордене»?
– Вам известно, что я не могу это обсуждать. Скажу только то, что вы наверняка уже и так поняли: я ищу биотехнолога, причастного к похищению корпоративных секретов.
– Что за секреты? «БиоГорден» сейчас в самом топе, и мы только что получили вид на минотавра во всей красе. Я бы знала, если бы где-то было что-нибудь погорячее.
– Надо же, как вы в себе уверены, – заметил Грей.
– Нет, конечно, могут быть и другие разработки, но я бы очень удивилась этому. И очень-очень заинтересовалась бы. Речь о новой технологии или о уже существующей?
– Вам незачем беспокоиться, поскольку я даже не знаю, что это за технология.
– Тогда зачем кому-то вас нанимать? – Она задумалась над собственным вопросом, а потом сказала: – Полагаю, не нужно быть экспертом в области подобных преступлений, чтобы поймать похитителя. Хотя, конечно, осведомленность не помешала бы.
– Потому-то я с вами и беседую. Чтобы вы меня просветили.
Вероника покрутила вино в бокале.
– Биотехнология – понятие обширное, ею занимаются многочисленные компании. А конкретно в том мире, куда вы попали, создаются новости. Он радикальный и противоречивый.
– Меня интересует биомедицинская геронтология. Наука о старении.
– Ясно. Хорошо. Благодаря биологическим ограничениям мы можем испытать только часть существующих в мире переживаний. Но что, если это изменится? – Ее глаза сверкнули. – Боже мой, как можно не мечтать вцепиться в жизнь, как паук цепляется за самую замечательную паутину из всех сплетенных, побывать на каждом скалистом берегу каждого острова, перепробовать все экзотические блюда всех кухонь, увидеть все шпили над каждым городом, тысячу раз влюбиться, прожить тысячу жизней? – Она моргнула и рассмеялась. – Простите, благодаря подобной речи я и получила халтурку в «БиоГордене». Но я правда верю в прогресс. Биологические ограничения – они же не в камне высечены. Вы не поверите, на что способны ученые. Они уже могут продлить жизнь мыши больше чем наполовину. И речь не о стадии дряхлости, когда мышь только и может, что, спотыкаясь, ковылять по клетке. Я говорю о полноценном существовании, когда живешь в полтора раза дольше в добром здравии.
– Насколько я понял из того, что читал до сих пор, на людей эксперимент пока не распространяется.
– Верно. Есть кое-какие методы, вроде резкого ограничения калорий или снижения скорости метаболизма долгими дыхательными упражнениями, но это дает максимум несколько лет. Кому охота прожить монахом сколько-то лишних месяцев в доме престарелых? Но все впереди. На рынке появляются препараты, способные творить чудеса. Мы находимся на верхушке айсберга. – Она глубоко вздохнула и сделала еще глоток вина. – Я жажду успеха всем сердцем. Задумайтесь на секундочку об окончательности смерти. Как вы или кто-то, кого вы любите, исчезнет навсегда. Допустим, ваши дети. Жена. Родители. Разве такое можно принять?
Грей с невозмутимым лицом потягивал пиво, позволив взгляду блуждать по бару, теперь под завязку заполненному сливками Манхэттена, лучшими из тех, кого можно найти среди здешнего сброда. Нет, его не увлекала идея продления жизни.
– Так и когда же я получу свой приз?
– Если бы я искала что-то подозрительное в области биотехнологий, то обратила бы внимание на «Сомакс». Штаб-квартира этой компании находится в Болгарии.
Грей так и сидел с безучастным лицом, хотя внутри, гудя, всколыхнулась тревога: «Сомакс» входил в список из семи пунктов, который дал ему Аль-Мири.
– Не знал, что такие передовые технологии развиваются и в Восточной Европе.
– «Сомакс» возник еще в Советском Союзе, просто под другим названием и в государственной собственности. Там с самого начала проводили радикальные эксперименты, связанные, в частности, с биологическим оружием и милитаристскими опытами над людьми. Одному богу известно, что еще могли тогда творить. Во время холодной войны ученые перебазировались в Болгарию.
– Удачный выбор. Болгария не славится информационной прозрачностью.
