– Что ж ты мне сделаешь?
– Скажи только, чего хочешь.
Почесался Иван.
– Брюхо, – говорит, – болит у меня – поправить можешь?
– Могу, – говорит.
– Ну, лечи.
Нагнулся чертенок в борозду, пошарил, пошарил когтями, выхватил корешок-тройчатку, подал Ивану.
– Вот, – говорит, – кто ни проглотит один корешок, всякая боль пройдет.
Взял Иван, разорвал корешки, проглотил один. Сейчас живот прошел.
Запросился опять чертенок.
– Пусти, – говорит, – теперь меня, я в землю проскочу – больше ходить не буду.
– Ну что ж, – говорит, – бог с тобой!
И как только сказал Иван про бога – юркнул чертенок под землю, как камень в воду, только дыра осталась. Засунул Иван два остальных корешка в шапку и стал допахивать. Запахал до конца полоску, перевернул соху и поехал домой. Отпряг, пришел в избу, а старший брат, Семен-воин, сидит с женой – ужинают. Отняли у него вотчину, – насилу из тюрьмы ушел и прибежал к отцу жить.
Увидал Семен Ивана.
– Я, – говорит, – к тебе жить приехал; корми нас с женой, пока место новое выйдет.
– Ну что ж, – говорит, – живите.
Только хотел Иван на лавку сесть – не понравился барыне дух от Ивана. Она и говорит мужу:
– Не могу я, – говорит, – с вонючим мужиком вместе ужинать.
Семен-воин и говорит:
– Моя барыня говорит, от тебя дух не хорош – ты бы в сенях поел.
– Ну что ж, – говорит. – Мне и так в ночное пора – кобылу кормить.
Взял Иван хлеба, кафтан и поехал в ночное.
IV
Отделался в эту ночь чертенок от Семена-воина и пришел по уговору Иванова чертенка искать – ему помогать дурака донимать. Пришел на пашню; поискал, поискал товарища – нет нигде, только дыру нашел. «Ну, думает, видно с товарищем беда случилась, надо на его место становиться. Пашня допахана – надо будет дурака на покосе донимать».
Пошел чертенок в луга, напустил на Иванов покос паводок; затянуло весь покос грязью. Вернулся на зорьке Иван из ночного, отбил косу, пошел луга косить. Пришел Иван, стал косить; махнет раз, махнет другой – затупится коса, не режет, точить надо. Бился, бился Иван.
– Нет, – говорит, – пойду домой, отбой принесу да и хлеба ковригу. Хоть неделю пробьюсь, а не уйду, пока не выкошу.
Услыхал чертенок – задумался.
– Калян, – говорит, – дурак этот, не проймешь его. Надо на другие штуки подниматься.
Пришел Иван, отбил косу, стал косить. Залез чертенок в траву, стал косу за пятку ловить, носком в землю тыкать. Трудно Ивану, однако выкосил покос – осталась одна делянка в болоте. Залез чертенок в болото, думает себе:
«Хоть лапы перережу, а не дам выкосить».
Зашел Иван в болото; трава – смотреть – не густая, а не проворотить косы. Рассердился Иван, начал во всю мочь махать; стал чертенок подаваться – не поспевает отскакивать; видит – дело плохо, забился в куст. Размахнулся Иван, шаркнул по кусту, отхватил чертенку половину хвоста. Докосил Иван покос, велел девке грести, а сам пошел рожь косить.
Вышел с крюком, а кургузый чертенок уж там, перепутал рожь так, что на крюк нейдет. Вернулся Иван, взял серп и принялся жать – выжал всю рожь.
– Ну, теперь, – говорит, – надо за овес браться.
Услыхал кургузый чертенок, думает: «На ржи не донял, так на овсе дойму, дай только утра дождаться». Прибежал чертенок утром на овсяное поле, а овес уже скошен: Иван его ночью скосил, чтоб меньше сыпался. Рассердился чертенок.
– Изрезал, – говорит, – меня и замучил дурак. И на войне такой беды не видал! Не спит, проклятый, за ним не поспеешь! Пойду, – говорит, – теперь в копны, прогною ему все.
И пошел чертенок в ржаную копну, залез между снопами – стал гноить: согрел их и сам согрелся и задремал.
А Иван запряг кобылу и поехал с девкой возить. Подъехал к копне, стал кидать на воз. Скинул два снопа, сунул – прямо чертенку в зад; поднял – глядь: на вилах чертенок живой, да еще кургузый, барахтается, ужимается, соскочить хочет.
– Ишь ты, – говорит, – пакость какая! Ты опять тут?
– Я, – говорит, – другой, то мой брат был. А я, – говорит, – у твоего брата Семена был.
– Ну, – говорит, – какой ты там ни будь, и тебе то же будет! – Хотел его об грядку пришибить, да стал его просить чертенок.
– Отпусти, – говорит, – больше не буду, а я тебе что хочешь сделаю.
– Да что ты сделать можешь?
– А я, – говорит, – могу из чего хочешь солдат наделать.
– Да на что их?
– А на что, – говорит, – хочешь их поверни; они все могут.
– Песни играть могут?
– Могут.
– Ну что ж, – говорит, – сделай.
И сказал чертенок:
– Возьми ты вот сноп ржаной, тряхни его о землю гузом и скажи только: «Велит мой холоп, чтоб был не сноп, а сколько в тебе соломинок, столько бы солдат».