Понтий Пилат

Наукой захвата рабов римляне владели давно. Охватив селение заслонами пехоты и кавалерии, римляне стягивали кольцо окружения. Все, кто находился в селении, становились добычей армейских подразделений; неспособные двигаться уничтожались. Колонны рабов, связанные веревками, а мужчины и юноши еще и с колодками на шее, в сопровождении легионеров старших возрастов и отрядов вспомогательных войск двигались к Ренусу. В любую минуту могли появиться германские отряды. Было тревожно, охрана торопила колонны.

Понтий и Авилий Флакк стояли у обочины дороги и сопровождали взглядом толпы пленных, относясь совершенно безразлично к их состоянию. Длинные колонны вызывали в друзьях чувство удовлетворения как результат их боевой деятельности. В данный момент они находились в роли наблюдателей, и интересовали их только женщины.

Образ жизни легионеров был довольно прост, если смотреть на него с позиции воинского регламента. Легаты делали вид, что проблемы женщины не существует. Но это было не так. Не случайно рядом с лагерем появился целый поселок, где жили женщины, приехавшие из Италии, и серебряные сестерции широким потоком переливались через порог в их жилища. Легионеры постарше покупали себе рабынь, селили их рядом с лагерем и ждали срока выхода в отставку, когда они могли оформить на рабынь документы вольноотпущенниц, жениться на них, усыновить и удочерить своих детей. Служивый люд, не решавшийся на такой шаг, жил на голодном пайке и косил глазом при появлении любой женщины.

Поселки возникали стихийно, представляли явление нежелательное, отрицательно влияющее на дисциплину, но командующий и легаты понимали неизбежность происходящего, мер к ликвидации поселка не предпринимали, а старались скрытно навести и организовать подобие порядка. Однако дух вожделения витал над когортами и центуриями постоянно; отсутствовал он только в том случае, когда сражение сталкивало воинов со смертью.

Присутствие наших героев на обочине дороги было естественно. Глазами, полными интереса, они ощупывали ряды пленных, лица женщин. Обоим зрелище доставляло удовольствие, и с чувством досады они вспоминали о своих обязанностях.

Редко случается подобное в жизни мужчины, но Понтий вдруг почувствовал, как сердце поехало куда-то вниз, а кругом наступила тишина. Он увидел лицо германки, и время для него как бы остановилось. Глаза женщины сразу нашли Понтия: если есть кому дело до нее в этом мире, то только тому парню в римском панцире. Тишина лопнула, и шум мира снова стал доступен чувствам Понтия. Но это был другой мир, в котором Понтий растерялся. Надо что-то сделать, что-то предпринять. Но что может мальчик без денег, без власти? Все в нем закричало, восстало… и осталось без ответа. Понтий понял свое место в этом мире. Рядом стоял Авилий Флакк, умудренный опытом тяжелой жизни. В бытность свою простым легионером, а затем принципалом он никогда не принимал участия в разговорах о женщинах. Товарищей же своих, пытавшихся шутить по этому поводу, резко прерывал:

– Моя покровительница – богиня Юнона, и разговор не следует начинать.

В те времена, если не чтили богов, то их боялись. Имя же богини Юноны было среди римлян весьма почитаемо, а потому и шутки в адрес Авилия Флакка тут же угасали. Никто не знал, когда и к кому из женщин ходил Авилий, но, видимо, отношения между мужчиной и женщиной понимал глубоко.

Он что-то говорил Понтию, когда осознал, что тот его не слышит, а проследив поворот головы и ответный взгляд, обнаружив связующую нить, Авилий прочитал на лице Понтия крушение жизненных надежд. Не говоря ни слова, Авилий Флакк направился к старшему наряда по охране колонны, с которым был шапочно знаком лет десять.

– Слава богам, Луций! Рад видеть тебя здоровым! Имею к тебе просьбу, – обратился Авилий к принципалу, протягивая ему золотой. – В этом году при разделе трофеев мне положен раб. Я хотел бы оставить себе вон ту германку в четвертом ряду. За мной еще два золотых, если ты возьмешь ее в свой дом до моего возвращения.

Луций всем видом отрицал предположение приятеля: нет у него никакого дома, его дом – родная казарма, но Авилий остановил его движением руки.

– Я что тебе, легат? Я твой боевой товарищ.

Три золотых в положении Луция были не лишними, и Авилий получил знак согласия поднятым копьем. Авилий написал на дощечке свое имя, а затем, подумав, и имя Понтия Пилата. Луций повесил дощечку на шею молодой германки и пошел рядом с ней.

Понтий понял действия Авилия Флакка, и чувство благодарности захлестнуло его душу. Германка почувствовала перемену и, оглянувшись на Понтия, увидела его ободряющую, смущенную улыбку. Значит, парень не исчезнет из ее жизни, надо ждать его там, за Ренусом. Авилий Флакк вернулся на свое место, хлопнул Понтия по плечу:

– Пусть только кто-нибудь сунется на перехват. Жадность Луция известна всему легиону, и в нашем деле она является могучим двигателем. Если я все сделал правильно, то можно в палатку. Как нарочно, нас ждут неотложные дела.

– Я вечный должник, игемон. Вечный!

– Если дело касается долга денежного, то его ты можешь вернуть, оставшись живым. Для этого нужно быть умелым и осторожным воином. Воин ты – умелый, призываю быть осторожным.

