Два брата: век опричнины

– Проси, требуй, чего хочешь, все, что у меня есть, отдам! Только Прасковьюшку мою оставь при мне, прикажи не трогать ее!

Никита Федорович без сожаления смотрел на него, в голове у него зародился дьяволский план. Приказав купцу подняться, он взял его под локоть и проговорил:

– Видишь ли, Иван Семенович, сколько лет знаю тебя, думал раньше, что ты муж хороший, не тать какой-нибудь и не лиходей, а сегодня ночью молодцы мои вора поймали, который хотел у меня в амбаре поживиться, да только отрок тот малодушен оказался, на тебя указал после нескольких ударов. А я как услышал такое, дай, думаю, загляну в гости к тебе, чай, соседи, живем не по далеку.

Купец от этих слов вздрогнул, по спине пробежал холодок. Все, вроде предусмотрел он, и юнца ловкого нашел, а тот не справился с его приказом. И тут иная картина встала пред его мысленным взором: стоит он посреди своей горницы и глядит пристально в лицо Андрея, сын этого самого Никиты Федоровича, который слезно умолял его:

– Прошу тебя, Иван Семенович, сделай доброе дело, не ради себя ведь прошу же тебя. Слыхал ты, как отец мой одного дворянина у того дома зарубил, детей его сиротами оставил, все, что у них было, забрал себе, а как быть семье того погибшего? Вот и порешил я, что негоже оставлять вдов и сирот на произвол судьбы, надобно отнятое у них добро вернуть, чтобы детки малые не голодали. Бог простит тебе грехи, ежели поможешь мне.

– Почему тогда ты сам не вернешь им муку и зерно, а меня втягиваешь в это дело?

– Не могу я, сам ведаешь, что отец мой косо на меня посматривает, шагу ступить не дает. Ежели я сам решусь на подобное, то ни меня, ни вдову ту, ни детей не пощадят. Ты сам знаешь моего отца. Прошу только об одном, найти человека, который сможет ночью тайком пробраться в наш амбар и вытащить три мешка, посули ему хорошую оплату, только помоги.

– А коли поймают да дознаются, что мною послан, тогда что?

– В любом случае молчи. Руки будут ломать – молчи, железо прикладывать – молчи, пальцы отрезать – молчи. Своим признанием ты себя не спасешь, а только нас всех погубишь.

– Вона как! Я, значит, должен рисковать своей жизнью ради кого-то, а ты сухим из воды решил выйти. Нет, – купец протянул ему мешочек с деньгами и добавил, – нет, не буду помогать, не хочу погибать от рук убийц. Твой отец, вот и решай с ним вопросы сам, а меня оставь в покое.

Андрей опустил голову и направился к выходу, деньги свои так и не взял. Он уже готов был уйти, как Иван Семенович вдруг остановил его:

– Погодь, Андрей. Сколько детей осталось у того дворянина?

– Пятеро. Сейчас они голодают.

Эти слова возымели большую силу, нежели мешочек с деньгами. Купец какое-то время обдумывал что-то в голове, а потом махнул рукой:

– Ин ладно, так уж и быть, пособлю. Только вдругорядь на меня не расчитывай.

– Спасибо тебе, – только и нашел, что сказать Андрей и тяжелой поступью спустился по ступенькам во двор, по которому бегали, кудахча, курицы. Собака громко и злобно залаяла.

– Замолчь ты, окаянная! – вскрикнул на нее Иван Семенович, который вышел, дабы проводить тайного гостя до ворот.

С того дня прошла неделя. Думал ли купец, что попадет в руки Никиты Федоровича в ту же ночь, когда поручил Олеше обокрасть князя? Теперь вон и Прасковьюшку замучают, а самого его на дыбы. Эх, зря все таки согласился – и детям не помог, и себе жизнь укоротил.

– Так ты скажешь, почто тятя окаянного к моему дому направил или же, – он мотнул головой в сторону отчаянно визжавшей Прасковьи, на которую навалился всем телом Путята, остальные с хохотом и словами непотребными держали ее ноги, дабы она не брыкалась.

– Княже, прошу тебя, Богом заклинаю, прикажи отпустить Прасковьюшку, неужто она вызывает опасение у тебя?

– Какая мне-то разница?! Бабы чай все говорливы, чего узнают, то всему свету разбалтают, а мне этого не надобно, понимаешь? – Никита Федорович вдруг оборвал речь и обратился к Путяту. – Ты уж, дружок, полегче там, а то баба визжит как будто ее режут, а то разбудит все округу, потом стыд и срам мне.

– Да что ж я, князюшка, поделаю, коль уд мой как у жеребца, а баба красою лепа, кровь так и греет.

– Ну тогда заткните ей чем-нибудь рот, слышать ее не могу!

