Необычайные похождения с белым котом

«Выходит, что нет никакой надежды? Невозможно никак умилостивить этого грубого стражника? Уговорить его, размягчить его сердце слезами?»

Услышав это, оборванцы вновь переглянулись – так, словно бы они давно ждали подобных слов:

«Умилостивить его, говоришь? Умилостивить-то его несложно, это точно… Как говорится, дело нехитрое!» – проскрипел Коренастый.

«Да, да… вот уж – точно: ублажить его – просто пара пустяков, да не для нас только, увы… – вторил ему Долговязый, – Даже обидно, что именно нам так не повезло!..»

Оборванцы, словно бы по команде, покачали головами из стороны в сторону, этим жестом еще более озадачив Гретхен.

«Но как же другим людям удается разжалобить такого непреклонного стражника?»

«Как удается? – оборванцы саркастически усмехнулись, – По всему видать, ты никогда не имела дела с охраняющими ворота и проезды!»

Теперь уже Гретхен покачала головой.

«Нет, не имела».

«Тогда знай же, что все эти люди, сторожащие въезды и выезды, мосты и дороги, ворота и двери, больше всего на свете любят деньги. И за деньги они всегда готовы нарушить любые, даже самые жесткие правила и законы!»

«И этот стражник – такой же, как все другие?»

«Нет никаких оснований считать, что он сделан из иного теста, – кивнул Долговязый, – Да он, можно сказать, впрямую намекал нам – чего уж теперь скрывать-то…»

«Но почему ж вы не дали ему денег тогда – коли все так просто, и он сам…»

Но тут оборванцы прервали ее столь громким и незатейливым гоготом, что Гретхен не решилась продолжить.

«Сколько же захотел от вас этот человек?» – спросила она тогда. Оборванцы тут же, как по команде, прекратили смеяться, лицо Коренастого мигом стало очень серьезным и очень жалостливым.

«Я думаю, бедная наша госпожа, одного талера было бы достаточно, чтобы он пропустил в город всех нас – и тебя, и меня, и его. Одного-единственного серебряного талера вполне хватило б…» – проскрипел он вкрадчиво.

«Но ведь это не беда вовсе! – воскликнула в ответ Гретхен, – У меня, конечно же, найдется один талер. Мои братья на прощанье дали мне целых десять талеров, еще два талера подарил мне наш деревенский староста. Конечно же, я могу заплатить из них один за всех нас – и тогда стражник пропустит нас в город!»

Все трое радостно засмеялись. Гретхен размотала пояс, и, с помощью позаимствованного у Долговязого ножа, выпорола то место, где были спрятаны монеты. Все это время оборванцы, не отрываясь, следили за ее действиями.

«Ну, вот он – серебряный талер, который пропустит нас в город! – Гретхен вытянула вперед ладошку с монеткой, – Как все-таки странно, что такая маленькая вещица может помочь стольким людям сразу!»

«Дай-ка его мне. Я пойду договорюсь со стражником». – Коренастый взял талер, зажал его в кулак и медленной, раскачивающейся походкой двинулся к городским воротам. Гретхен видела, как он остановился рядом со стражником, как последний какое-то время словно бы не замечал его, продолжая расхаживать взад-вперед, однако затем нехотя обернулся и, опершись на свою алебарду, посмотрел на Коренастого сверху вниз. Коренастый что-то говорил и говорил ему – со своего места Гретхен не слышала слов, однако было заметно, что первоначальная презрительная поза стражника мало-помалу сменяется иной, заинтересованной. Она увидела, как Коренастый передал стражнику монетку, после чего тот повертел ее пальцами, подкинул на ладони и даже попробовал на зуб. Видимо, он хотел убедиться, что талер не поддельный. Наконец, монетка удовлетворила стражника – он спрятал ее в карман своей рубахи, затем повернул голову к Коренастому и, вытянув руку, показал через мост, туда, где стояли Гретхен и Долговязый. Коренастый кивнул и тоже показал на них рукой. Какое-то время стражник размышлял, глядя на них и слегка покачивая головой из стороны в сторону, но вот он, кажется, решился на что-то: свободной рукой огладил свою бороду, после чего махнул ладонью по воздуху, словно бы говоря: «Ай, в самом деле: пропадать – так пропадать!..» И уже затем отошел в сторону от въезда в ворота, сел на траву и с большим интересом углубился в разглядывание подошвы собственного левого башмака.

