Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Николай Палкин
Только очень недавно я понялъ, наконецъ, что мнѣ было нужно въ этихъ ужасахъ, почему они притягивали меня. Почему я чувствовалъ себя отвѣтственнымъ въ нихъ, и что мнѣ нужно сдѣлать по отношенію ихъ. Мнѣ нужно сорвать съ глазъ людей завѣсу, которая скрываетъ отъ нихъ ихъ человѣческія обязанности и призываетъ ихъ къ служенію дьяволу, не захотятъ они видѣть,9 пересилитъ меня дьяволъ,10 они, большинство изъ нихъ, будутъ продолжать служить дьяволу и губить свои души и души братьевъ своихъ, но хоть кто-нибудь увидитъ: сѣмя будетъ брошено. И оно выростетъ, потому что оно сѣмя Божье.
Дѣло идетъ вотъ какъ: заблудшіе11 люди12– слуги дьявола, т. е. зла и обмана, для достиженія своихъ маленькихъ, ничтожныхъ цѣлей – въ родѣ пожара Рима Нерона, – дѣлаютъ ужасы жестокости надъ своими братьями. Люди заблудшіе жестоки всегда были, но люди, про жестокость которыхъ я говорю, сдѣлали свою жестокость наслѣдственною.13
То, что дѣлалъ одинъ, другой отъ того не отрекается. Время – т. е. общее сознаніе людей, идетъ впередъ, и оказывается что то, что дѣлалъ Петръ, не можетъ дѣлать Екатерина, то, что дѣлалъ Павелъ, не можетъ дѣлать Александръ. То, что дѣлалъ Александръ,14 не можетъ дѣлать Палкинъ. То, что дѣлалъ Палкинъ, не можетъ дѣлать его сынъ. Но если онъ не можетъ дѣлать то же, онъ можетъ дѣлать другое. И онъ дѣлаетъ это другое. И они помощники его говорятъ: «Зачѣмъ поминать старое, что прошло, зачѣмъ озлоблять народъ». И всѣ слушаютъ и говорятъ: да, зачѣмъ вспоминать старое и озлоблять народъ. И старое забывается – не только забывается, но стирается изъ памяти людей – Палкину, Палкинымъ памятники, – а новое так[ое] же какъ старое начинаетъ дѣлаться и дѣлается пока возможно въ той же формѣ. Когда становится невозможнымъ перемѣняетъ форму, но остается тѣмъ же.
Зло въ томъ, что люди полагаютъ, что можетъ быть необходимо дѣлать зло людямъ, что можетъ не быть грѣхъ въ томъ, чтобы дѣлать зло другимъ людямъ, въ томъ, что отъ зла людямъ можетъ произойти добро людямъ.
Былъ Николай Палкинъ. Зачѣмъ это поминать? (Только старый солдатъ передъ смертью помянулъ). Зачѣмъ раздражать народъ?
Такъ же говорили15 про Палкина, про Александра, Аракчеевщину. Зачѣмъ поминать?.. такъ же про Павла? Такъ же про Екатерину и закрѣпощеніе Малороссіи,16 и убійство мужа, и Іоанна, и всѣ ея ужасы. Такъ же про Бирона, Елисавету, Петра. И такъ же теперь говорятъ о крѣпостномъ правѣ. О всѣхъ перевѣшанныхъ17 (въ числѣ ихъ 15 и 16 лѣтніе мальчики). Такъ же будутъ говорить и про теперешнее время, про убиваемыхъ въ одиночныхъ заключеніяхъ и въ крѣпостяхъ тысячахъ и такъ же про мрущій голодной смертью народъ. Зачѣмъ поминать.
