Смотрите, как мы танцуем

– Ты же сказала, это займет всего пару минут! Разумеется, тебе на нас наплевать. Теперь у меня неделю будет спину ломить!

Мужчина лет сорока осторожно распрямил ноги. Повертел головой вправо-влево, потянулся. Загорелый, с темными, коротко стриженными волосами и крепкой шеей, он походил на Кэри Гранта. На левом запястье он носил золотую цепочку: Аиша рассмотрела ее вблизи, когда мужчина положил руку на шею Монетт и погладил ее. В зеркале заднего вида Аиша попыталась разглядеть молодого человека, сидевшего у нее за спиной и молчавшего как рыба. Но лица не увидела, только копну черных волос и взлохмаченную бороду. Он сидел лицом к окошку и, казалось, был поглощен созерцанием пейзажа.

– Это все твое?

Аиша не поняла, что он обращается к ней.

– Это твоя ферма, да?

– Это ферма моего отца.

– А, того самого, который не должен нас видеть. Он что, очень страшный?

– Он просто мой отец, и все.

– А ферма эта, она очень большая?

– Не знаю.

По обочине шагали двое мужчин. Два работника в резиновых сапогах и шерстяных свитерах с дырками на локтях и у ворота. Когда машина проезжала мимо них, они подняли головы и поприветствовали Аишу, приложив руку к сердцу. Ей стало стыдно. Так же стыдно, как при виде огромного, недавно появившегося указателя на въезде, на котором большими синими буквами было написано: «Поместье Бельхадж».

– Твой отец поселенец?

– А вот и нет! Он марокканец, и эта земля принадлежит ему.

– Марокканец он или нет, это все равно. Твой отец мало чем отличается от русских помещиков, владевших рабами. Вы живете как европейцы, вы богаты. Необязательно быть поселенцем, чтобы относиться к людям как к дикарям.

– Что за ерунда?

Монетт расхохоталась и воскликнула:

– Аиша, позволь представить тебе Карла Маркса. А это Анри, – добавила она, нежно поглаживая пальцы своего любовника. – Они сделали мне сюрприз – приехали со мной повидаться. Я не знала, что с ними делать. Не могла же я их оставить с матерью. Сейчас попытаемся найти им отель.

Пока они ехали, Монетт рассказала, что Анри живет в Касабланке и преподает экономику, а Маркс – его студент. Они познакомились два года назад, на концерте Жака Бреля в кинотеатре «Риф де Мекнес». Анри иногда перебивал ее, делал какое-нибудь забавное уточнение или добавлял подробность, которую она забыла. Например, что она была в голубом платье и расплакалась, как только Брель запел Ces gens-l?. В тот вечер, после концерта, они пошли в отель «Трансатлантик» и увидели, да, собственными глазами увидели Жака Бреля: он пил пиво в баре и смотрел куда-то в пространство, положив на стойку печальные длинные руки. Монетт хлопнула ладонью по рулю:

– Вы же не знаете самого главного! Сегодня ночью Аиша принимала роды прямо в поле… при помощи вилки. Расскажи им, Аиша.

Та пошевелила губами, но не издала ни звука.

– Она стесняется! А вот я всегда знала, что она будет великим врачом. Она уже в лицее была лучше всех нас.

Карл Маркс усмехнулся. Обиженная Аиша повернулась и уставилась на него. У молодого человека были такие же волосы, как у нее, только угольно-черные, и казалось, он их нарочно начесывает, чтобы придать еще больше объема. Лицо его тонуло в густой, лохматой бороде, он носил очки с толстыми стеклами. Его широкий выпуклый лоб придавал ему серьезный, немного пугающий вид. Она не могла бы сказать, красив он или нет, но этот норовистый парень с грустным лицом, сидевший так близко, полностью завладел ее мыслями. Он показался ей до ужаса живым.

– Что тебя так рассмешило? – осведомилась она.

– Только буржуа становятся врачами. Вероятно, у твоего отца прорва денег, раз он может оплатить тебе несколько лет учебы.

– Ну и что? Он ради этого трудился. Зарабатывать деньги, кажется, не преступление.

– Это как посмотреть.

– Не слушайте его, он не всерьез. Все, что он тут наговорил, вычитано у Маркса. Вообще-то он не злой, уж поверьте, – примирительно сказал Анри. – Ну что, вы выбрали фильм?

В кино они не пошли. Монетт настояла на том, чтобы насладиться теплым ласковым вечером, и они расположились на террасе «Кафе де Франс». Монетт, не в силах совладать с собой, то и дело прикасалась к Анри. Она клала ладонь ему на ногу, потом на плечо, наконец, сжала его пальцы и больше не выпускала. Ее взгляд, обращенный к нему, выражал не просто любовь, а желание сбежать отсюда, надежду на то, что с ней произойдет что-то хорошее и она вырвется из тоскливой рутины. Она задавала Анри вопросы о жизни в Касабланке и изо всех сил старалась его слушать. Но ее мысли витали далеко, она не могла думать ни о чем, кроме обнаженного тела Анри и той минуты, когда он ее поцелует. Он приехал ради нее. Она твердила про себя: «Он приехал ради меня». Со дня первой встречи в 1966 году они постоянно переписывались. Письма Анри, такие красивые, такие умные, приводили Монетт в смущение, и она целыми днями смотрела на лист желтой почтовой бумаги, не находя слов, чтобы выразить то, что у нее на сердце. Он звонил ей на Рождество, в день рождения, а зимой 1968 года они отправились в горы, в Ифран, и гуляли по заснеженным кедровым лесам, где на ветках деревьев раскачивались бесхвостые макаки. А теперь он здесь, с ней, и он волнует ее, лишает дара речи, как мечта, которая внезапно сбылась, когда ты уже перестала надеяться. Весь вечер она не обращала ни малейшего внимания на Аишу, и та сидела, скрестив руки и жуя коктейльную соломинку. Ее взлохмаченные волосы придавали ей вид растерянного ребенка. Она явно не желала поддерживать беседу с сидящим напротив нее юным педантом, стучавшим ногой в такт мелодии.