Полное собрание сочинений. Том 12. Война и мир. Том четвертый

Князь Василий продолжал:

«Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща Российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Сей образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да Всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».

– Quelle force! Quel style![12 - Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.

– Vous verrez,[13 - Вы увидите,] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.

II.

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви, и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана Творцу благодарность за Его помощь и за победу.

Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе всё утро царствовало радостно-праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.

Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около какого-нибудь частного случая. Так теперь, главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских и в числе их названы были Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире, сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:

– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!

– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.

Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали зa страдания неизвестности, в которой находился государь.

– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protеgе Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того к вечеру этого дня как будто всё соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale,[14 - ангины,] но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le mеdecin intime de la Reine d’Espagne[15 - Лейб-медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого-то лекарства, для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.

Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.

На третий день после донесения Кутузова, в Петербург приехал помещик из Москвы и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condolеance,[16 - визитов соболезнования,] которые ему делали по случаю смерти его дочери, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, чт? он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.

– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.

Пока известие это было еще не официально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:

«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров, для препровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах ваших предков. Я последую за армией. Я всё вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».

Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:

«Князь Михаил Иларионович! С 29-го августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1-го сентября получил я через Ярославль, от Московского главнокомандующего, печальное извещение, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал-адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».

III.

Девять дней после оставления Москвы, в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по-русски, но quoique еtranger, Russe de coeur et d’?me,[17 - впрочем хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.

Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по-русски, чувствовал себя всё-таки растроганным, когда он явился пред notre tr?s gracieux souverain[18 - [наш всемилостивейший повелитель]] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes еclairaient sa route.[19 - пламя которой освещало его путь.]

Хотя источник chagrin[20 - [горе]] г-на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:

– M’apportez vous de tristes nouvelles, colonel?

– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l’abandon de Moscou.

– Aurait on livrе mon ancienne capitale sans se battre,[21 - Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?– Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.– Неужели отдали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.

Мишо почтительно передал то, чт? ему приказано было передать от Кутузова, именно то, что под Москвою драться не было возможности и, что так как оставался один выбор – потерять армию и Москву, или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.

Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.

– L’ennemi est-il en ville? – спросил он.

– Oui, sire, et elle est en cendres ? l’heure qu’il est. Je l’ai laissеe toute en flammes,[22 - Вступил ли неприятель в город?– Да, ваше величество, и в настоящую минуту Москва обращена в пепел. Я оставил ее объятую пламенем,] – решительно сказал Мишо; но взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, чт? он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.

Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо:

– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la Providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pr?t ? me soumettre ? toutes Ses volontеs; mais dites moi, Michaud, comment avez-vous laissе l’armеe, en voyant ainsi, sans coup fеrir, abandonner mon ancienne capitale? N’avez-vous pas aper?u du dеcouragement?..[23 - Я вижу, полковник, по всему, чт? происходит, что Провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться Его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]

Увидав успокоение своего tr?s gracieux souverain,[24 - [всемилостивого повелителя,]] Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.

– Sire, me permettrez-vous de vous parler franchement en loyal militaire? – сказал он, чтобы выиграть время.

– Colonel, je l’еxige toujours,[25 - Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает прямому воину?– Полковник, я всегда этого требую.] – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu’il en est.[26 - Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]

– Sire! – сказал Мишо с тонкою чуть заметною улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots.[27 - [игры слов.]] – Sire! j’ai laissе toute l’armеe depuis les chefs jusqu’au dernier soldat, sans exception, dans une crainte еpouvantable, affrayante…[28 - Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]

– Comment ?a?[29 - Как так?] – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront-ils abattre par le malheur… Jamais!..[30 - Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..] – Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.

– Sire, – сказал он с почтительною игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majestе par bontе de coeur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils br?lent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver ? Votre Majestе par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devouеs…[31 - Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, на сколько они вам преданы!..]

– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз, сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel.[32 - Вы меня успокоиваете, полковник.]

Государь, опустив голову, молчал несколько времени.

– Eh bien, retournez ? l’armеe,[33 - Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites ? nos braves, dites ? tous mes bons sujets partout o? vous passerez, que quand je n’aurais plus aucun soldat, je me mettrai, moi-m?me, ? la t?te de ma ch?re noblesse, de mes bons paysans et j’userai ainsi jusqu’? la derni?re ressource de mon empire. Il m’en offre encore plus que mes ennemis ne pensent,[34 - Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков, и истощу таким образом последние средства моего государства. Этих средств больше, нежели думают мои враги,] – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut еcrit dans les decrets de la Divine Providence,[35 - Но если бы предназначено было божественным провидением,] – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie d?t cesser de rеgner sur le tr?ne de mes anc?tres, alors, apr?s avoir еpuisе tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai cro?tre la barbe jusqu’ici (государь показал рукой на половину груди), et j’irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plut?t, que de signer la honte de ma patrie et de ma ch?re nation, dont je sais apprеcier les sacrifices!..[36 - чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор, и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] – Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось и глаза горели блеском решимости и гнева.

– Colonel Michaud, n’oubliez pas ce que je vous dis ici; peut-?tre qu’un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napolеon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus rеgner ensemble. J’ai appris ? le conna?tre, il ne me trompera plus…[37 - Полковник Мишо, не забудьте того, что я вам сказал здесь; может быть мы когда-нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо, – quoique еtranger, mais Russe de coeur et d’?me – почувствовал себя, в эту торжественную минуту, – entousiasmе par tout ce qu’il venait d’entendre,[38 - Хотя иностранец, но русский в глубине души, почувствовал себя в эту торжественную минуту восхищенным всем тем, чт? он услышал,] – (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.

– Sire! – сказал он, – Votre Majestе signe dans ce moment la gloire de sa nation et le salut de l’Europe![39 - Государь! ваше величество подписывает в эту минуту славу своего народа и спасение Европы!]

Государь наклонением головы отпустил Мишо.

IV.

В то время как Россия была до половины завоевана и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополчение за ополчением поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди, от мала до велика, были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаяньи, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это только так потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени, и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей. А между тем в действительности те личные интересы настоящего в такой степени значительнее общих интересов, что из-за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти-то люди были самыми полезными деятелями того времени.

Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели всё навыворот, и всё, чт? они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых зa то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды и человек играющий роль в историческом событии никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.

Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губерниях, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отмстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке-маркитантке и тому подобное…

Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, чт? совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, чт? он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать н?чего, что на то есть Кутузов, и другие, а что он слышал, что комплектуют полки и что должно быть драться еще долго будут и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.

По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.