– Когда после распада Восточного блока Болгария стала действительно независимой, «Сомакс» приватизировали и перепрофилировали на проблемы старения. У фирмы есть ряд патентов, неплохие деньги и, без сомнения, множество прикормленных законодателей.
– А чем конкретно она занимается?
– Всем, что связано с биотехнологиями. Исследованиями стволовых клеток плода, клонированием, выращиванием органов, межвидовыми экспериментами, криогеникой, биологическим оружием, генной инженерией и так далее. Слухов много, фактов мало. Одно время я искала повод ими заняться, какую-нибудь солидную зацепку.
– Вот, значит, зачем вам эта встреча и почему вы столько всего мне рассказали.
Вероника прищурилась и, понизив голос, мурлыкнула:
– Алкоголь снижает уровень моей психологической защиты.
– Что вы еще о них знаете? – усмехнувшись, спросил Грей.
– В последний раз «Сомакс» прогремел на полную мощность несколько лет назад. Ничего доказать так и не удалось, но сотрудники предположительно провели ряд биологических экспериментов в деревне в Судане. А спустя несколько месяцев после сворачивания программы в деревне родился ребенок с четырьмя руками и без лица. Связь с «Сомаксом» отследить не смогли, но широко распространено мнение, что в этом виноваты его препараты.
Гул в мозгу нарастал. Судан. Африка.
– Это называют наукой и прогрессом, но, на мой взгляд, подобные люди функционируют в моральном вакууме. А я – человек прогрессивный.
Грей обдумал увиденное в лаборатории.
– Признаюсь, тот… эмбрион, который мы сегодня видели, наводит на размышления. Ну и народ за воротами был явно не в восторге от происходящего.
– Минотавр, конечно, нежизнеспособен. Но при этом живой. Тут все зависит от вашей понятийной базы. Люди, в особенности религиозные, склонны немного сходить с ума, когда нарушается естественный порядок вещей. Представляете, папа римский недавно осудил «во многом неизведанный мир биотехнологий» как самую опасную на сегодняшний день зону для человеческой души. Прошу прощения, а как же массовое обнищание и дети-солдаты? Народ не любит перемен, а биологические эксперименты как раз очень радикально все меняют. Они бросают вызов людской картине мира, концепции избранности человечества и Божественного промысла.
– А вас, похоже, религиозный аспект не смущает.
Она вскинула руки ладонями кверху.
– Не знаю насчет Бога в целом, но если Он не хочет, чтобы мы лезли в эти области, зачем сделал их доступными?
– В мире полно всего, что теоретически нам доступно, но табуировано. Вроде экспериментов в африканских деревнях.
– Тут не поспоришь. И поверьте, я уже слышала все это прежде. Если долго крутиться в мире биотехнологий, жизнь, смерть и все, что в промежутке, предстанет в совершенно новом свете. Видели, что они делали сегодня в лаборатории? Высасывали ДНК из яйцеклетки коровы и заменяли человеческой. Подумайте об этом. Вы осознаете всю новизну процесса? А что мы увидим через пять, десять, пятьдесят лет? Если Бог не хочет, чтобы мы вступали на определенные территории, лучше бы Ему поспешить, потому что Его новые первосвященники вмешиваются и в жизнь, и в смерть.
Грей смог придумать только один подходящий ответ:
– Надо еще пива взять.
8
Вероника смотрела, как Доминик Грей выходит из бара после третьей порции выпивки. Вскоре после того, как они закончили обсуждать биотехнологии, он пробормотал что-то насчет необходимости прогуляться, оплатил общий счет и ушел. Он не был ни королем светских раутов, ни даже маркизом, но хотя бы заплатил за ее вино. Вероника вовсе не отличалась старомодностью, однако ценила подобные мелочи.
Грей шел по улице, сунув руки в карманы и чуть ссутулившись, и она заметила кошачью грацию его походки, которая ее встревожила. Мужчины так не двигаются, разве что они геи либо весьма опасны, одно из двух. В том, что Доминик Грей не голубой, у нее сомнений не было, гей из него никакой. Пусть он к ней и не клеился, что одновременно и привлекало, и раздражало ее, никаких признаков неоднозначной сексуальной ориентации в нем не наблюдалось, уж тут-то глаз у нее наметан.