Один из верных людей князя засунул в рот Прасковьи траву, та захрипела, пытаясь выплюнуть ее, но тяжелая мужская рука плотно сжала ей губы и женщина не поняла, как лишилась чувств.

– Вы убили ее! – закричал Иван Семенович и вскочил на ноги.

Никита Федорович успел перехватить его и кулаком стукнул по спине. Потеряв равновесие, купец упал с крыльца прямо на траву, где неподалеку лежал окровавленный труп собаки. Он протянул руку в сторону Путяты и промолвил:

– Пожалуйста, оставь мою Прасковьюшку, вы и так убили ее.

– Да жива твоя баба, жива! – закричал на него «медведь». – Чего кручинишься, как дева? Чай, сам с Прасковьей спишь, а нам нельзя что ли? И с чего ей вдруг умирать, от плотских утех?

Купец заплакал. В его душе родилась жалость к себе, своей жене, собаке, к той кручине, что произошло с ним? И стоило ли ради чужих детей, коих он никогда не знал и не видел, так рисковать собственной жизнью, жизнью супруги, которую любил более, чем кого либо? Не заметил он, как двое рослых мужей связали ему руки и поволокли по мягкой траве. Иван Семенович даже не упирался, не кричал, но только тихо твердил молитву, призывая Бога помочь если не ему, то хотя бы его семье.

Двое опричников уселись на лошадей и с упоением посмотрели в ту сторону, где на земле осталась лежать Прасковья. Женщина очнулась и при виде склоненного над ней лица Путяты истощенно вскрикнула. Увесистый кулак «медведя» заставил ее снова замолчать.

Иван Семенович открыл рот, но изо рта вырвалось лишь хриплое дыхание. Остальные собравшиеся во дворе при виде лежащей неподвижно нагой женщины громко расхохотались, и лишь гневный окрик Никиты Федеровича, отдавшего приказ убираться восвояси, зставил их замолчать и садиться на коней. Купец все еще стоял со связанными руками и не мигая глядел на жену, которую даже не прикрыли чем-либо. Но когда веревку, стягивающую его кисти рук, начали привязывать к седлу, он закричал что есть мочи, не задумываясь о сказанных словах:

– Почто вы, бесы, Прасковьюшку без вины убили? Будьте вы прокляты, мужеложцы поганные, крамольники безбожные! Вы предаетесь блуду, а по ночам от жен своих рукоблудствуете! Гнев Божий падет на вас, тати-лиходеи!

Никита Федеровоч стремительной походкой, не смотря на возраст, подошел к нему и наотмаш ударил по лицу, потом еще и еще, до тех пор, пока из носа и губы не потекла струйкой кровь. Взмахом руки князь призвал к себе верного Путяту и сказал:

– Сделай так, дабы он замолчал навеки, но не убивай.

«Медведь» вместе с еще одним товарищем оттащили поотдаль избитого купца, один наступил несчастному на горло, а второй, достав из сапога маленький острый ножик, открыл насильно ему рот и, злорадно посмеиваясь, отрезал язык. Не имея возможности прикрыть рот, из которого брызгала темная кровь, Иван Семенович замычал, что вызвало новую волну смеха у опричников.

Князь еще раз оглядел двор и заметил Петра, гоняющегося за курицей, которая громко кудахча, убегала от преследователя.

– А ну-ка, поди сюда, тварь бессловесная! – кричал Петр на курицу.

– Эй, Петрушка, ты чего там делаешь? Давай собирайся в дорогу, – крикнул ему без злобы Никита Федерович.

Петру, наконец-то, удалось поймать птицу, и с веселым смехом он приторочил ее к седлу рядом с собачьей головой. Ивана Семеновича уложил поперек седла Путята, чьи руки были забрызганы кровью. Вороные кони взметнули тучи пыли, когда поскакалт прочь от дома купца.

Скакали долго. Иван Семенович потерял сознание и потому не видел, куда и зачем его везут. Наконец, после бешеной скачки кони остановились подле реки, что протекала рядом с березовой рощью. Никита Фкдорович спрыгнул на землю и остановился на ее берегу, его взор блуждал по предрассветному небу, зеленым лугам на том берегу. Князь устало опустился на землю и прислонился спиной к березке. Он помнил здешние места еще с отрочества, когда отец его получил за верную службу от царя Василия Ивановича земли в земщине, тогда еще будучи ребенком, Никита Федорович часто бегал сюда с другими ребятишками купаться в реке, после чего, мокрые аки цыплята, гуляли они гурьбой по лесу, собирали грибы да ягоды, а вечером, как только начинало темнеть, возвращались домой – счастливые и уставшие. Кто мог ведать тогда, что из веселого, добродушного Никитки, как бывало, называли его отец с матерью, вырастет безжалостный убийца, исполнитель царской воли. Сейчас князь глядел на реки и в душе его зародилось чувство, которое нельзя было описать словами: то была не жалость, не раскаяние, а нечто иное. За несколько лет он научился не поддаваться воли чувствам, пресекал их на корню, ежели ощущал их в своем сердце.

