Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Это есть двойственность или противоречие, заложенное в самой сущности нашей революции. Не в режиме тут дело, не в его политической форме и не в принципе устройства его армии, – а в столкновении двух формаций: буржуазно-капиталистической и социалистическо-пролетарской. Это противоречие возможно изжить в долгой борьбе. Мы пытаемся только создать оружие для этой борьбы и стремимся к тому, чтобы это оружие отвечало потребностям и обязанностям того режима, который мы призваны защищать.

Еще нам говорят, будто мы несерьезно предполагаем обучать рабочих и крестьян военному делу, ибо отводим для этого только 96 часов в году. Я должен напомнить, прежде всего, что среди рабочих и крестьянских масс рассеяно огромное количество элементов, которые проходили уже боевую выучку, и нам необходимо их снова собрать в тех естественных средоточиях, какими являются фабрики, заводы, экономии и все вообще трудовые очаги.

Я должен сказать, что я лично не считаю себя компетентным судить, сколько именно нужно сейчас часов и недель в году для того, чтобы дать возможность нашей будущей народной армии овладеть основами военного искусства.

Возможно, что срок этот действительно слишком мал. Если это так, то мы его увеличим, когда на открытом опыте самих рабочих и крестьян обнаружится, что им мало 96 часов, но думать, что в предлагаемом сроке есть, с нашей стороны, какой-то умысел или замысел, направленный на то, чтобы не дать рабочим и крестьянам полной военной выучки, это, я полагаю, уже самое последнее средство крючкотворства и демагогии.

Из правого сектора возражали и против беспрекословного исполнения приказов. А если, мол, приказы контрреволюционные?

Если здесь хотят ввести в конституцию нашей армии право ее не выполнять контрреволюционных приказов, то, заметьте, что весь текст торжественного обещания, который я огласил, направлен против контрреволюции, вся армия формируется против контрреволюции русской и мировой. В этом – основной духовный стержень самой армии…

(Голос: «Беспрекословное повиновение командиру?»)

Разумеется, если советский режим в целом, вместе со всей своей армией, окажется жертвой контрреволюционных генералов, то, стало быть, история не доглядела, стало быть, весь этот режим был обречен на слом.

Но, ведь, перспективы выглядят иначе, и спорные вопросы не так ставятся жизнью. Можно подумать, что у нас в настоящее время господствуют контрреволюционные генералы, и мы должны возбуждать в массах критику против них. Такой критики у каждого нашего красноармейца, во всяком случае, нисколько не меньше, чем у всех тех критиков и советников, которые мешали нам, как известно, прививать солдатам, рабочим и крестьянам спасительное недоверие к классовым врагам везде и всюду; это-то недоверие у рабочих и солдат есть в достаточном количестве.

Но в силу естественной психологической реакции, наличие этого до-октябрьского недоверия к власти и ее распоряжениям у нас привело к тому, что все пытаются проводить каждый приказ, каждое распоряжение через аппарат своей критики, своего недоверия и обсуждения, – что задерживает исполнение приказа, разрушает работу и чего не должно быть в интересах самих трудящихся.

Так, например, реакция против царского централизма привела к тому, что каждая губерния, каждый уезд создает свой совет народных комиссаров, свою Калужскую, Тульскую и др. республики.[209 - Тенденция к обособлению мест от центра нашла себе поддержку и внутри партии в лице левых коммунистов. Еще в своих «Тезисах по текущему моменту» (прил. N 15), опубликованных в апреле 1918 г., левые коммунисты выставляли требование «предоставления широкой самостоятельности местным советам и отказ от укорачивания их деятельности комиссарами, посылаемыми центральной властью». Стремление к созданию централизованного государственного аппарата сильно тормозилось этими центробежными стремлениями, являвшимися пережитком революционного в свое время лозунга «власть на местах».]

Это, в основе своей, творческое, живое начало реакции против старого абсолютизма, но оно должно быть введено в строго определенное русло. Должен быть создан государственный централизованный аппарат. Само собою ясно, что все солдаты, рабочие и крестьяне должны, вместе с нами, обеспечить себе аппарат, контролирующий весь командный состав через Центральный Исполнительный Комитет, через комиссариаты. И у нас есть этот аппарат проверки, контроля. Если он плох сейчас, то он будет налажен лучше в дальнейшем.

Но, вместе с тем, нужно установить, что приказ есть приказ, что солдат Красной Армии есть солдат, что армия рабочих и крестьян есть армия, что в ней есть боевые приказы, которые подлежат беспрекословному исполнению. Если они скреплены комиссаром, то именно он несет за них ответственность, и красноармейцы обязаны такие приказы исполнять. Если этого простейшего правила в действие не ввести, то, разумеется, никакой армии быть не может. Армия держится чем? Доверием к определенному режиму, к той власти, которую, в данных условиях, она сама создает и сама контролирует.

Если мы это общее доверие обеспечиваем, – а мы думаем, что мы его обеспечиваем, – то советский режим, режим революционного класса, имеет право требовать от своих органов, от своей военной части подчинения, повиновения тем приказам, которые исходят от центральной власти и контролируются Центральным Исполнительным Комитетом.

И тем из наших военных специалистов, которые добросовестно сомневаются в том, сумеем ли мы навести дисциплину, мы говорим, что если она была возможна при господстве царизма, бюрократии и буржуазии, если тогда можно было создать подчинение, направленное против рабочей и крестьянской массы, если тогда была возможность создать вообще государственную власть против рабочего класса, то мы, разумеется, в десять и во сто раз больше имеем и психологической и исторической возможности ввести железную дисциплину в армии, которая целиком создается для защиты трудящихся классов.

Нас хотят, видите ли, защитить, охранить от контрреволюционных замыслов. Прежде всего установим, кто нас хочет охранить от контрреволюционных замыслов? Это сотрудники Духонина, это сотрудники Керенского.

Гражданин Дан рассказывал нам тут, как, дескать, «происходят Наполеоны», как бывает, что комиссары не умеют доглядеть. Но помнится мне, что корниловщина выросла не при советском режиме, а при режиме Керенского (Мартов: «Будет новая корниловщина»)… Новой еще нет, а пока мы поговорим о старой, о той, которая была и которая у кое-кого на лбу оставила ясный отпечаток навсегда (аплодисменты).

И вот, в назидание Дану, я напоминаю, товарищи, что наши комиссары, комиссары тогдашнего Петроградского Совета, умели отличать боевые и оперативные приказы от контрреволюционных замыслов.

Когда Духонин, против нашей воли, по требованию Керенского, хотел вывести в октябре из Петрограда гарнизон, чтобы обессилить революционную столицу, он мотивировал это оперативной, стратегической надобностью.[210 - О выводе войск из Петрограда см. т. III, ч. 2, примечание 6.] Наши петроградские советские комиссары сказали: «совершенно ясно, что это новый эксперимент». А его проводило тогдашнее коалиционное правительство, вместе с меньшевиками в составе его, под верховной эгидой Керенского. В документах, найденных нами за подписями Керенского и Духонина, оказалось полное подтверждение этого подозрения.

Я напоминаю, что Дан и его единомышленники тогда предстали перед нами на трибуне Петроградского Совета и заявили: «вы хотите не выполнять оперативного приказа военных властей и правительства по Петроградскому гарнизону. Вы не смеете даже входить в его обсуждение». А этот приказ был, по существу, контрреволюционный замысел удушения Петрограда. Мы это угадали, а вы (обращаясь в сторону меньшевиков) были слепы, и потому мы старую власть вашу свергли и взяли власть в свои руки. Мы исторически правы против вас.

К сожалению, я не слышу реплик гражданина Мартова, и мне не совсем ясно, был ли он тогда с нами или с Даном и с Керенским. (Голос: «это позорно, Троцкий, что вы забыли роль, которую играл Мартов».)

Позиция гражданина Мартова имеет в себе всегда нечто крайне деликатное, почти неуловимое для грубого классового анализа, нечто такое, что заставляло гражданина Мартова в ту эпоху состоять праведником при грешнике гражданине Дане. Гражданин Дан в ту эпоху был с Керенским. Следовательно, гражданин Мартов был собственной оппозицией Дана. А теперь, когда рабочий класс со всеми своими ошибками, с «необразованностью» и «некультурностью», находится у власти, вы вместе с Даном в одном и том же секторе оппозиции рабочему классу.

А история, которая вообще берет вещи в их историческом масштабе, в их классовом размахе, эта история запишет, что рабочий класс в настоящее время в тягчайших условиях находится у власти, делает ошибки, поправляет их, а вы были вне его, в стороне от него, против него, и это снова показали перевыборы в Московский Совет.[211 - Перевыборы Московского Совета закончились 23 апреля 1918 г. Среди 803 избранных членов Совета было 354 коммуниста и 150 сочувствующих.] (Голос: «Постарались фальшивыми цифрами».) Я знаю, что когда кое-кто другой был у власти, когда был Керенский с Даном… (Дан: «Я не был у власти».) Извиняюсь… когда у власти был известный противник Дана Церетели (смех), действительно, были кое-какие попытки фальсифицировать выборы в советы, и они выражались в том, что целую партию обвиняли по 108 ст.[212 - По статье 108 Уголовного Уложения 1903 г. привлекались к ответственности лица, обвиняемые в государственной измене и шпионаже. Этой статьей царского уложения воспользовалось Временное Правительство против большевиков, обвиняя их в шпионаже в пользу Германии.] (аплодисменты).

Я напоминаю, однако, что в результате этой фальсификации мы все-таки оказались в большинстве во всех советах.

Когда созывался II Съезд Советов, Даны срывали его, фальсифицировали волю рабочих в Центральном Исполнительном Комитете, в демократическом совещании,[213 - См. Собр. соч. Л. Троцкого, т. III, ч. 1, примечание 230.] подтасовывали волю революционной демократии везде и всюду при непосредственном участии моих сегодняшних оппонентов. И против всей этой фальсификации мы оказались в большинстве у власти; стало быть, наша партия – жизнеспособная, здоровая. Фальсификация, действительная или мнимая, не может повредить такой партии, а та партия, которая ссылается на фальсификацию в объяснение своего провала, это есть мертвая партия.

Возвращаясь к вопросам армии, нужно указать, что мы, само собой разумеется, не закрываем глаз ни на одну из опасностей, которые перед нами стоят, которые не нами выдуманы, а нам даны всем предшествовавшим развитием. В то же время только наши методы правильны в борьбе с этими опасностями.

Правда, нас спрашивают: «А все ли было необходимо в этом предшествовавшем развитии, все ли было исторически неизбежно? Развал старой армии, обнажение фронта, – было ли это необходимо?» Я тоже говорю: необходимо ли? Однако, можно признать, что неизбежно было то, что можно было точно предсказать.

И если вы обратитесь к нашим речам на июньском Съезде Советов Р. С. и Кр. Д.,[214 - Июньский Съезд Советов – первый Съезд Советов, заседавший в Петрограде с 3 по 24 июня 1917 г. Июньский Съезд Советов, руководимый меньшевиками и эсерами, одобрил участие социалистов в коалиционном Временном Правительстве, санкционировал наступление на фронте и военный «заем свободы». ЦИК, избранный I Съездом Советов, сложил свои полномочия, вопреки своему желанию, по воле II Съезда Советов, постановившего взять власть в свои руки. На I Съезде Советов присутствовало 1.090 делегатов: 822 с правом решающего голоса, 268 с правом совещательного голоса. По анкетным сведениям, касающимся 777 делегатов, на Съезде было: с.-р. – 285, меньшевиков – 248, большевиков – 105 и других партий – 139.Заявление от 4 июня, о котором говорит далее тов. Троцкий, помещено в его Собр. соч. т. III, ч. 1, стр. 136.] если вы заглянете в протоколы этого Съезда и прочитаете отчет первого нашего выступления на нем, вы увидите, что мы говорили гг. меньшевикам и эсерам, – эсеры тогда еще были едины: «Если вы хотите нашу армию погубить, бросайте ее в наступление. Если хотите нанести ей смертельный удар, подкопать веру в революцию – бросайте ее в наступление». Это заявление мы внесли 4 июня, а 18 июня правительство Керенского и Дана бросило армию в наступление.

Вот что нанесло армии последний смертельный удар! Тогда гражданин Мартов это понимал; он знал, что в результате наступления последует трагическое, паническое отступление смертельно больной армии. (Мартов: «А вы ее испортили, довели до окончательного развала. Я говорил: отдайте армию большевикам, они ее развратят».) Гражданин Мартов предсказывал, видите ли, кроме того, что, после того как его единомышленники нанесут армии смертельный удар, большевики эту армию развратят. Почему история так невеликодушна, что между гр. Даном и Керенским, которые нанесли армии смертельный удар, и между большевиками, которые этой же на смерть пораженной армии прививали какую-то заразу, она не нашла места гр. Мартову, чтобы спасать эту армию?

Я, разумеется, не сомневаюсь, что когда наступит социалистический строй, то будущий любитель афоризмов запишет, что сказал гр. Мартов.

Но пока мы говорим не об афоризмах, а о революции, о той самой, которая делается теперь, о том самом рабочем классе, который теперь борется, который хочет удержать государственную власть, сделав ее орудием своего освобождения, – и это о нем мы говорим: если мы вместе с ним ошибались, то вместе с ним мы и учились подниматься, и с ним мы победим. Вот еще в чем наше отличие от группы гр. Мартова.

Приступая к обучению армии, мы отнюдь не ограничиваемся 96 часами, как пытается инсинуировать гр. Мартов, изображая обязательное обучение, как фикцию.[215 - Мартов, выступая оппонентом тов. Троцкому, высказывается против декрета о создании Красной Армии, так как декрет противоречит идее народного вооружения. «Красную Армию, – говорит он, – которую мы предполагали кратковременной, нужно отвергнуть и декрет о ней не утверждать, потому что Красная Армия есть один из видов такой системы вооружения народа, при котором вооруженная сила от народа отрывается». Далее Мартов протестует против установления всеобщего военного обучения только для рабочих и крестьян: «необучение и невооружение буржуазии не есть средство борьбы с нею». О Мартове см. том III, ч. 1, примечание 86.] Мы знаем, что рабочий класс, к счастью, проникнут огромнейшим запасом критики. Чего-чего, а этого у него достаточно. Организации, навыка – мало, способности к систематической работе, дисциплины – этого у него пока мало, но склонностью к проверке, недоверием он насквозь пропитан.

Такие наклонности есть великое завоевание; оно должно быть дополнено дисциплиной, планомерностью и др. качествами, нужными для управления и борьбы. Если рабочему нехватит 96 часов, можно будет установить вдвое, втрое больше. Если ему не понравятся генералы, он даст им отставку, а вместе с ними и нам. Но сейчас мы работу по созданию армии совершаем единодушно вместе с рабочим классом, ведя ее против вас, и в этом видим источник своей гордости.

С другой стороны, вы говорите, что мы к обучению не допускаем буржуазию. Здесь у вас два аргумента: «Не допускаете буржуазию и думаете этим обезопасить армию от контрреволюции. Но что такое буржуазия? Ее 5 %. Можно ли думать, что таким ребяческим средством можно армию обезопасить от контрреволюции?»

Вместе с тем, вы говорите, что мы все военное дело обрекаем на крах тем, что не допускаем к нему буржуазии. Если эта буржуазия так ничтожна, то зачем же мы будем спорить из-за этих 5 %, включать их или не включать? Ошибка в 5 % в то время, когда все счеты и расчеты у нас теперь так неточны – ничтожная ошибка. И центр тяжести лежит не в 5 % буржуазии.

У буржуазии есть большое охвостье, малосознательное, темное мещанство, кулаки, мелкие эксплуататоры, темные мелкобуржуазные элементы. При настоящем положении вещей, мы не могли бы их включить потому, что включение их в советскую армию теперь возможно только при помощи самой жестокой репрессии. Все эти закорузлые, темные элементы ненавидят пролетариат и революцию. Элементы эти есть не только на Дону, но и в Оренбурге, и для того чтобы перетянуть их на свою сторону, нам необходимо сделать первые крупнейшие завоевания в области организационной. Мы должны на деле показать этим темным элементам, запуганным и обманутым, что советский режим, рабочая власть может построить сельское хозяйство на новых началах, поставить фабрики в интересах народа и создать армию.

Тогда они своими глазами увидят, что новый режим работает в их интересах, и тогда не будет опасения, что, включая их в армию, мы тем самым включаем в армию гражданскую войну.

Конечно, эти соображения не имеют цены в глазах тех, которые не верят в победу рабочего класса. Но во что же они верят тогда? На что надеются господа меньшевики? Когда история сорвется, она не остановится на редакции газеты «Вперед»,[216 - «Вперед» – орган МК, а затем (с перенесением столицы в Москву) – МК и ЦК меньшевиков. Первый номер газеты вышел 17(4) марта 1917 г. в Москве. Газета выходила до 1919 г.] она скатится пониже. Вы знаете прекрасно, что после нас вы не представите никакой опоры для революции.

Мы – единственный оплот рабочей революции; мы со всеми нашими нынешними недостатками должны и будем делать свое дело, исправлять ошибки, укреплять Советскую власть, сплачивать массы вокруг себя. Дело истории не так обстоит, чтобы при этом были допустимы эксперименты. В теперешней борьбе ничего похожего нет на то, чтобы можно было поступать, как в шахматной игре: одну партию проиграл, ну, что же, другую выиграем. Если мы сорвемся, то, разумеется, вы дела не поправите – телега контрреволюции прокатится и по вашим черепам!

Но сейчас, при настоящих условиях, при тех затруднениях и опасностях, которые существуют, нужно ту телегу, которая есть у нас, упрочивать, совершенствовать и тянуть вперед в гору, не давать ей возможности скатиться. Для этого, как я уже докладывал, необходима армия. Говорят, что мы, мол, поняли это только теперь. Неправда! Но одно дело понять это в статье, а другое дело – прийти к возможности строительства армии в жизни.

В расшатанной стране, где старая больная армия расползалась по всем швам, разбегалась, дезорганизуя транспорт и все разрушая на своем пути, – в такой стране мы не могли строить новой армии, не ликвидировав окончательно старой.

Только теперь мы приступаем к учету населения.

Красная Армия является только скелетом будущей армии. Разумеется, Красная Армия может служить только кадром, вокруг которого должны сплотиться обученные элементы рабочих с заводов и фабрик.

Тут я отвечу на замечания первого оппонента, сводившиеся к тому, будто мы из армии выключаем, из партийных соображений, меньшевиков и правых эсеров. У нас ведь сказано, что обучаться будут поголовно все рабочие и не эксплуатирующие чужого труда крестьяне. Если этот аргумент нужно понимать так, что среди рабочих, которых мы обучаем военному делу, нет меньшевиков, а среди крестьян, не эксплуатирующих чужого труда, нет правых эсеров, тогда это возражение имело бы, может быть, силу. Но вина в этом не наша. Мы делаем дело на крепких здоровых классовых основах, и этим показываем, что рабочего, хотя бы и меньшевика, и крестьянина, не эксплуатирующего чужого труда, хотя бы он и считал себя эсером, – мы не боимся.

Когда во время Октябрьского переворота мы боролись за власть, рабочие и крестьяне из названных партий нас поддерживали. Они поддерживали нас во время Октябрьского восстания против своих вождей, – к чести рабочих и к стыду вождей.

Кроме этого, нам говорят, что, дескать, командные посты должны замещаться по избранию. По избранию народных масс? Или по избранию одних солдат?

Несомненная опасность выборности состоит в том, что в армию могут проникать тенденции, так сказать, армейского синдикализма, т.-е. что армия будет рассматривать себя, как самостоятельное целое, которое само себе дает законы. Мы же говорим, что армия – это орудие Советов, которые ее создают, сами составляют списки и выбирают кандидатов в командиры. Списки, не забывайте этого, составляются советскими властями, публикуются во всеобщее сведение. Все назначения проходят сквозь фильтр советского режима.

Советы руководят армией и воспитывают ее, они же обеспечивают определенный командный состав. Другого порядка быть не может. Ничего другого вы предложить не можете.

Если по отношению к армии вообще, как к специфическому органу, совершенно ясно, что выборное начало сверху донизу в ней неосуществимо, то тем более это нужно принять по отношению к той армии, которая теперь только еще формируется.

Каким путем она может выделить из себя посредством выборов соответствующий ей надежный, боеспособный командный состав, раз части только начинают складываться? Это абсолютно немыслимо. Или же эта армия не будет доверять тем Советам, которые ее формируют? Это будет внутреннее противоречие. Такая армия не жизнеспособна. Стало быть, товарищи, здесь нет никакого ущербления так называемого демократического принципа; наоборот, он ставится на более широкую советскую основу.