Несколько лет назад, вспомнилось Веронике, у нее был бойфренд, который хотел только обниматься, ходить по магазинам и смотреть по телевизору показы мод. Одевался он лучше нее, что, вообще-то, дело непростое, и любил обсуждать недостатки своей фигуры. Последнее, чего хотелось Веронике, это встречаться с другой женщиной.
Со временем она поняла, что ее тянет к плейбоям – успешным, уверенным, ухоженным и привлекательным на манер покойного президента Кеннеди. Доминик не обладал ни одним качеством из ее списка. Что у него было, так это приятное лицо и проникновенные зеленые глаза. Ладно, возможно, какая-то сексапильность в нем и проглядывала, слегка грубоватая и загадочная.
И вот еще что: мужчины плейбойского типа, при всей своей эффектности, ужасно закомплексованы, и Вероника всю жизнь эксплуатировала это их качество. Доминик же в общении был откровенно неуклюж, но чувствовалась в нем подспудная сила характера, с которой Вероника давно, слишком давно не сталкивалась. Так давно, что даже начала гадать, не отталкивает ли какая-нибудь ее черта достойных мужчин.
Кстати, когда Грей разбирался с бандитом у лаборатории, ничего неуклюжего в нем и близко не было.
Опять же, эта его походочка… не грациозно-изнеженная, а хищная. Как будто кот подкрадывается. Профессия Вероники подразумевала частое общение с полицейскими, преступниками и другими крутыми парнями, так что она знала: так ходят люди опасные, которым ни к чему напускная самоуверенность. Люди, которые не подвергают сомнению свое место в иерархии джунглей. Вероника закатила глаза и скорчила рожицу. Одному богу известно, сколько скелетов в шкафу у этого типа.
Но он заинтриговал ее, а Веронике Браун, помимо всего прочего, нравилось быть заинтригованной.
Кто-то похлопал ее по плечу и предложил купить выпивку. Господи, да этому дядечке под шестьдесят! Он что, посчитал ее старушкой? Улыбнувшись, она указала на его обручальное кольцо. Дядечка глуповато ухмыльнулся, и Вероника повернулась к нему спиной.
Покончив с вином, она взяла сумочку, вышла, поймала такси и поехала по Первой авеню к югу. Сидя в салоне, прокрутила в уме весь разговор. «Сомакс», компания с дурной славой, которая реально могла проводить новаторские изыскания, была мечтой любого журналиста-расследователя. Такой материал стал бы переломным моментом для карьеры.
Может, тема биомедицины и покажется многим не слишком увлекательной, но Вероника нашла свою нишу и обжилась в ней. Она годами вносила вклад в эту тему от Луисвилля до Цинциннати и от Детройта до Нью-Йорка.
Теперь пришло время для чего-то большего и лучшего. Биотехнологии были ее лестницей, и «Сомакс» мог стать верхней ступенькой. Куда вела эта лестница? Возможно, на серьезную позицию в информационной сети или к контракту на книгу; поднявшись к вершине, Вероника сможет открыть запертые двери к славе. Тема постепенно захватывала ее. Ей доводилось видеть, как нечто подобное происходило с ее коллегами: налетало, овладевало душой и телом, а потом швыряло их по всей земле.
Зато какая увлекательная получится командировка!
Болгария – отнюдь не то место, которое бухгалтерам нравится видеть в квитанциях по счетам. На самом деле ее начальство вряд ли заинтересует скандальная информация, которую Вероника надеялась нарыть на «Сомакс». Но многие источники ею заинтересуются. Очень и очень многие. Вероника взялась бы за дело даже самостоятельно, если найдется достаточно многообещающая зацепка.
И она только что сидела в баре с человеком, у которого такая зацепка вполне могла быть.
* * *Она поднялась на третий этаж приятно, по-домашнему обветшалого здания в Ист-Виллидж, уставшая после длинного дня, который начался в пять утра. Репортаж о «БиоГордене» вышел перед самой ее встречей с Домиником.
Вероника вошла в свою тесную квартирку с одной спальней, скинула обувь на высоких каблуках и вздохнула, глядя на беспорядок. Слишком уж мало времени в сутках!