Какъ зачѣмъ поминать? Если у меня была лихая или опасная болѣзнь и я излѣчился или избавился отъ нея, я всегда съ радостью буду поминать. Я не буду поминать только тогда, когда я болѣю и все также, еще хуже, и мнѣ хочется обмануть себя. А мы больны и всѣ также больны. Болѣзнь измѣнила форму, но болѣзнь все та же только ее иначе зовутъ. Le roi est mort, vive le roi.18 Болѣзнь, которой мы больны, есть убійство людей – но убійство еще ничего, пускай бы Палкины мучили [1 неразобр.], убивали19 въ 10 разъ больше людей, только бы они дѣлали это сами, а не развращали людей, заставляя ихъ убивать и мучать людей, давая имъ за это награды и увѣряя ихъ съ молоду и до старости, отъ школы до церкви, что въ этомъ святая обязанность человѣка. Мы знаемъ про пытки,20 знаемъ про весь ужасъ и безсмысленность ихъ и знаемъ что люди, которые пытали людей, были умные, ученые по тому времени люди. И такіе то люди не могли видѣть той безсмыслицы, понятной теперь малому ребенку, что дыбой можно затемнить, но нельзя узнать правду. И такія дѣла, какъ пытки, всегда были между людьми – рабство, инквизиціи и др. Такія дѣла не переводятся. Какія же тѣ дѣла нашего времени, которыхъ безсмысленность и жестокость будетъ также видна нашимъ потомкамъ, какъ намъ пытки? Они есть, надо только подумать про нихъ, поискать и не говорить, что не будемъ поминать про старое. Если мы вспомнимъ старое и прямо взглянемъ ему въ лицо, тогда и новое, наше теперешнее насиліе откроется. Откроется потому, что оно все и всегда одно и то же, – мучительство и убійство людей для пользы людей. – Если мы только назовемъ настоящимъ именемъ костры, клейма, пытки, плахи21 служилыхъ людей стрѣльцовъ, рекрутскіе наборы, то мы найдемъ и настоящее имя для тюрьмъ, остроговъ, войскъ съ общимъ [1 неразобр.], прокуроровъ; жандармовъ. —
Если намъ ясно, что нелѣпо и жестоко рубить головы на плахѣ по суду съ пытками, то также ясно, что едва ли не болѣе нелѣпо и жестоко вѣшать людей или сажать въ одиночное заключеніе, равносильное худшей смерти по суду прокуроровъ, сословныхъ представителей. Если нелѣпо и жестоко было казнить, то еще нелѣпѣе сажать въ острогъ, чтобъ развращать, если нелѣпо и жестоко ловить мужиковъ въ солдаты и клеймить въ руки, то тоже съ общей воинской повинностью. Если нелѣпа и жестока опричнина, то то [же] съ гвардіей и войскомъ.
1880 лѣтъ на вопросъ Фарисеевъ, давать ли подать сказано: «Кесарю Кесарево,22 а Богу Божіе».23 Если бы была какая-нибудь вѣра у людей, то они хоть что-нибудь считали должнымъ Богу и прежде всего то, чему училъ Богъ – человѣка не убивать. Тогда бы обманъ пересталъ быть возможнымъ. Царю или кому еще все, что хочешь, сказалъ бы вѣрующій человѣкъ, но не то, что противно волѣ Бога, а мучительство и убійство противно волѣ Бога.
Опомнитесь люди! Вѣдь можно было отговариваться незнаніемъ и попадаться въ обманъ, пока неизвѣстна была воля Бога, пока непонятенъ былъ обманъ, но какъ только она выражена ясно, нельзя ужъ отговариваться. Послѣ этого ваши поступки уже получаютъ другое страшное значеніе. Нельзя человѣку, не хотящему быть животнымъ носить мундиръ, орудія убійства; нельзя ходить въ судъ, нельзя набирать солдатъ, устраивать тюрьмы, суды.
Опомнитесь люди!
* № 2.24
Бѣснующійся звѣрь Петръ заставляетъ однихъ людей убивать и мучить другихъ людей сотнями, тысячами, самъ забавляется казнями, рубитъ головы пьяной неумѣлой рукой, не сразу отхватывая шею, закапываетъ въ землю любовницъ, обставляетъ всю столицу висѣлицами съ трупами, ѣздитъ пьянствовать по боярамъ и купцамъ въ видѣ патріарха и протодьякона съ ящикомъ бутылокъ въ видѣ Евангелія, съ крестами изъ трубокъ въ видѣ дѣтородныхъ членовъ, заставляя однихъ людей убивать на работѣ и войнѣ миліоны людей, заставляетъ однихъ людей казнить, жечь, выворачивать суставы у (всѣхъ вѣрующихъ въ Бога) другихъ людей, клеймить какъ табуны скота, убиваетъ сына и возводитъ на престолъ блядь своего наложника и свою. И ему ставятъ памятники и называютъ благодѣтелемъ Россіи и великимъ человѣкомъ и всѣ дѣла его; не только оправдывается все то, что дѣлали люди по его волѣ, считаются законными, необходимыми и не ложатся на совѣсть людей, которые ихъ дѣлали. И про жестокости его говорятъ: зачѣмъ поминать, это прошло.
Послѣ него продолжается то же убиваніе живыхъ людей живыми людьми христіанами, обманутыми своими вожаками. Одинъ за другимъ безъ всякихъ правъ и даже оправданія схватываетъ власть то Екатерина, то Лизавета, то Анна. Жестокости, которые заставляють людей дѣлать надъ другими, ужасны. И опять люди, совершающіе эти жестокости, считаютъ себя правыми. Мужеубійца апокалипсическая блудница захватываетъ власть – тѣ же ужасы заставляютъ дѣлаться ея любовниками, потомъ безумный Павелъ, потомъ отцеубійца Александръ и Аракчеевщина, потомъ убій[ца] брата Палкинъ, котораго я засталъ вмѣстѣ съ его ужасными дѣлами. И потомъ Александръ II съ его висѣлицами и крѣпостями и Плевной, и потомъ теперешніе сотни тысячъ каторжниковъ и острожниковъ, и голодный народъ, и убиваніе людей тайно въ крѣпостяхъ и явно въ одиночныхъ заключеніяхъ и острогахъ, гдѣ люди убивали и мучали другъ друга.
Формы злодѣйствъ измѣняются, но сущность, ужасная сущность дѣла, то, что кроткіе христіане русскіе люди мучаютъ и убиваютъ другихъ и считаютъ себя въ этомъ неповинными, остается то же.
* № 3.25
Зачѣмъ поминать старое? говоримъ мы. Но если ужъ не поминать, то и не поминали бы. Но это говорятъ только для того, чтобы, не поминая ужасы стараго, продолжать ужасы настоящаго въ другихъ формахъ. Они говорятъ не поминать, но не поминаютъ только злодѣйствъ, а съ тѣмъ большимъ усердіемъ поминаютъ выдуманные ими прелести стараго времени и выдуманныя доблести тѣхъ людей, которые производили эти ужасы только за тѣмъ, чтобы, закрасивъ ужасы прошедшаго, закрасить ужасы и настоящаго и убѣдить людей въ ихъ необходимости.
И несчастныя молодыя поколѣнія выростаютъ подъ ложнымъ представленіемъ о томъ, что про всѣ прежніе ужасы поминать нечего, что они всѣ выкуплены тѣми выдуманными благами, которыя принесли ихъ совершители, и дѣлаютъ заключеніе о томъ, что то же будетъ и съ теперешними злодѣйствами, что все это какъ то выкупится, какъ выкупилось прежнее.
Съ Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкіе и понятные намъ ужасы русской исторіи.
Бѣснующійся, пьяный, сгнившій отъ сифилиса звѣрь 1/4 столѣтія губитъ людей, казнитъ, жжетъ, закапываетъ живыхъ въ землю, заточаетъ жену, распутничаетъ, мужеложствуетъ, пьянствуетъ, самъ забавляясь рубитъ головы, кощунствуетъ, ѣздитъ съ подобіемъ креста изъ чубуковъ въ видѣ дѣтородныхъ членовъ и подобіями Евангелій – ящикомъ съ водкой славить Христа, т. е. ругаться надъ вѣрою, коронуетъ блядь свою и своего любовника, раззоряетъ Россію и казнитъ сына и умираетъ отъ сифилиса, и не только не поминаютъ его злодѣйствъ, но до сихъ поръ не перестаютъ восхваленія доблестей этаго чудовища, и нѣтъ конца всякаго рода памятниковъ ему. Послѣ него начинается рядъ ужасовъ и безобразій подобныхъ его царствованію, одна блудница за другой безчинствуютъ на престолѣ мучаетъ и губитъ народъ и заставляетъ однихъ мучать другихъ и воцаряется безъ всякихъ правъ на престолъ, мужеубійца, ужасающая своимъ развратомъ блудница, дающая полный просторъ звѣрства своимъ перемѣняющимся любовникамъ, и всѣ ужасы – казни, убійство мужа, мученія и убійство законнаго наслѣдника, закрѣпощеніе половины Россіи, войны, развращеніе и раззореніе народа, все забывается и до сихъ поръ восхваляется какое то величіе мудрость, чуть не нравственная высота этой мерзкой бляди. Мало того, что восхваляютъ ее, возхваляютъ ея звѣрей любовниковъ. То же съ отцеубійцей Александромъ. То же съ Палкинымъ. Все забыто. И выдуманы несуществующія доблести и заслуги для отечества.
* № 4.26
Законъ четко, ясно неизмѣнно начертанъ въ сердцѣ человѣка. Всякій знаетъ, что ему дѣлать, всякій знаетъ, что хорошо и что дурно.27 Говорятъ много разныхъ вѣръ, для каждаго народа свой законъ. Это неправда. Всегда есть и будетъ только одна вѣра. – Вѣра эта самъ человѣкъ съ его сердцемъ и разумомъ, и не вѣрить въ самаго себя нельзя. И во всѣхъ вѣрахъ, какія ни есть въ свѣтѣ есть одинъ законъ28 для всякаго человѣка. И искать этотъ законъ29 не надо ни за моремъ ни на небѣ, какъ говоритъ Моисей [?], а въ сердцѣ людей.30
Человѣкъ вездѣ и всегда такой же – такая же у него голова, сердце, руки, ноги и всѣ члены: тѣ же у него страсти, тѣ же страхи, тѣ же радости, также онъ рождается, такъ же растетъ, такъ же страдаетъ старѣется и умираетъ, или, не дождавшись старости, умираетъ во всякій часъ своей жизни, и такъ же не можетъ жить одинъ, а живетъ благодаря людямъ, жившимъ прежде него и живущимъ съ нимъ вмѣстѣ, та же у всѣхъ людей одинаковая способность понимать и думать.
Мы говоримъ, что надо дѣлать, что всѣ дѣлаютъ, что велятъ дѣлать, потому что каждый человѣкъ не знаетъ, что ему дѣлатъ, не можетъ знать, что хорошо, что дурно, говоримъ, что никто самъ не знаетъ и не можетъ знать этаго. <Мы говоримъ, что и вѣръ много разныхъ и нельзя знать, какая вѣра истинная, какая ложная. Люди, говоримъ мы, бродятъ, какъ слѣпые, живутъ, бродятъ и умираютъ злы и глупы, какъ слѣпые, сами не знаютъ зачѣмъ. Такъ ли это?> Неужели это правда?
Богъ, если есть Богъ, сотворилъ людей такъ, что они <мучаются, ищутъ истину и> не могутъ знать того, какъ имъ надо жить. Или, если нѣтъ Бога, <люди сами собой живутъ,> то все въ мірѣ и травы, деревья, животные – все живетъ стройно по закону, знаетъ какъ жить, – одинъ человѣкъ – то существо, которое умнѣе всѣхъ, брошено одно безъ кормила, одно живетъ безъ закона. Собака знаетъ какъ жить. Береза знаетъ какъ жить, a человѣкъ не знаетъ. Не можетъ этаго быть. Не можетъ быть да и нѣтъ и никогда не было.31 Всему есть законъ, законъ жизни человѣка. И знаетъ этотъ законъ, человѣкъ знаетъ также твердо, какъ знаетъ свой законъ дерево и животное.32 Непризнаетъ закона только тотъ человѣкъ, который или самъ отступилъ отъ него, или отъ котораго обманомъ скрыли или скрываютъ этотъ законъ. Но и тотъ и другой знаютъ его. И не видитъ человѣкъ своего закона только до тѣхъ поръ, пока33 онъ закрываеть самъ глаза или пока другіе закрываютъ ему глаза, чтобы онъ не видалъ его. И тому человѣку открыть глаза, и вотъ онъ – законъ всегда передъ нимъ. Законъ написанъ въ сердцѣ34 его.
Вѣдь что ужасно подумать? Это то, что уничтожено въ людяхъ чувство святыни. Для этихъ самыхъ людей, которые отдаютъ все на поруганіе, отдаютъ все, что есть въ нихъ святаго – Кесарю, въ этихъ самыхъ людяхъ есть чувство святыни – есть то, что они считаютъ святымъ и не отдадутъ никому. Но <горе въ томъ, что они> несчастные, такъ обмануты, что истинная святыня отнята отъ нихъ и подмѣнена ложною. Тѣ самые люди, которые, безъ малѣйшаго колебанія и сознанія нарушенія святыни своей души пойдутъ въ солдаты, на войну, въ судъ, будутъ собирать подати, эти люди, не считающіе все это нарушеніемъ своей святыни, хранятъ другую ложную святыню, подставленную ими вмѣсто настоящей, и будутъ блюсти ее подъ страхомъ страшныхъ наказаній, страданій, смерти даже, не нарушать эту ложную, выдуманную, внѣдренную въ нихъ искуственную святыню. Всякій простой недумавшій35 и вѣрующій вѣковымъ обманамъ русскій человѣкъ, пойдетъ въ судъ, въ солдаты, будетъ участвовать въ сборѣ податей, не считая въ этомъ убійствѣ братьевъ ничего дурнаго и ни за что подъ страхомъ страданій [1 неразобр.] и смерти не выброситъ въ помойную яму икону, причастія. —
Что если бы онъ понималъ, что святыня и что обманъ?
Вѣдь это ужасно.
Опомнитесь люди.
–
Комментарии А. И. Никифорова36
НИКОЛАЙ ПАЛКИН.
4 апреля 1886 г. Толстой вместе с Н. Н. Ге-младшим и М. А. Стаховичем вышел пешком из Москвы в Ясную поляну. «Иду, главное, зa тем, чтобы отдохнуть от роскошной жизни и хоть немного принять участие в настоящей», писал он накануне В. Г. Черткову. Путешествие длилось несколько дней, а придя в Ясную, Толстой в апрельском письме в Москву к С. А. Толстой пишет: «Осталось, как я и ожидал, одно из лучших воспоминаний в жизни… Благодарю M-me Seuron за книжечку и карандаш. Я воспользовался ими по случаю рассказов старого, 95-летнего солдата, у которого мы ночевали. Мне пришли разные мысли, которые я записал» (ПЖ, № 283).37 В. И. Срезневский (Л. Н. Толстой, I, «Николай Палкин. II. Чтò можно и чего нельзя делать христианину». Пгр. 1917) полагает, что эта первая черновая запись в Записной книжке была сделана 9—11 апреля. Предположение вероятное, потому что в первых письмах Толстого к С. А. Толстой с дороги (6 и 8 апреля) о встрече со стариком ничего не говорится.
Первый черновик «Николая Палкина» сделан Толстым в Записной книжке 80-х годов черным карандашом. Он был издан очень неисправно П. И. Бирюковым (Б, III, стр. 47) и издается по рукописи буквально точно в настоящем издании на стр. 563—567. Это и есть первая редакция статьи. Первая редакция известна еще в двух копиях. Одна была сделана В. Г. Чертковым (рукопись № 2), но не вполне удачно, так как он не разобрал ряда слов, оставив пустые места, другие слова прочел неверно, пометил к вычеркиванию большой кусок текста. Толстой просмотрел эту копию, кое-где поправил, вставил вместо непрочитанных слов новые (их мы ввели в подстрочные примечания к изданной первой редакции), но не везде и, очевидно, недовольный копией, передал черновик для новой перебелки. Так появилась другая копия с автографа (рукопись № 3) более исправная, но с пропуском небольшого куска текста. Эта вторая копия и была дальше перерабатываема автором. Дата первой редакции дана самой рукописью – автографом «апрель 1886 г.», хотя сделана рукой С. А. Толстой.
Датировка дальнейшей работы Толстого над «Николаем Палкиным» крайне затруднительна. В. И. Срезневский на том основании, что части текста последней редакции писаны рукой С. А. Толстой, полагает написание ее возможным относить «или ко второй половине апреля, когда Лев Николаевич был в Москве, где тогда же была и Софья Андреевна, или ко времени после 10 мая, когда Софья Андреевна с семьей приехала в Ясную, где уже жил с начала мая Лев Николаевич». Между тем другие свидетельства не подтверждают этой датировки.
Копия В. Г. Черткова, по его дневнику, была сделана 16 мая 1886 года. Далее 29 июня 1886 г. Толстой пишет В. Г. Черткову: «…а утром занимался – преимущественно статьей о государственной власти, которую я начал с рассказа солдата, но потом пришел покос и я целые дни был в поле…» (ТБ 1913, II, стр. 39). Предположение В. И. Срезневского, что эта запись относится к «Что можно и чего нельзя делать христианину» – спорно. Дальше – письма В. Г. Черткова к Толстому дают ряд интересных указаний для датировки. Так в письме из Англии, точно не датированном, но относимом ко второй половине июня 1886 г., Чертков пишет: «в статье, начинающейся вашей встречей с отставным солдатом, вы, говоря о прежних представителях насилия и вместе с тем разврата, относитесь к ним с крайним негодованием, даже с презрением, отвращением, и в таком духе употребляете слова, подобные «блядь» и т. п. Не в слове дело, а в духе…» и далее Чертков возражает против подобной резкости Толстого. Еще дальше Чертков в письме к Толстому по пути из-за границы в Россию в поезде 8 и 10 августа 1886 г. пишет: «ужасно сильно и поразительно убедительно то, что вы написали о «Николае Палкине» тогда ночью в записной книжке». И еще дальше в письме от 24 янв. 1887 г. из Петербурга он сообщает Толстому: «…Меня беспокоит то, что вы не получили еще посланных мною заказных посылок. Я послал вам три. Сначала те рукописи, о которых говорил в письме, и при них переписанные листки «о жизни и смерти». Потом послал Вам переписанную статью о Палкине. Потом – «Записки сумасшедшего». Если я причинил вам неудобство тем, что забрал с собой эти рукописи, то мне ужасно жаль и совестно, и я больше не буду… На рукописи «Палкина» я позволил себе сделать маленькое замечание, относящееся не до самой мысли, а до впечатления читателя»… 26 января 1887 г. Чертков получает от Толстого известие, что рукописи получены. Приведенные свидетельства как будто говорят за то, что у Черткова еще в июне – августе 1886 г. были не переделки «Палкина», а текст Записной книжки и что еще в январе 1887 г. он посылает Толстому «переписанного» и ,,забранного «Палкина»“, т. е. что продолжение работы над Палкиным может быть отодвинуто даже на 1887-й год. В этом году, как известно, текст «Николая Палкина» без ведома Толстого попал к студенту Московского Университета М. А. Новоселову, был им нелегально отгектографирован, вызвал арест Новоселова и заступничество Толстого. 2 февраля 1888 г. Толстой в Дневнике записывает: «…Новоселова выпустили....» Но, повидимому, самый шум, поднятый вокруг «Николая Палкина» охладил автора к статье, и у нас нет никаких данных предполагать, что она вполне закончена. Сам Толстой в письме к М. А. Новоселову замечает: «Палкин это заметки набросанные и не имеющие никакого значения, кроме раздражающего» («Новый путь» 1903, I, стр. 151). История этого нелегального издания «Николая Палкина» рассказана у П. И. Бирюкова: «Мои два греха». («Толстой. Памятники творчества и жизни». 3. М. 1923, стр. 50—53) и в «Былом» 1918, № 9, стр. 213—215. См. также Н. Н. Апостолов. «Лев Толстой и русское самодержавие». ГИЗ. 1930, гл. V. Если принять во внимание воспоминания Бирюкова, что он нашел рукопись «Николая Палкина» у Толстого «на столе», т. е. в процессе работы (а это было в 1887 году), то наша датировка этапа, на котором работа над Палкиным остановилась, 1887 годом будет весьма вероятной. Больше того, может быть последний этап работы Толстого над «Палкиным» надо относить к началу 1888 г., потому что в письме к П. И. Бирюкову от 30—31 янв. 1888 года Толстой пишет: «Хотел в догонку вам писать, дорогой Павел Иванович, что затея моя о печатании Палкина глупая, лучше оставить». (Письма, т. 64 настоящего издания.) Думается, что здесь Толстой отказывается именно от того предложения, с которым Бирюков приходил к Толстому – издать «Палкина» в подпольном издании или зa границей. «Толстой сначала согласился, а потом раздумал», сообщает Бирюков.
Но если датировка работы Толстого над Палкиным затруднительна, то самый процесс работы по сохранившимся рукописям вполне ясен. Первая редакция статьи в копии рукописи № 3 cpaзy же подвергается столь значительной переработке автора, что превращается в особую вторую редакцию статьи. Особенности ее следующие: а) внесены крупные вставки: текст стр. 555 строка 14—17 св., стр. 555 строки 22—32 св., стр. 561 строки 39—48 св.; б) значительная часть первой редакции целиком переработана, именно: вместо стр. 563 строка 23 св. – стр. 565 строка 21 св. написан заново частью на полях, частью на вставном листе текст, соответствующий основному: со стр. 556 строка 5 по стр. 558 строка 45 св., причем Толстой сначала вписал, потом снял особую характеристику Петра (издаем ее среди вариантов под № 2 на стр. 567). Переработан также конец первой редакции, частью сокращен. в) Кроме того внесено несколько перестановок и стилистических поправок. Таким образом главная новость второй редакции – развернутое в виде картины описание экзекуции и размышление над ней вместо описания своих переживаний и своего отношения к жестокостям царей первой редакции.
Текст второй редакции перебеляется по частям. Первая часть его (копия № 4) подвергается очень небольшой почти только стилистической правке. Вторая часть ее (копия № 5), перебеленная рукой С. А. Толстой, подвергается более значительным изменениям. Здесь внесены две больших вставки: одна частью на поле листа, частью на особом листе: со стр. 559 строка 10 по стр. 560 строка 4, другая – со стр. 560 строка 38 по стр. 561 строка 26. Кроме того, повидимому, на этом же этапе работы Толстой написал на отдельных листках два особых варианта к отдельным местам текста в дальнейшей работе не использованные (рукописи №№ 6 и 7, публикуются нами среди вариантов под №№ 3 и 4 на стр. 568—569). Таким образом можно говорить об особой переделке второй редакции статьи.
Далее часть этой переделки копируется еще раз С. А. Толстой и неизвестной рукой (рукописи № 8 и 9) и окончательно просматривается автором. Получилась вторая частичная правка второй редакции статьи. Она сводится к легкому стилистическому просмотру и небольшим сокращениям, сокращен самый конец.
Из полученных копий составляется сводная рукопись № 10, которая является последним видом текста статьи. Хотя статья «Николай Палкин» и издавалась при жизни Толстого неоднократно, но самим автором до печати не была доведена. Потому мы ее издаем среди незаконченных произведений по названной рукописи № 10, но так как составляющие эту рукопись копии с частей текста имели ряд случаев ошибочной передачи автографических написаний, мы исправляем эти ошибки. Их набралось в тексте довольно немало. Издание В. И. Срезневского, точно следовавшее за сводным текстом копии, содержит в себе все эти неисправленные ошибки. Исправления наши, внесенные в последнюю рукопись-копию, считаем нужным оговорить. Именно: все они представляли ошибки или измышления переписчика рукописи № 10:
Текст стр. 555—562 — Заглавие Николай Палкин
Сводная рукопись № 10 — нет.
Текст стр. 555—562, стр. 555 строка 12: Александра того
Сводная рукопись № 10 – Того Александра
Текст стр. 555—562, стр. 555 строка 16: казался
Сводная рукопись № 10 – назывался
Текст стр. 555—562, стр. 555 строка 28: Павлыч
Сводная рукопись № 10 – Павлович
Текст стр. 555—562, стр. 556 строка 7: все тебе думается
Сводная рукопись № 10 – все так думается
Текст стр. 555—562, стр 556 строка 38: и щупает пульс
Сводная рукопись № 10 – ощупывает пульс и
Текст стр. 555—562, стр. 556 строка 41: додать
Сводная рукопись № 10 – добить
Текст стр. 555—562, стр. 556 строка 45: все те мучения
Сводная рукопись № 10 – все мучения
Текст стр. 555—562, стр. 557 строка 14: при этом воспоминании
Сводная рукопись № 10 – при этих воспоминаниях
