История России. Кровавое воскресенье

На пороге комнаты отдыха со спины мастера сразу появилась девочка лет двенадцати. Она терла глаза тонкими ручонками – видимо спала. На ней был длинный сарафан, волосы распущены, вид болезненный.

–Люся дорогая,– ласково обратилась к ней Анна.– Погляди за станком: мне нужно отлучиться. Это моя помощница,– сказала Анна, глядя на Сашу..– Второй месяц как учу.

–Хорошо, тетя,– ответила Люся.

–Я тебе не тетя,– громко среагировала Анна.– Сколько раз можно говорить тебе!

–Хорошо, тетя,– вновь ответила Люся.

–Бесполезно,– Анна помотала головой.– Ладно, давай работай.

Оказавшись во дворе, Анна полной грудью вдохнула холодный зимний воздух.

—Анна, почему ты так грубо с девочкой?– спросила Саша.

–Я с трудом отучил ее не называть меня мамой. Пусть не привыкает к вежливости и состраданию,– фыркнула Анна.– Ей предстоит тяжелая жизнь, где кругом одна бесчеловечность. Она сирота. Ее родители умерли, оставив шестерых детей. Всех разобрали родственники, двое умерли, а Люся досталась мне..

Саша кивнула головой одобрительно, но ничего не сказала.

–Ты знаешь, какая у нее зарплата?– спросила Анна.– Три рубля в месяц. Вот такое равенство. Вот такая справедливость.

–Ничего удивительного, Анна,– проговорила Саша.– У Симских рабочих забирают детей в возрасте от 12 до 16 лет и отправляют на Бакальские рудники. Там их селят в казармах и заставляют дробить руду. Каждый из них обязан свезти на склад 50 пудов руды. Знаешь, сколько они получают – три копейки в день.

—И у нас таких хватает, – продолжала Анна, -худые ребятишки, которым еще не миновало и восьми лет. Их заставляют таскать тяжелые тюки с хлопком, корзины с пряжей, коробки со шпулями. Жалкие, оборванные, едва держащиеся от усталости на ногах, они обтирают ветошью машины. Они при полном рабочем дне с трудом зарабатывают на хлеб. А крестьяне…

—Первой в Европе крепостную зависимость крестьян отменили в Англии в 15 веке, последней в России в 19-ом. Как писал К.Маркс "Человека формирует среда", так что имеем, то, что имеем.

—Нам все это известно, Анна,– сказала Саша.– Надо что-то делать.

Выйдя во двор, Анна сделала глубокий вздох и осмотрелась по сторонам: несколько серых зданий с обшарпанной штукатуркой и маленькими квадратными окнами заполняли большой двор ткацкой фабрики.

В конце террасы мужик, обмотав тряпками ноги до колен и зажав в них булыжник, молотком разбивал на нем щебенку. Рядом с ним стоял другой бедолага в лаптях и заношенной одежде. На спине видна подушка, закрепленная лямками, чтобы было удобно таскать щебень на этажи здания.

Анна не смогла пройти мимо без реплики.

–Дядя Ваня, ты, что с ума сошел в такой холод колотить камни или штраф выписали?

–Иди, иди: не твое дело,– огрызался мужик с бородой и в грязном бушлате.– Сама дура, не понимаешь: щебень на холоде ломается легче.

Анна хотела обернуться и что-то добавить, но Саша одернула ее.

–Ладно тебе, не задевай его. Нас ждут.

Между тем мужик перешел на начальство и стал изрыгать проклятия на него и на жизнь.

–Слышишь?– воскликнула Анна.– Не найдешь людей, довольных жизнью. Проклятие.– И кому я там понадобилась!

Как только Анна вошла в маленькую комнату, наполненную запахом керосина и сигаретным дымом, она столкнулась с мужчиной средних лет в рясе священника.

–Я про вас много слышал, Анна,– произнес незнакомец, сделав шаг навстречу.– Меня зовут…

–Гапон!– выдохнула Анна.– Я вас знаю.– Она бросила укоризненный взгляд на Сашу,– могла бы и сказать.

Она перевела дух и смерила Гапона с ног до головы – яркая, красивая, запоминающаяся внешность: любой, увидевший его один раз, безошибочно узнавал его спустя много лет. С кавказским типом лица, со смуглой кожей, крупным носом, черными, как смоль волосами и такой же бородой производил неизгладимое впечатление.

Агент охранки, перед которым Зубатов поставил одну задачу – вывести из мутной воды на чистую всех активистов рабочего и революционного движения. Потом их расстрелять или спрятать в застенках тюрем, в ссылках Сибири…

Коль он пришел ко мне, я засветилась и состою в черных списках охранки. Ну и пусть.