Она налила в винный бокал последнюю перед сном порцию и устроилась на диване. Потом, одолев половину бокала, снова вздохнула и встала. Включила ноутбук, проверила на сон грядущий основные новостные каналы. Она проделывала это ранним утром и поздним вечером, да и в промежутке между ними тоже частенько. Вероника Браун не могла позволить себе оставаться в неведении относительно свежих новостей. Это было единственное подобие режима, действие, которое она заставляла себя повторять ежедневно. Хотелось бы сказать то же самое о пробежках, аэробике и пилатесе, но увы… что ж, во всяком случае, работа заставляет ее много ходить.
Возле компьютера лежал компакт-диск самоучителя по французскому языку, под ним – каталог изысканных вин, которые боролись за место на столе с руководством по йоге для начинающих и до сих пор не открытой тайской поваренной книгой. Хорошо бы научиться работать во сне. Хоть бы ученые-биотехнологи поторопились и открыли секрет вечной жизни! Проклятье…
Ее взгляд задержался на экранной заставке, изображавшей супружескую чету перед облупившимся, обшитым вагонкой домиком, зажатым между двумя такими же. Эти двое казались пожилыми, однако Вероника знала, что их до поры состарили труд на фабрике и тяжелые условия жизни. Ей было это известно, ведь фотография запечатлела ее родителей, а сама она выросла в этом домике. Изображение было больше чем просто напоминанием: оно предостерегало от того, что никогда не должно с ней случиться.
Вероника прошла в спальню, которая в нормальном городе сошла бы разве что за стенной шкаф, влезла в футболку и опустила подъемную кровать. Прежде чем лечь, она совершила действие, которое всегда делала на ночь: открыла окно и несколько раз глубоко вдохнула. Воздух был чистым – во всяком случае, для Нью-Йорка, поскольку большей площади квартиры Вероника предпочла окно на парк Томпкинс-сквер.
Вглядевшись в заросли вязов под окном, она вдруг вцепилась в подоконник.
Кто-то стоял среди деревьев лицом к ее квартире. Кто-то в белой одежде, которая странно мерцала в тусклом лунном свете.
Через парк постоянно, срезая путь, ходили люди, порой там устраивались на ночевку бездомные. Но этот человек стоял там в одиночестве, среди тьмы и чего-то ждал. Чем, черт возьми, он занят?
Вероника вытащила из сумочки миниатюрный бинокль и присела у окна. Нашла размытое изображение фигуры внизу, настроила резкость.
И ахнула.
А потом захлопнула окно, закрыла задвижку и задернула занавески. Бросилась к входным дверям, убедилась, что засов на месте, сделала несколько быстрых поверхностных вдохов. Затем подбежала к телефону и дрожащими пальцами набрала номер.
– Девять один один, служба спасения.
– У меня под окном посреди парка Томпкинс стоит человек, с ног до головы обмотанный белыми бинтами. Просто стоит, и всё. Не знаю, что с ним за ерунда такая, но мозги у него явно набекрень. Пусть кто-нибудь приедет и разберется с ним; он, наверное, из психбольницы сбежал.
– Мэм, успокойтесь. Скажите ваш адрес. Мы кого-нибудь пришлем.
Продиктовав нужные сведения, Вероника села на диван и стала ждать сирен. Внезапное появление душевнобольного, или любителя поприкалываться, или кто он там был, взволновало ее сильнее, чем что бы то ни было за десять лет жизни в одиночестве. Наплевать, если полиция по приезде обнаружит безобидного любителя наряжаться: Вероника хотела, чтобы его арестовали, раз он перепугал ее до полусмерти. Господи, пусть это окажется просто розыгрыш!
Когда дрожь немного унялась, она выпила еще бокал вина, а потом еще один. Раздалась сирена, потом замолчала, и Вероника заснула, обхватив бокал пальцами.
9
Утром Грей стал наводить справки насчет «Сомакса». Кое-что из рассказанного Вероникой подтвердилось, но почти ничего нового он не нашел. Штаб-квартира «Сомакса» базировалась в Софии, столице Болгарии. Радикалы по обе стороны баррикад упоминали компанию в своих блогах либо как рай для требующих отваги новаторских исследований, либо как выгребную яму научной безответственности и аморальности. Грей заподозрил, что истина, как обычно бывает, где-то посередине.
Хотя, может, и нет. Его встревожила история об африканской деревне. Он нашел несколько статей трехлетней давности, где высказывались те же подозрения насчет экспериментов над людьми, которые упоминала Вероника.
Еще он обнаружил, что фирма «Сомакс» получала гранты от «Группы Лазаря». По результатам поиска это оказалась неправительственная организация, способствующая научному прогрессу. Постепенно картина стала более ясной: оказывается, «Группа Лазаря» финансировала исключительно исследования, связанные со старением.
Больше ничего интересного Грей не нашел и позвонил Аль-Мири. Тот ответил после третьего гудка.
– Я тут наткнулся на некоторые вещи, которые хотел бы с вами обсудить, – сказал Грей. – Вчера я побывал в «БиоГордене», это компания в Нью-Джерси. Не думаю, что они связаны с вашим делом. А вот «Сомакс» – более многообещающая контора.
– За «Сомаксом» тянется целый шлейф сомнительных исследований.
– Так оно и есть, – подтвердил Грей, – но не это склонило чашу весов в его пользу. Мне тут подумалось, что ваша компания просто крошка по сравнению с великанами из списка.
– Да.
– Ну и кто мог узнать о вашем новом продукте? Вам известно, что «Сомакс» вроде как ставил биологические опыты на жителях африканских деревень?
– Я внешними делами не занимаюсь.
– Просто дело происходило практически у вас под носом, в Судане. Если бы мне понадобилась достаточно стабильная международная база для операций в этом регионе, я бы выбрал Каир, а не Хартум.
Аль-Мири ничего не ответил, а Грей продолжил:
– Какова вероятность, что люди из «Сомакса» могли зацепиться в Каире? Там легче проводить исследования, закупать все необходимое, не бросаться в глаза и связываться внешним миром.
– Понятно.
– Чтобы они наткнулись на вашу компанию, нужно еще одно совпадение. Скажите, три года назад вы уже обладали этой технологией? Или, может, она хотя бы была у вас в разработке? «Сомакс» именно тогда работал в Африке.
– Технология была, – пробормотал Аль-Мири.
– Есть вероятность, что в «Сомаксе» могли о ней услышать?
– От утечек информации и слухов никуда не денешься.
Во время разговора Грей расхаживал по комнате.
– Думаю, пришло время рискнуть. Завтра вечером я могу быть в Болгарии. Других зацепок у нас нет, а африканская связь выглядит убедительно. Можно как-нибудь взбаламутить ситуацию, хотя бы с целью исключить «Сомакс».
– Согласен. И пожалуйста, действуйте быстро. Буду ждать сообщений о том, что вы нашли.
Грей нахмурился, держа телефон на отлете. Он ожидал хотя бы небольшого сопротивления.
– Расскажите о пропаже побольше. Я постараюсь войти в курс дела.
В трубке некоторое время помолчали.
– Раствор в пробирке содержит фермент теломеразу. Теломераза играет важную роль в репарации ДНК.
Грей попросил произнести по буквам название фермента и записал его.
– Теломераза была подробно изучена, но мы считаем, что обнаружили у нее неизвестные ранее свойства. Они чрезвычайно специфичны.
– Пока что мне просто нужно ознакомиться с общей информацией, – сказал Грей. – Буду держать вас в курсе.
– Да, пожалуйста.
* * *Грей позвонил Виктору и передал тому разговор с Аль-Мири. Виктор посоветовал ему быть поосторожнее в Болгарии, поскольку корпорация вроде «Сомакса», вероятно, держит местные власти у себя в кармане. А то и не только власти. Еще Виктор пообещал присмотреться к «Группе Лазаря».
Грей не знал, чего ожидать, согласившись работать на Виктора, но уж точно не погружения в преступный мир вокруг биомедицинской геронтологии. Впрочем, возражений у него не имелось: он был рад поработать, да и само дело его заинтриговало.
А Болгария? Он побывал более чем в пятидесяти странах, но Болгария в их число не попала. Ему предстояло хотя бы в общих чертах разобраться в кириллице и как можно больше узнать о тамошних обычаях и языке. Конечно, английский, будто мутировавший вирус, распространился по всем задворкам и затерянным уголкам планеты, но Болгария есть Болгария.