Предусмотрительность Авилия Флакка помогла Луцию доставить германку в район Старого лагеря. По пути следования некоторые представители тыловых учреждений стремились присвоить право на Герду, так звалась германка. На все попытки Луций указывал на табличку и обещал претендентам скорую встречу с принципалом. Имена были известны далеко за пределом Пятого Германского. Дело не только в том, что существовали наказания, штрафы для нарушающих права распределения трофеев. Все, в конце концов, решали сила и умение постоять за свои права. Желающих нарушить такие правила не оказывалось.

Авилий Флакк после появления Понтия в составе его команды не допускал даже мысли у своих сослуживцев о возможности поживиться за счет новенького. Некоторые пытались настоять на своем, но были уведены своими посмеивающимися товарищами, уверенными в том, что спасают их от перелома костей, сотрясения мозга, от огромной контрибуции.

Вскоре командующий изменил тактику ведения военной кампании. Тиберий стал проводить боевые действия против херусков осторожно. Он уклонялся от больших сражений. При скапливании войск херусков для атаки Тиберий расставлял свои легионы таким образом, что вожди херусков думали уже об уходе из возможной зоны окружения, а не о битве. С другой стороны, он отдал приказ не трогать деревни, мирное население и брать скот только для питания войска. Тиберий дал походу чистую военную направленность – это было неожиданно и даже непонятно. Однако, если в начале военных действий германцы готовы были умереть, только бы не пустить римлян в населенные районы, где остались их жены и дети, то к концу лета душевно расслабились. Тиберий настаивал только на признании протектората Рима. Он не требовал дани, готов был платить за зерно и скот для снабжения легионов, не требовал службы вспомогательных воинских отрядов, готов был платить таким отрядам большие по тем временам деньги. Всеми средствами ослабляя противодействие херусков, к осени Тиберий добился признания последними римского протектората.

Вернулись из похода поздно осенью уставшими и отупевшими. В казармах расположились, как в родном доме. Если раньше Понтий тосковал по дому и родным, то теперь это чувство притупилось, и ему на смену пришло ощущение воинского братства. Произошло перевоплощение юноши в ветерана. За одну летнюю кампанию изменились манера поведения, отношения с товарищами, возникло понимание себя в новых условиях.

Герда ждала Понтия. Он был ее защитником, ее последней надеждой в чуждом и страшном для нее мире. Только его появление могло ослабить постоянный страх, придать жизни хотя бы шаткую устойчивость. В поселке при Старом лагере жило много таких женщин, как Герда. Казалось, легко можно было бы осуществить побег – рядом Ренус, за ним родные селения. Однако при побеге надо было пройти местности соседних племен, которые отнеслись бы к одинокому путнику так же безжалостно, как и римляне. Почти все германские племена враждовали друг с другом до поры ведения совместных боевых действий, а часто даже совместная борьба с римлянами не избавляла от рабства человека из соседнего племени.

По прибытии легионов в Старый лагерь Авилий Флакк принял участие в обустройстве молодых людей. Он уговорил Луция сдать одну из комнатушек его домика Понтию Пилату, в ней и стала жить Герда. Теперь Понтий, как и многие его сослуживцы, при первой возможности устремлялся из казарм. Он находился во власти первой юношеской любви. Оба воспринимали события, бушующие за пределами их интересов, как нереальные; они считали себя причастными к ним только в свете неотвратимости жизненного водоворота, миновать который они никак не могли.

Жар души и тела пылал для Понтия с неуправляемой силой. Метал ли он копье, рубил ли мечом, его душа находилась за пределами лагеря. Глаза, руки, тело Герды всегда присутствовали в его сознании, чувство желания не покидало ни на минуту; это было какое-то наваждение. Наверное, думал он, это и есть счастье, о котором люди говорят постоянно.

Рядом был Авилий Флакк, и душевные взлеты и падения Понтия не отражались на состоянии службы. Сам принципал только головой качал: как им удалось найти друг друга в такой жестокой мясорубке? Чаще прежнего опускал голову Авилий Флакк, погружаясь в воспоминания. Нерадостны были воспоминания о первой любви: никто, видимо, не помог ему, не поддержал, и встреча, вспыхнув факелом, угасла, оставив незаживаемую рану. Удивительно, ничто не забыто за прошедшие годы, и тоска, всегда дремавшая в Авилии, вспыхивала вновь. В тот год счастье обошло его стороной.

Теперь Понтий понимал, почему ветераны ждут конца выслуги, чтобы жениться на своих женщинах, всей семьей жить на отведенных фермах. Он сам настроился на такой жизненный путь, его интересовал только завтрашний день и конец службы в войсках. Впереди было целых 17 лет опасностей, но он готов был преодолеть их ради Герды.

Прошла зима, и легионы вновь готовы к дальнему походу на хавков, на территорию между реками Везер и Альбис. Замысел Тиберия заключался в сокращении сроков переброски войск на Альбис. Впервые римские легионы зимовали на территории покоренных областей Германии. Был создан военный лагерь Ализон в верховьях реки Липпе. Там зимовали легионы из Верхнего лагеря. Весной войска лагеря Ализон двинулись в походном порядке на Альбис, а легионы Старого лагеря на кораблях по каналу Друза и по побережью Северного моря пошли на Альбис, где и произошло соединение римских армий.