Пока князь предавался светлым воспоминаниям, его верные сподвижники во главе с Путятой уже развели костер и распотрошили курицу, готовя на завтрак свежее мясо. Купец сидел на траве неподалеку, его рот был закрыт белой тряпкой, которая за столько времени вся пропиталась кровью. Слезы застилали ему глаза, когда злодеи рассправились с курицей, его курицей, за которой ухаживала Прасковья. Эти мысли наполнили его душу горечью.

Путята призвал князя разделить с ними трапезу, и дабы угодить тому, предложил самый большой кусок. Никита Федорович взял куриную ножку и уселся рядом с Иваном Семеновичем. Купец покосился на куриную ножку и отвернулся. Князь усмехнулся и проговорил:

– Взгляни на здешние места, Иван. Какая красота, правда ведь? Неподалеку сызмальства играл я с другими ребятишками, благодатное время тогда было. Отец мой служил царю Василию Ивановичу, за что и получил земли за Москвой. Теперь я верно служу сыну покойного царя, Иоанну Васильевичу и буду служить ему до конца дней. Власть есть от Бога, а царь-государь есмь помазанник Божий, идти против его воли грех для православного. Так-то, – после этих слов он откусил кусок курицы и добавил, – хороша курятина!

Иван Семенович слышал его голос, но ни разу не посмотрел в его сторону. По щекам текли слезы, а нестерпимая боль отзывалась во всем теле. Мысли о злочастной кончине Прасковьюшки не давала ему покоя.

Никита Федорович замолчал и прикрыл глаза. У него было одно желание – поскорее вернуться в дом, скинуть тяжелую мешковатую одежду и лечь в теплую постель, под бок дородной Марфы Егоровны. Ему почему-то вдруг вспомнилось посеревшее лицо отца со впалыми глазами, и как он, будучи еще молодым, сидел подле ложа умирающего родителя и внимательно слушал наставления.

– Послушай меня, сын мой, – слабым голосом сказал отец, – дай руку твою, я благословю тебя перед смертью. Будь счастлив и помни одно: соблюдей десять заповедей и живи по закону Божьему, а ежели оступишься ты от Бога своего, то не будет тебе покоя не в этой жизни, ни в иной. Ты будешь проклят людьми, небом и землей. Помни Священное Писание и то, чему я учил тебя.

Тогда Никита Федорович искренне пообещал отцу исполнить его волю, тем более, что недавно женился на красавице Марфе – дочери потомственного дворянина. Тогда все казалось красочным и легким, а когда жена понесла первенца, то счастью их не было предела. Назвали мальчика в честь прадеда – деда Никиты Федоровича. Через два года родился второй малыш, который отличался от тихого и спокойного старшего брата буйным нравом и непоседством. Князь сразу выделил последыша среди сыновей и уделял тому больше внимания, недели Андрею. Андрей поначалу ревновал брата к отцу, но постепенно смирился, успокаивая себя мыслью, что мать любит его более, нежели непоседу-Сашку. С горечью думал сейчас Никита Федорович, сидя под березой, о судьбе старшего сына, с каждым днем Андрей все больше и больше отдаляется от него, предпочитая оставаться подле матери своей. В такие мгновения князь осуждал самого себя за несправедливое отношение к первенцу, теперь его мысли разделял один лишь Александр – прыткий, ловкий и такой же жестокий. Вспомнил князь, как еще отроком Сашка забил до смерти беременную собаку, Андрей же стоял в стороне и громко плакал, умоляя брата прекратить зверское безумие. На крик прибежали Марфа Егоровна с нянькой. Плачущего Андрея увели домой, а Сашу мать сама сильно наказала хворостинкой. После этого случая младший брат возненавидел старшего, затаил на него обиду, в порыве гнева однажды воскликнув:

– Я не хочу быть твоим братом! Тебя матушка никогда не наказывает, а мне, наоборот, вечно от нее достается!

Ревность съедала мальчика. Как бы ни любил его отец, мать для него все равно оставалась на первом месте, вот почему он злобно теребил руки, когда видел, как Андрей ласково льнет к матери, а та с любовью целует его. С возрастом ревность прошла, но дружбы между братьями не было.

Наевшись курятины, опричники собрались в путь. Никита Федорович приказал отвезти купца в темницу для дальнейшего расследования, а сам в окружении Путяты и Петра поехал домой. Уже спешившись у ворот собственного дома, князь увидел отца Алексия в окружении юных прислужников. Никита Федорович снял шапку и первым подошел к владыке, склонил пред ним голову: