Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал

Такие чисто интеллигентские группировки, как «Clarte»[158 - «Clarte» – организация революционных элементов французской интеллигенции, во главе которой стоит известный писатель Анри Барбюсс. Группа состоит из довольно разнородных элементов, от марксистов до толстовцев. Группа сделала очень много для правильного освещения жизни Советской России и смычки революционной интеллигенции с авангардом рабочего класса. Группой издается двухнедельный журнал «Clarte».], являются очень симптоматичными для предреволюционной эпохи, когда небольшая, лучшая часть буржуазной интеллигенции, предчувствуя приближение глубочайшего революционного кризиса, отшатывается от насквозь прогнивших господствующих классов и ищет для себя новой идейной ориентации. По своей интеллигентской природе такого рода элементы, естественно склонные к индивидуализму, к обособлению в отдельных группировках на основании личных симпатий и взглядов, не способны ни выработать, ни тем более применять определенную систему революционных воззрений, и поэтому сводят свою работу к отвлеченной чисто идеалистической пропаганде, окрашенной в коммунизм, разбавленной чисто-гуманитарными тенденциями. Искренно сочувствуя коммунистическому движению рабочего класса, такого рода элементы нередко, однако, отшатываются от пролетариата в наиболее острый момент, когда оружие критики сменяется критикой оружия, чтобы затем снова вернуть пролетариату свои симпатии, когда он получит возможность, захватив в свои руки власть, развернуть свое культурное творчество. Задачей революционного коммунизма является выяснение передовым рабочим чисто симптоматического значения такого рода группировок и критика их идеалистической пассивности и ограниченности. Передовые рабочие ни в каком случае не могут группироваться в качестве хора при интеллигентских солистах; они должны создать самостоятельную организацию, которая совершает свою работу независимо от приливов и отливов симпатии к ним даже лучшей части буржуазной интеллигенции.

V

В настоящее время во Франции, наряду с коренным пересмотром теории и практики французского парламентского социализма, необходим решительный пересмотр теории и практики французского синдикализма, дабы пережившие себя предрассудки его не опутывали развития коммунистического революционного движения.

1. Совершенно очевидно, что дальнейшее «отрицание» политики и государства со стороны французского синдикализма было бы капитуляцией перед буржуазной политикой и государством капитала. Государство недостаточно отрицать; им нужно овладеть для того, чтобы его преодолеть. Борьба за овладение аппаратом государства есть революционная политика. Отказаться от нее, значит отказаться от основных задач революционного класса.

2. Инициативное меньшинство, которому синдикалистская теория вручала руководство, ставя его фактически над массовыми профессиональными организациями рабочего класса, не может оставаться бесформенным. Если же правильно организовать это инициативное меньшинство рабочего класса; если связать его внутренней дисциплиной, отвечающей неумолимым потребностям революционной эпохи; если вооружить его правильной доктриной, научно-построенной программой пролетарской революции, – то мы получим не что иное, как коммунистическую партию, стоящую над синдикатами, как и над всеми другими формами рабочего движения, идейно-оплодотворяющую их и направляющую всю их работу.

3. Синдикаты, группирующие рабочих по производствам, не могут стать органом революционного господства пролетариата. Такой аппарат вручить инициативному меньшинству (коммунистической партии) могут только советы, охватывающие рабочих всех районов, всех отраслей промышленности, всех профессий и тем самым выдвигающие на передний план основные, общие, т.-е. социально-революционные интересы пролетариата.

VI

Отсюда вытекает железная необходимость создания французской коммунистической партии, которая должна целиком растворить в себе как революционное крыло нынешней социалистической партии, так и революционный отряд французского синдикализма. Партия должна создать свой собственный, совершенно самостоятельный, строго централизованный аппарат, независимый как от нынешней социалистической партии, так и от S. G. T., Всеобщей Конфедерации Труда и местных синдикатов.

Нынешнее положение французских коммунистов, которые, с одной стороны, являются внутренней оппозицией S. G. T., а с другой – социалистической партии, превращает французский коммунизм как бы в несамостоятельный фактор, в своего рода негативное дополнение существующих основных органов (партии и синдикатов), и лишает его необходимой боевой силы, непосредственной связи с массами и руководящего авторитета.

Из этой подготовительной стадии французскому коммунизму необходимо выйти во что бы то ни стало.

Путем выхода является немедленный приступ к построению централизованной коммунистической партии и прежде всего – немедленное создание в главных центрах рабочего движения ежедневных газет, которые – в отличие от нынешних еженедельных – были бы не органами внутри-организационной критики и отвлеченной пропаганды, а органами непосредственного революционного возбуждения и политического руководства борьбой пролетарских масс.

Создание боевой коммунистической партии во Франции есть сейчас вопрос жизни и смерти для революционного движения французского пролетариата.

    «Правда» N 160, 22 июля 1920 г.

Л. Троцкий. ПИСЬМО ФРАНЦУЗСКОМУ СИНДИКАЛИСТУ О КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ

Дорогой друг!

У Вас большие сомнения относительно III Интернационала ввиду его политического и партийного характера. Вы опасаетесь, как бы французское синдикальное движение не попало на буксир к политической партии. Позвольте мне высказать свои соображения об этом предмете.

Прежде всего, я должен сказать, что французское синдикальное движение, о независимости которого Вы заботитесь, уже сейчас целиком находится на буксире политической партии. Конечно, ни Жуо, ни его ближайшие помощники (Дюмулен, Мерргейм и другие) не являются пока что депутатами и формально не входят ни в одну из парламентских партий. Но это только простое разделение труда. По существу дела, Жуо в области синдикального движения ведет ту самую политику соглашения с буржуазией, которую французский социализм типа Ренодель-Лонге ведет в парламентской области. Если бы потребовать от правления нынешней социалистической партии, чтобы она дала программу Всеобщей Конфедерации Труда и определила ее руководящий личный состав, нет никакого сомнения в том, что партия одобрила бы нынешнюю программу Жуо-Дюмулена-Мерргейма и оставила бы этих господ на их нынешних постах. Если бы послать Жуо и К° в парламент, а Реноделя и Лонге поставить во главе Конфедерации Труда – от этого перемещения решительно ничего не изменилось бы во внутренней жизни Франции или в судьбе французского рабочего класса. Вы, разумеется, и сами не станете этого отрицать. Но именно отмеченные обстоятельства указывают, что дело не в парламентаризме или антипарламентаризме и не в формальной партийности. Старые этикетки стерлись и не отвечают новому содержанию. Антипарламентаризм Жуо, как две капли воды, похож на парламентский кретинизм Реноделя. Сколько бы нынешний официальный синдикализм ни отрицал – по традиции – партию, партийную политику и проч., буржуазные партии Франции в глубине души не могут желать себе лучшего представителя во главе французского синдикального движения, чем Жуо, как они не могут желать лучших «социалистических» парламентариев, чем Ренодель-Лонге. Конечно, они их бранят. Но это делается для того, чтобы не пошатнуть окончательно их позиции в рабочем движении. Суть дела не в парламентаризме и не в синдикализме, – ибо это только форма, – а в содержании той политики, которую авангард рабочего класса проводит через синдикаты, как и через парламент. Подлинно коммунистическая политика, т.-е. политика, направленная на ниспровержение господства буржуазии и ее государства, будет находить себе революционное выражение во всех областях жизни рабочего класса, во всех организациях, учреждениях и органах, куда проникают его представители: в синдикатах, на массовых митингах, в печати, в партийных коммунистических организациях, в тайных революционных кружках, действующих в армии или подготовляющих восстание, наконец, на парламентской трибуне, если передовые рабочие пошлют в парламент действительно революционного представителя.

Рабочий класс имеет своей задачей отбросить буржуазию от власти, разрушить ее аппараты угнетения и насилия, создать органы своей рабочей диктатуры для подавления сопротивления буржуазии и для скорейшего преобразования всех общественных отношений в духе коммунизма. Кто под предлогом анархизма отрицает эту задачу, – диктатуру пролетариата, – тот не революционер, а мелкобуржуазный брюзга. Ему не место в нашей среде. Об этом, впрочем, речь у нас будет еще впереди.

Итак, задача пролетариата состоит в том, чтобы при помощи революционной диктатуры уничтожить буржуазный строй. Но в самом рабочем классе существуют, как вы знаете, разные уровни сознательности. Задача коммунистического переворота во всем своем объеме ясна только наиболее сознательному революционному меньшинству пролетариата. Сила этого меньшинства состоит в том, что чем тверже, решительнее и увереннее оно действует, тем более поддержки встречает оно со стороны многочисленных и более отсталых рабочих масс. Но для того, чтобы миллионы рабочих, которые искусственно удерживаются капитализмом, церковью, демократией и проч. в тине предрассудков, не сбились с пути и нашли настоящее выражение своему стремлению к полному освобождению, необходимо, чтобы рабочий класс во всех областях своей жизни находил во главе себя лучших, наиболее сознательных своих представителей, которые всегда остаются верны своему знамени и готовы отдать свою жизнь за дело рабочего класса.

Вы, революционные французские синдикалисты, правильно подошли к вопросу, когда констатировали, что одних синдикатов, охватывающих широкие рабочие массы, недостаточно для революции, что необходимо инициативное меньшинство, которое воспитывало бы эти широкие массы и давало бы им в каждом конкретном случае определенную программу действий.

Чем же должно быть это инициативное меньшинство? Ясно, что оно не может группироваться по профессиональному или локальному признаку. Дело идет не о передовых металлистах, железнодорожниках или столярах, а о наиболее сознательных пролетариях во всей стране. Они должны объединиться, выработать определенную программу действий, сковать свое единство твердой внутренней дисциплиной и, таким образом, обеспечить свое руководящее влияние на всю борьбу рабочего класса, на все его организации и, в первую очередь, на его профессиональные союзы.

Как же вы назовете это инициативное меньшинство пролетариата, объединенное коммунистической программой и стремящееся вести рабочий класс на открытый приступ капиталистической крепости? Мы называем это коммунистической партией.

– Но эта партия не имеет в таком случае, – скажете вы, – ничего общего с нынешней французской социалистической партией?

– Совершенно верно. Именно для того, чтобы провести резкое различие, мы говорим не о социалистической, а о коммунистической партии.

– Однако, вы все говорите о партии.

– Да, о партии. Разумеется, можно не без успеха доказывать, что само слово «партия» сильно скомпрометировано парламентариями, профессиональными болтунами, мелкобуржуазными шарлатанами и проч. и проч. Но ведь это относится не только к партии. Мы уже согласились с вами, что профессиональные союзы (французские синдикаты, английские тред-юнионы, немецкие Gewerkschaften) достаточно скомпрометированы той позорной ролью, какую они, в лице своих вождей, играли во время войны и в большинстве своем еще играют сейчас. Однако, это еще не основание отказываться от слова «синдикат». Но вы согласитесь, что суть не в терминологии, а в сущности дела. Под именем коммунистической партии мы разумеем объединение пролетарского авангарда во имя диктатуры пролетариата и коммунистической революции.

За аргументами, направленными против политики и партии, часто скрывается анархическое непонимание роли государства в классовой борьбе. Прудон[159 - Прудон, Пьер Жозеф (1809–1865) – французский экономист, теоретик раннего анархизма. Сын крестьянина, в молодости был наборщиком. Прудон в своих работах (главным образом, «Что такое собственность?» и «Философия нищеты») подверг очень резкой критике капиталистические отношения. В этом заключается положительное значение его трудов. Но разрешение социального вопроса он искал не в области производства, а в области обмена и распределения, что делает его характерным выразителем мелкобуржуазной идеологии. Отвергая крупную собственность, как источник всех бедствий капиталистической эксплуатации, он стремился не к полному обобществлению средств и орудий производства – к коммунизму, а к увековечению господства мелкой частной собственности. В основу своих мыслей о преобразовании общества Прудон кладет теорию мютюализма (взаимности услуг). Общество должно быть преобразовано не путем социальной революции, а путем постепенного перехода орудий производства в руки отдельных рабочих, правда, объединенных в артели. Для этого, по мысли Прудона, необходимо создание «народного банка» с даровым кредитом. Во время революции 1848 г. Прудон приступил к организации этого банка, но его затея вскоре окончилась крахом.В области политической, анархические теории Прудона также отражают взгляды мелкой буржуазии. Он резко нападает на всякое государство, как на орган, ограничивающий свободу личности. И в этом пункте, в оценке значения и роли государства, он резко расходился с марксистами. Прудонизм получил широкое распространение в странах с преобладанием мелкобуржуазных слоев населения – крестьянства и ремесленников – во Франции, Испании, Италии. Во Франции, родине Прудона, его теории пользовались большим успехом в реакционную эпоху второй империи, главным образом в начале 60-х годов; в I Интернационале прудонизм был также особенно силен до 1868 г., после чего его влияние стало падать. Несмотря на наступивший в 1868 г., в связи с общим политическим оживлением во Франции, упадок влияния идей Прудона, прудонисты все же имели многочисленных представителей в центральном комитете Парижской Коммуны и наложили свой отпечаток на всю ее деятельность. Прудонизм отразился также и на последующем рабочем движении Франции, превратившись в анархо-синдикализм, который является лишь видоизменением прудонизма, его приспособлением к новым условиям экономического и политического развития Франции.] говорил, что мастерская (l'atelier) заставит исчезнуть государство. Это верно лишь в том смысле, что общество будущего будет грандиозной мастерской, освобожденной от государственного начала, потому что государство означает принудительную организацию классового господства, а при коммунизме не будет классов. Но весь вопрос состоит в том, на каком пути мы придем к коммунистическому обществу? Прудон думал, что мастерская будет путем ассоциации постепенно вытеснять капитализм и государство. Это оказалось чистейшей утопией: мастерскую вытеснила могущественная фабрика, а над нею поднялся монопольный трест. Французские синдикалисты думали, а отчасти думают и сейчас, что синдикаты, как таковые, уничтожат капиталистическую собственность и разрушат буржуазное государство. Но это неверно. Синдикаты являются могущественным аппаратом всеобщей стачки, потому что пути и методы всеобщей стачки совпадают с путями и методами синдикальных организаций. Но для того, чтобы стачка стала действительно всеобщей, необходимо «инициативное меньшинство», которое бы изо дня в день, из часу в час вело революционную воспитательную работу в массах.

Это меньшинство, очевидно, должно группироваться не по цеховым или профессиональным признакам, а на основании определенной программы пролетарского революционного действия. Это, как мы уже сказали, и есть коммунистическая партия.

Но всеобщая стачка, которую можно лучше всего провести через аппарат синдикатов, недостаточна для низвержения буржуазного господства[160 - Нужно, однако, сказать, что история знала всеобщие стачки, проведенные почти при полном отсутствии профсоюзов (октябрьская 1905 г.). С другой стороны, попытки французских синдикатов провести всеобщую стачку заканчивались до сих пор неудачей именно вследствие отсутствия во Франции руководящей революционной организации (коммунистической партии), которая изо дня в день систематически подготовляет восстание пролетариата, а не пытается просто время от времени импровизировать декоративное выступление масс.]. Всеобщая стачка есть средство обороны, а не наступления. Нам же нужно опрокинуть буржуазию, вырвать из ее рук аппарат государства. Буржуазия в лице своего государства опирается на армию. Только открытое восстание, в котором пролетариат сталкивается лицом к лицу с армией, нанося контрреволюционным ее элементам жестокие удары и увлекая за собой лучшую ее часть, – только такое открытое восстание пролетариата способно сделать его господином положения в стране. Но для восстания необходима энергичная, напряженная подготовительная работа: агитационная, организационная, техническая. Нужно изо дня в день разоблачать преступления и подлости буржуазии во всех областях общественной жизни: международная политика, колониальные зверства, внутренний деспотизм капиталистической олигархии, низость буржуазной прессы – все это должно составлять материал действительно революционного обличения со всеми вытекающими революционными выводами. Эти темы шире синдикальной организации и ее задач. Наряду с этим необходимо создавать организационные опоры для восстания пролетариата. Нужно, чтобы в каждом местном синдикате, на каждом заводе, в каждой мастерской была группа рабочих, тесно связанных единством идей и способных в решительную минуту своим единодушным выступлением увлечь за собой массу, указать ей правильный путь, уберечь ее от ошибок, обеспечить победу. Нужно проникнуть в армию. В каждом полку должна быть тесно сплоченная группа революционных солдат, готовых и способных в минуту столкновения с народом перейти самим и призвать весь полк перейти на сторону рабочих. Эти группы революционных пролетариев, сплоченных идейно, связанных организационно, могут действовать с полным успехом лишь как ячейки единой централизованной коммунистической партии. Если нам удастся иметь в различных правительственных, в том числе и военных, учреждениях наших верных друзей, открытых и тайных, которые были бы в курсе всех дел, всех замыслов и махинаций правящих клик и осведомляли бы нас своевременно обо всем, это, разумеется, принесло бы нам только пользу. Равным образом, мы только усилили бы себя, если бы нам удалось отправить в парламент буржуазии хотя бы горсть верных и преданных делу коммунистической революции рабочих, тесно связанных с легальными и нелегальными организациями нашей партии, безусловно подчиненных партийной дисциплине, играющих роль разведчиков революционного пролетариата в парламенте – в одном из политических штабов буржуазии – и готовых в любой момент сменить парламентскую трибуну на баррикаду.

Конечно, дорогой друг, это не Ренодель, не Самба, не Варрен. Но ведь мы знаем Карла Либкнехта. Он тоже был членом парламента. Капиталистическая и социал-патриотическая сволочь заглушала его голос. Но несколько слов обличения и призыва, которые ему удавалось бросить через головы германских насильников, пробуждали сознание и совесть сотен тысяч немецких рабочих. Из парламента Карл Либкнехт вышел на Потсдамскую площадь, призывая пролетарские массы к открытой борьбе. С площади он попал в каторжную тюрьму, из тюрьмы на баррикады революции. Он, пламенный сторонник советов и диктатуры пролетариата, считал затем необходимым участвовать в выборах в немецкое учредительное собрание. В то же время он организовал коммунистов-солдат. Он пал на своем революционном посту. Кто такой Карл Либкнехт? Синдикалист? Парламентарий? Журналист? Нет, он революционер-коммунист, который находит себе дорогу к массам через все препятствия. Он обращается к синдикатам, обличая немецких Жуо и Мерргеймов. Он руководит работой партии в войсках, подготовляя восстание. Он издает революционные газеты и воззвания, легальные и нелегальные. Он проникает в парламент, чтобы служить там тому же делу, которому в другие часы дня служит в подполье.

До тех пор, пока цвет французского пролетариата не создаст себе централизованной коммунистической партии, он не овладеет государственной властью, не уничтожит буржуазную полицию, буржуазную военщину и частную собственность на средства производства. А без этого… мастерская не уничтожит государства. Кто этого не понял после опыта русской революции, тот вообще безнадежен. Но и после того как победоносное восстание пролетариата отдаст в его руки государственную власть, он вовсе не сможет немедленно ликвидировать государство, передав распорядительную власть синдикатам. Синдикаты организуют верхи рабочих по профессиям и производствам. Власть же должна выражать собою революционные интересы и потребности рабочего класса в целом. Вот почему органом пролетарской диктатуры являются не синдикаты, а советы, которые выбираются всеми трудящимися, в том числе миллионами таких рабочих, которые никогда не принадлежали к союзам и которые впервые пробуждены революцией. Но мало создать советы. Нужно, чтобы советы вели определенную революционную политику. Нужно, чтобы они твердо отличали врагов от друзей. Нужно, чтобы они были способны к решительным, а если потребуют обстоятельства, то и к беспощадным действиям. Буржуазия, как показывает опыт русской революции, а также венгерской и баварской, вовсе не складывает оружия после своего первого поражения. Наоборот, как только она убеждается, как много она потеряла, ее отчаяние удваивает и утраивает ее энергию. Режим советов означает режим суровой борьбы с контрреволюцией, своей и иностранной. Кто же даст советам, избираемым рабочими различных уровней сознательности, ясную и отчетливую программу действий? Кто поможет им разобраться в запутанной международной обстановке и найти правильный путь? Очевидно, только наиболее сознательные, наиболее опытные передовые пролетарии, тесно связанные единством программы. Это и есть коммунистическая партия.

Некоторые простаки (а, может быть, хитрецы) с ужасом указывают на то, что у нас, в России, партия «командует» советами и профессиональными союзами. «Французские синдикаты, – говорят иные синдикалисты, – требуют самостоятельности и не потерпят, чтобы ими командовала партия». А как же, дорогой друг, – повторяю я снова, – французские синдикаты терпят тот факт, что ими командует Жуо, т.-е. прямой агент французского и американского капитала? Формальная самостоятельность французских синдикатов не предохраняет их от того, что ими командует буржуазия. Такую самостоятельность русские синдикаты отвергли. Они низвергли буржуазию. Они достигли этого тем, что выгнали из своей среды господ Жуо, Мерргеймов, Дюмуленов и поставили верных, испытанных и надежных борцов, т.-е. коммунистов. Таким путем они обеспечили не только свою самостоятельность от буржуазии, но и свою победу над ней.

Совершенно верно, что наша партия руководит профессиональными союзами и советами. Всегда ли это было? Нет, свое руководящее положение партия завоевала в постоянной борьбе против мелкобуржуазных партий – меньшевиков, социалистов-революционеров и против беспартийных, т.-е. отсталых или беспринципных элементов. Правда, разбитые нами меньшевики говорят, что мы обеспечиваем свое большинство путем «насилия». Но каким образом трудящиеся массы, которые низвергли власть царя, затем власть буржуазии, власть соглашателей, несмотря на то, что в их руках был аппарат государственного насилия, не только терпят теперь «насильственную» власть коммунистической партии, руководящей советами, но все в большем и большем числе вступают в наши ряды? Объясняется это исключительно тем, что в течение последних лет русский рабочий класс проделал огромный опыт и на деле имел возможность проверить политику разных партий, групп, клик, сверить их слова с делами и, таким образом, прийти в последнем счете к тому выводу, что единственной партией, которая оказалась верной себе во все моменты революции, во время неудачи, как и во время успехов, была и остается коммунистическая партия. Вполне естественно, если каждое избирательное собрание рабочих и работниц, каждая профессиональная конференция выбирают коммунистов на наиболее ответственные посты. Этим и определяется руководящая роль коммунистической партии.

Сейчас революционные синдикалисты, или, точнее, коммунисты, как Монатт, Росмер и другие, составляют меньшинство в рамках синдикальных организаций. Они находятся там в оппозиции, критикуют и обличают махинации правящего большинства, которое проводит реформистские, т.-е. чисто буржуазные тенденции. В таком же положении находятся французские коммунисты в рамках социалистической партии, проводящей идеи мелкобуржуазного реформизма.

Разве у Монатта и Жуо есть общая синдикальная политика? Нет, это – враги. Один служит пролетариату, другой проводит в замаскированном виде буржуазные тенденции. Разве у Лорио и Реноделя-Лонге общая политика? Нет, один ведет пролетариат к революционной диктатуре, другой подчиняет трудящиеся массы национальной буржуазной демократии.

А чем отличается политика Монатта от политики Лорио? Только тем, что Монатт действует преимущественно на синдикальной почве, Лорио – преимущественно в политических организациях. Но это лишь простое разделение труда. Действительно революционный синдикалист, как и действительно революционный социалист должны объединиться в коммунистическую партию. Они должны перестать быть оппозицией внутри чужих организаций. Они обязаны, в качестве самостоятельной организации, стоящей под знаменем III Интернационала, стать лицом к лицу с широкими массами, давать ясные и отчетливые ответы на все их запросы, руководить всей их борьбой, направляя ее на путь коммунистической революции. Синдикальные организации, кооперативные, политические, пресса, нелегальные кружки в армии, парламентская трибуна, муниципалитеты и пр. и пр. – все это лишь различные организационные формы, практические методы, разные точки опоры. Борьба остается единой по своему содержанию, на какую бы область она ни распространялась. Носителем этой борьбы является рабочий класс. Его руководящий авангард – коммунистическая партия, в которой действительно революционные синдикалисты должны занять почетное место.

    Ваш. Л. Троцкий.
    Август 1920 г.

Л. Троцкий. ВЕРЖА – ЛЕПТИ – ЛЕФЕВР

В сентябре прошлого года три революционера, три молодых француза утонули в холодных водах Севера на пути между Россией и Норвегией, – гражданская война охватывает весь мир, и ее трагические эпизоды развертываются не только на суше, но и на воде.

За эти годы каждый из нас терял в бою немало друзей. Число таких потерь огромно во всех странах и каждый день продолжает расти. И однако, смерть Лефевра, Лепти и Вержа выделяется даже и на фоне нашего времени исключительностью своей обстановки, своим – если будет позволено сказать – трагическим романтизмом.

Из трех погибших товарищей, – столь различных между собою и в то же время столь родственных в основном, – я меньше всего знал Вержа. Я его видал только в Москве, притом бегло, и один лишь раз я говорил с ним несколько подробнее. От него исходило обаяние простоты и честности. Он приехал, чтобы видеть своими глазами, чтобы узнать, чтобы бороться. Насколько мне показалось, Вержа – не тип энтузиаста. Несмотря на молодость, в нем чувствовалась спокойная уверенность, которая зорко глядит вокруг себя, отличает мелкое от важного, поверхностное от основного и которая не нуждается в пылкости, чтобы в решительную минуту проявить высокое мужество. Такие люди нужны французскому пролетариату.

Лепти я знал еще по Парижу. Его небольшая приземистая фигура, умное отчетливое лицо, зоркий взгляд исподлобья сразу выделяли его. Металлический голос заставлял его слушать. Этот землекоп был сделан из прекрасного боевого материала! Яркая индивидуальность, Лепти в то же время воплощал в себе важнейшие черты французского и особенно парижского пролетариата. В нем сидел прирожденный революционный вождь, который ждал своего часа, чтобы развернуться. Во Франции было и есть немало даровитых рабочих, которые поднимались на спине пролетариата наверх, превращались в выскочек буржуазного парламентаризма или прирученного синдикализма и, рука об руку с адвокатами и журналистами, предавали рабочий класс. Лепти сосредоточивал в себе возмущение обманутых масс не только против капиталистического класса, но и против его бесчисленных агентов в самом пролетариате. Лепти ничего не хотел брать на веру. Он несомненно был пламенной натурой, но замкнутой и недоверчивой. Слишком много раз обманывали тех, кого он представлял! Он приехал в Советскую Республику со своим запасом недоверия, со своим взглядом исподлобья и с жаждой узнать, чтобы действовать. Он все осматривал дважды и трижды, проверял и снова спрашивал и снова проверял. Лепти считал себя анархистом. Его анархизм не имел ничего общего с той салонной, поповски-интеллигентско-индивидуалистской болтовней, которая так широко распространена во Франции. Его анархизм был выражением – теоретически неверным – глубокого, истинно пролетарского возмущения против мерзости капиталистического мира и против подлости тех социалистов и синдикалистов, которые ползают перед этим миром на коленях. Но именно потому, что в основе этого анархизма лежала неразрывная связь с массами и готовность бороться до конца, Лепти, ходом вещей, ходом борьбы, ходом собственной мысли должен был неизбежно прийти к диктатуре пролетариата и Коммунистическому Интернационалу, если бы его не поглотили на пути волны Северного океана.

Лефевр был интеллигентом и, если не ошибаюсь, из вполне буржуазной семьи. Это – чистый тип революционного энтузиаста. С ним я также познакомился только в Москве, во время II Конгресса, но наблюдал его близко, так как приходилось с ним работать в комиссии по парламентаризму. Вспоминаю, между прочим, как на одном из комиссионных заседаний, в дискуссии с итальянским коммунистом Бордига, Лефевр, признавши, что в нашу эпоху парламентаризм не может иметь решающего значения, прибавил, нежно, как всегда, глядя сквозь свои большие роговые очки: «И все же нельзя отрицать выгоды и удовольствия от возможности сказать в парламенте Мильерану на расстоянии одного метра от его лица – вы негодяй». Лефевр всегда волновался, всегда опасался во время Конгресса кого-нибудь или что-нибудь упустить, чего-либо не дослышать или кому-нибудь чего-либо необходимого не сказать. И он одинаково стремился впитать в себя все, что мог дать ему Конгресс, и в то же время высказать свои мысли, надежды и ожидания. Уже на второй или третий день Конгресса я увидел Лефевра в русской косоворотке. Он стремился внешним образом запечатлеть свое доверие к Советской России и свою связь с нею. Он не искал проверки, как Лепти. Он принадлежал в прошлом не к тому классу, который обманывали, а к тому классу, который обманывал. Но он порвал со своим классом до конца. И он стал рядом с Лепти. Правда, Лепти смотрел на него немножко исподлобья. Но они сошлись бы месяцем раньше или позже. Они сошлись бы на боевых постах пролетарской диктатуры, если бы предательская волна не поглотила тот челн, в котором эти трое – Лефевр, Лепти и Вержа – пытались пересечь линию империалистской блокады.

Столь различные по происхождению и индивидуальностям, эти три борца останутся навсегда соединенными вместе в памяти французского и международного пролетариата: они шли, в конце концов, одним и тем же путем к одной и той же цели и погибли на одном и том же этапе. Мы их не забудем.

    26 февраля 1921 г.

Л. Троцкий. ПИСЬМО ТОВАРИЩУ МОНАТТУ

Мой дорогой друг!

Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам горячий привет и высказать по поводу положения дел во французском синдикализме некоторые свои личные соображения, которые, как я надеюсь, вполне согласуются с руководящей линией III Интернационала в целом.

Я не скрою от Вас, что чувство радости, какое испытываем мы все, наблюдая возрастающий успех революционного синдикализма, сопровождается глубоким беспокойством по поводу дальнейшего развития идей и отношений во французском рабочем движении. Сегодня революционные синдикалисты всех течений являются еще оппозицией и сплачиваются воедино именно своим оппозиционным положением. Завтра, с того момента, как вы овладеете Всеобщей Конфедерацией Труда, – а мы не сомневаемся, что этот день близок, – вы станете перед основными вопросами революционной борьбы. И вот именно здесь открывается область серьезного беспокойства.