Впрочем, Болгария Доминика не тревожила. Его тревожил Аль-Мири. Что-то странное виделось Грею в этом генеральном директоре, терзало его. Эта странность не была связана с культурными различиями или эксцентричными манерами заказчика. Она имела отношение к его речи, к нейтральному звучанию его голоса, которое, однако, каким-то образом передавало крайнюю озабоченность судьбой пробирки. Эта озабоченность, по мнению Грея, выходила за рамки обычной жадности. Сам он жадным человеком не был, но понимал, что деньги влияют на некоторых людей куда сильнее, чем на остальных. А для кого-то могут даже стать религией.
Он купил болгарский разговорник и карту Софии, прихватил вдобавок кое-какие геронтологические исследования, вернулся к себе в отель, взял пива и уселся в кресло. Прежде чем открыть разговорник, он скользнул взглядом по своим личным вещам. В одном углу стопкой громоздились книги: философия, теория боевых искусств, несколько видавших виды романов. На прикроватной тумбочке стояла фотография матери, а рядом с ней – подарок Ньи, крохотная резная статуэтка из мыльного камня, изображающая слившихся в объятиях влюбленных.
Грей с рассеянной медлительностью допил пиво. Его мысли уже витали над Атлантикой.
10
Профессор Виктор Радек держал в большой руке бокал для абсента. Он поместил кубик сахара в ложку с прорезями, а ложку положил поверх бокала. Капнул на сахар абсента, поднес горящую спичку и стал наблюдать, как сироп карамелизуется и капает в бокал, а потом утопил там горящую ложку. Короткая вспышка заставила профессора улыбнуться. Абсент представлялся ему настоящей любовницей, чувственной, пылкой и безупречной.
Виктор добавил ледяной воды – погасить пламя, ровно столько, сколько нужно, чтобы высвободить полынь и анисовое масло; ровно столько, сколько нужно, чтобы добиться чувственного молочного цвета, означающего ритуальное перевоплощение.
Он взбалтывал амброзию, ласкал, познавая ее глубины. Потом опрокинул напиток в горло, и тот скользнул вниз, унося разум ученого, беспокойный и жаждущий, в знакомую обитель.
Виктор подошел к окну гостиничного номера, увидел Берлин, и его мозг сразу пробудился от странно просветляющего действия туйона. Сильный город – Берлин. Чудо эволюции. Лишившись гордости, мегаполис выжил, приспособился и стал новым творением, современным плавильным котлом единства и прогресса. Вот так, размышлял Виктор, смиряет города война: они возрождаются более мудрыми и добрыми, широко раскрыв свои объятия тем, кого сторонились прежде.
Войны, как и любые преходящие деяния государств, никогда не интересовали Виктора. Вселенная виделась ему гигантской мозаикой, Земля – одной планетой среди миллиардов, а мелкие сражения ее обитателей – ерундой, отвлекающей от великих истин. Именно великие истины вели ученого: в чем смысл жизни, куда мы идем, откуда пришли? Не имея ни кредо, ни теологии, Радек посвятил свою жизнь исследованиям и личному опыту, мимолетным видениям того, что считал фрагментами этой мозаики: странными, необъяснимыми, сверхъестественными, Божественными. Подобное чувство веры – или религии, или просто онтологического бытия – ежедневно вдохновляет миллиарды людей.
Берлинское дело нагоняло на Виктора скуку. Очередная горстка недовольной молодежи возомнила себя сатанистами. Ребята не потрудились даже провести хоть какое-то исследование и ничего не знали о настоящих сатанинских культах. Впрочем, им было известно достаточно, чтобы принести другим бессмысленный вред и страдания. Они убили одноклассника – распяли его в лесу. Ритуал был проведен небрежно, дилетантски. Виктор и рад бы был помочь, но берлинская полиция на самом деле в нем не нуждалась. Кто ей был нужен, так это психиатр.
Мысли Виктора переключились на дело, над которым работал Грей. Профессор еще не встречал человека, настолько… скрытного, как Доминик Грей. Виктору практически ничего не было известно о прошлом напарника, кроме того, что тот не любил обсуждать эту тему.