– Я пришел к вам просьбой, Анна,– сказал Гапон.

–С какой?

Гапон опустил голову, держа взгляд на своей обуви, потом поднял и посмотрел в глаза Анны.

–Во-первых, я хочу вас попросить вывести людей на митинг 9 января и второе,– Гапон сделал паузу, как будто вторая просьба имеет большее значение, чем первая. – Во- вторых, я хочу вас попросить сшить два стяга: один красного цвета, другой белого.

—Не поняла.– Сморщив лоб, сказала Анна. – К чему это и что за митинг?– Она недоуменно посмотрела на подругу.

–Дело в том, что комитет принял решение провести шествие к царю с Петицией. Если он примет делегацию рабочих, то мы пойдем с белым флагом, а если откажется это делать, то мы пойдем под красным флагом.

–Почему красный?

Гапон хмыкнул, помотал головой и улыбнулся.

–Вы не знаете, что красный цвет-это символ революции?– заметил Гапон.

–О какой революции вы говорите!– недоверчиво произнесла Анна.– Мне известны ваши взгляды.

Гапон посмотрел на своего партнера. Им оказался рабочий кузнец, с бородой и мощным плечами. Он молчал.

–Нам все известно. Вы с лета 1903 года возглавляете рабочий кружок, который основал начальник Особого отдела департамента полиции Зубатов,– произнесла Анна с сарказмом.– Только наивный не может догадаться, для чего он это сделал. Поздравляю: вы достигли больших успехов – в ваших рядах уже десятки тысяч рабочих, которых воспитываете в духе преданности монархии. Так?

–Нет, не совсем, – парировал Гапон.– Все агенты Зубатова исключены из общества и им даже запрещен вход в наше учреждение. Мы сегодня находимся в состоянии, когда можем действовать неожиданно для властей.

Гапон замолк, ожидая восторга от Анны, раз выложил свой главный секрет. Но Анна молчала – думала, что может означать «неожиданно для властей».

–…сегодня утром, – продолжал Гапон тем же тоном,– я провел совещание со своими помощниками и «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» приняло решение организовать 9 января массовое шествие рабочих к Зимнему Дворцу для передачи петиции Государю,..

Анна в голове пережевывала каждое его слово: не каждый день можешь слушать «вождя» рабочих и можешь быть полезной ему. Она все еще находилась под впечатлением событий декабря прошлого года, когда Гапон выступил в защиту уволенных четырех рабочих Путиловского завода. Он вместе с представителями революционных партий принял обращение к дирекции завода и петербургскому градоначальнику И.Фуллону с предупреждением о том, что он снимает с себя всякую ответственность в случае нарушения спокойствия в столице.

Но «на принцип» пошли и рабочие. Через два дня встал весь Путиловский. К нему присоединился Обуховский завод. Вскоре бастовала, чуть ли не половина предприятий столицы. И речь шла уже не только об уволенных рабочих. Звучали призывы к установлению восьмичасового рабочего дня, который тогда был только в Австралии, к введению Конституции.

Гапон выполнил свою угрозу и три дня назад, 3 января прошла забастовка Путиловского завода, а день спустя к ним присоединились рабочие франко-русского судостроительного завода. Вот так столица охватила забастовка тысяч рабочих, а их требования вышли за рамки конфликта на Путиловском заводе. Начиналось что-то близкое к революции, о которой мечтала Анна. Свергнуть царя и установить в России новый порядок.

Но главную роль играл сам Гапон. На его речи шли, как на молитву. Он, можно сказать, стал рабочей легендой: в городе говорили, что вот, мол, нашелся народный заступник. Словом, батюшка получил все, чего желал: с одной стороны, влюбленную в него многотысячную аудиторию, с другой – полицейскую «крышу», которая обеспечивала ему спокойную жизнь.

Рабочие все чаще обращались к Гапону с просьбой помочь в решении своих проблем. Сначала это были, говоря современным языком, локальные трудовые конфликты. Кто-то требовал выгнать с завода дающего волю кулакам мастера, кто-то – восстановить на работе уволенного товарища. Гапон решал эти вопросы за счет своего авторитета. Приходил к директору завода и начинал светский разговор, мимоходом упоминая, что у него есть связи в полиции и в высшем свете. Ну а под конец ненавязчиво просил разобраться с «простым дельцем». В России человеку, который парит столь высоко, не принято отказывать в таких мелочах.