7

Тем временем подступили вечерние сумерки. Пройдя мимо, казалось, безмятежно отдыхающего стражника, Гретхен и два оборванца сперва очутились в широком, достаточном для свободного проезда двух груженых телег, сводчатом проходе, ведущем от ворот через толщу крепостных стен. Попав в это место, девочка даже невольно замедлила шаг – до того ей оно показалось странным: всюду был камень – тесаные, а то и отполированные временем гранитные валуны – под ногами, по сторонам, сверху, и только впереди узким проемом виднелось серое вечернее небо. Каменный мешок словно бы сжимал со всех сторон, заставлял идти, выпрямившись и сдерживая язык, и, если все же, несмотря на это, доводилось раскрывать рот, то лишь для того только, чтобы произнести несколько незначащих слов, причем шепотом. Пройдя этот коридор и оказавшись, наконец, на свободном пространстве – уже на городской земле, – все трое невольно вздохнули с облегчением.

«Вот мы и внутри – самое время отпраздновать удачу! – произнес Долговязый, – Да только вот нечем!.. Пусты наши котомки – последнюю краюху черствую еще утром поделили…»

«Хотите, я угощу вас – у меня есть еще немного сыра…» – тут же предложила своим попутчикам Гретхен и, не дожидаясь ответа, сняла со спины корзину.

«Ах, спасибо, спасибо тебе, маленькая наша госпожа, – немедленно проскрипел в ответ Коренастый, – Только давай-ка все же отойдем подальше от этих ворот и от этого гадкого стражника: мало ли что взбредет ему на ум!»

Гретхен согласилась, и все трое двинулись прочь. Пройдя с полсотни шагов или чуть больше, они свернули за угол какого-то высокого здания, поднялись по нескольким каменным ступенькам, зажатым между стеной этого здания и стеной соседнего, и оказались посреди маленькой пустынной площади, вымощенной булыжником. Высокое же здание, которое они только что обогнули, оказалось церковью, – впрочем, Гретхен смогла убедиться в этом, лишь задрав голову: на площадь оно выходило практически глухой стеной, и только на большой высоте имелось одно-единственное узкое окно стрельчатой формы. Да еще чуть пониже окна, в столь же узкой и стрельчатой нише стояла одинокая статуя Девы Марии – чуть склоненная вперед Богородица смотрела невидящими своими глазами куда-то мимо, поверх голов.

«Здесь ведь хорошо будет, правда? Никого нет…» – Гретхен поставила корзину на землю и отвязала крышку. Получивший свободу Тимофей тут же выпрыгнул из нее прочь и, как всегда в таких случаях, отойдя на несколько шагов, принялся потягиваться и вылизывать свою шерстку.

«Где-то здесь у меня сыр – оставался еще довольно большой кусок, – девочка склонилась над своей корзиной, – Куда-то он спрятался… сейчас найду…»

Забыв на мгновение про своих спутников, она принялась шарить на самом дне и в это время вдруг почувствовала, как кто-то крепко схватил ее за пояс. Гретхен выпрямилась, но чужие руки вцепились в нее еще крепче. Обернувшись, она поняла, что это был Коренастый, – он стоял к ней вплотную и, со злобою глядя прямо Гретхен в глаза, пытался развязать ее пояс с зашитыми талерами. Девочка рванулась в сторону, но тут Коренастому пришел на помощь Долговязый – он шагнул Гретхен наперерез и схватил ее за плечи.

«Отдавай свое серебро, малявка, да побыстрее!» – лицо его также было искажено злобой и азартом. Гретхен дернулась назад – но запуталась ногами в стоявшей за ее спиной корзине, споткнулась и потеряла равновесие. В следующий миг все трое оказались на земле, превратившись в бесформенное нагромождение рук, ног, спин. Несмотря на неожиданность нападения и очевидный перевес нападавших, Гретхен не сдавалась. Она вдруг почувствовала, как какая-то прежде неведомая ей сила самостоятельно, в обход разума, управляет ее телом, сопротивляясь нападавшим. Впрочем, и помощь со стороны к ней пришла тоже – почти сразу же, с началом драки: нависший над Гретхен Долговязый вдруг отпрянул с криком и ругательствами, схватив себя руками за шею. Позади его головы мелькнуло что-то белое, раздался громкий визг – и Гретхен поняла, что верный Тимофей не оставил ее в беде.

Сопротивляться одному Коренастому, пытавшемуся одновременно развязать пояс Гретхен и перехватить ее руки, было уже несколько легче – девочка отталкивала его, извивалась ужом, раз даже смогла укусить его за палец – в ответ на это он взвизгнул по-бабьи и отдернул руку прочь. Воспользовавшись замешательством, Гретхен попыталась отпихнуть Коренастого в сторону и подняться на ноги. И ей это почти удалось – однако в следующий миг Долговязый, отбившийся, как видно, от Тимофея, пришел своему товарищу на помощь. Вдвоем они вновь повалили Гретхен на землю, Коренастый своим тяжелым задом уселся ей на грудь, а Долговязый взялся за пояс. Еще через миг материя пояса не выдержала, раздался треск, и несколько монеток вывалилось на землю. Увидев это, Коренастый словно бы забыл про пояс и про Гретхен – он приподнял зад, дав ей возможность сперва глотнуть вдоволь воздуха, а затем и выскользнуть из-под него на свободу, после чего перевалился на бок и обеими руками потянулся за откатывающимся в сторону серебряным кружочком. Он уже почти догнал этот выкатившийся талер, когда что-то неожиданное вдруг заставило его отдернуть руку и торопливо, на четвереньках отползти в сторону. В следующее мгновение Гретхен увидела, как какая-то толстая и длинная палка увесисто опустилась на спину Коренастого; раздался его почти собачий визг и одновременно запоздавший предостерегающий крик Долговязого. Все происходило так быстро, как бывает только во сне: вот Коренастый, с трудом поднявшись на ноги, хромая улепетывает куда-то прочь, а вот Долговязый, держа в руках пояс Гретхен, пятится, пытаясь защититься от ударов палки. И, наконец, Гретхен смогла разглядеть того, кто так неожиданно пришел к ней на помощь и в чьих руках находилась спасительная для нее палка, – это был невысокий длиннобородый человек почтенного уже возраста в странном, переломанном пополам колпаке. Потом, когда обоих оборванцев уже простыл след и Гретхен, чуть переведя дух, смогла окинуть взглядом недавнее поле боя, она разглядела на своем спасителе несколько длинноватую светлую куртку, всю испещренную какими-то странными дырами, словно бы изъеденную мышами. Держа в обеих руках давешнюю увесистую трость, он стоял теперь возле повалившейся на бок корзины, из которой высыпалось наружу почти все ее содержимое, и слегка шевелил её узкими длинным носком своего башмака.

«Что хотели от тебя эти грязные мальчишки? – он посмотрел на Гретхен прищурившись, – А, да ты совсем еще ребенок, как я погляжу… Что же им понадобилось от тебя, а?»

Гретхен хотела было ответить, но вдруг расплакалась навзрыд, совсем как накануне в доме деревенского старосты.

«Они… хотели… отнять мои деньги… зашитые в поясе…»

В ответ спаситель лишь покачал головой: «Что ж, можешь считать, что им это удалось вполне, – один из них улепетывал от моей дубинки, держа в руках чей-то пояс… судя по всему, именно в нем находились твои деньги, не так ли, бедняжка?»

Гретхен сквозь слезы кивнула утвердительно.

«Впрочем, пара талеров, кажется, все же выскользнула из него – вон, гляди, один, а вон еще – может, куда-нибудь закатился и третий, да только уже темно, чтобы устраивать поиски…»

Гретхен продолжала всхлипывать.

«Но ты скажи-ка мне лучше – кто ты такая, как попала сюда и что собираешься дальше делать? – спаситель подошел к ней вплотную и присел на корточки, так, чтобы лица их оказались на одном уровне, глаза в глаза, – И прекрати-ка, ради всего святого, плакать – эти ублюдки больше сюда не вернутся!»

Гретхен собрала все силы и задавила в себе плач. Сидя на земле и утирая слезы тыльной стороной ладони, она даже попыталась улыбнуться, но из этого, впрочем, так ничего и не вышло.

«Я пришла в город, чтобы наняться в услужение… я дочь мельника, мои родители умерли, а мои братья выгнали меня из дому с десятью талерами только…»

Бородатый спаситель слушал внимательно, покачивая головой. С близкого расстояния девочка теперь смогла разглядеть его лицо: это был уже немолодой человек с узкими, глубоко посаженными глазами, длинным, свисающим книзу носом и неряшливой, всклокоченной бородой. Вообще, спаситель не показался Гретхен сколько-нибудь красивым, к тому же от его одежды или, быть может, от него самого даже распространялся вокруг не слишком сильный, но отчетливый неприятный запах. Гретхен, кстати сказать, не приходилось прежде встречать людей, которые бы так пахли, да и вообще подобный запах она слышала теперь впервые.

«Что ж – в услужение, так в услужение: в городе всегда есть нужда в работниках, это так. Но что же ты будешь делать прямо сейчас, когда ночь уж близко? Знаешь ли ты кого-нибудь в городе, кто пустил бы тебя на ночлег?»

Гретхен покачала головой и в очередной раз заплакала.

«Хм, вон оно как… выходит, тебе светит провести ночь на улице, так ведь?»

В ответ Гретхен особенно громко всхлипнула: «Да!..»

«Ну, что же… – спаситель теперь смотрел на нее изучающе, – Беда твоя мне понятна. А скажи-ка, к примеру, что ты умеешь делать, коли собралась в услужение?»

Гретхен сглотнула слезу:

«В доме моего отца я делала все, что только нужно было делать, – я могу следить за чистотой и поддерживать огонь, доить корову и готовить еду, чинить одежду и ухаживать за огородом. Отец всегда хвалил меня и говорил, что я самая работящая из всей нашей семьи…»

Она хотела добавить еще что-нибудь, но спасителю, по всему, хватило и этого: