Два бойца

Он пригнул голову: над нами со свистом пронеслась очередь пуль.

– Со мной пойдете вы и вы, – сказал Васильев и кивнул Саше и мне.

– Разрешите и мне, – сказал Аркадий.

– Почему?

– Потому что я и он, – Аркадий кивнул в сторону Саши, – всегда вместе.

– Хорошо. Тогда вы, – Васильев кивнул мне и водителю,

– останетесь здесь. Ну, пошли за мной и делай как я. Гранаты есть?

– Есть, – сказали Аркадий и Саша.

Они поползли вслед за Васильевым и соскользнули в противотанковый ров.

Лейтенант открыл отчаянную стрельбу из автомата. Шофер стрелял из своей трехлинейки. У меня был только наган, и я просто лежал и смотрел. А потом перестал смотреть и плотно прижался к земле, потому что немцы начали очень сильно стрелять. Прошло не знаю сколько времени, и вдруг там, за группой деревьев, затрещал автомат. А потом – глухое уханье гранат. Над нами перестали свистеть пули, и я поднял голову. Гранаты взрывались часто, между деревьями вспыхивало пламя. Мы услышали крики и увидели, как несколько немцев побежали из-за деревьев куда-то налево.

– Скорей в машину! – крикнул офицер связи.

Мы прыгнули в машину и понеслись наперерез немцам. Мы мчались без дороги, лейтенант сеял из автомата, а я стрелял из винтовки шофера и что-то орал. Не знаю, попал ли я в кого-нибудь, потому что машина здорово прыгала на ухабах.

Из пятерых гитлеровцев только один остался цел. Васильев спас ему жизнь, схватив Сашу за руку. Лейтенант обшарил карманы убитых и вынул их бумаги. Васильев торопил его. Мы бросили трофейное оружие в кузов и втолкнули туда пленного. Это был эсэсовец. Шофер погнал машину. Пленный упорно отказывался сесть.

– Оставьте его, у него медвежья болезнь, – устало сказал Васильев Аркадию.

Действительно, у нашего немца сзади были мокрые штаны. Всю дорогу он ехал, стоя на коленях. Васильев вскоре заснул, привалившись головой ко мне на плечо.

– Боевой старикан! – сказал Аркадий, кивнув в сторону Васильева. – Штабной, а лихой.

Он вынул свой наган и принялся выколачивать из него пустые гильзы.

– А офицер связи какой молодец! – возбужденно сказал я, испытывая, как все после боя, непреодолимое желание говорить.

Перебивая друг друга, мы принялись рассказывать подробности стычки. Офицер связи перелез из кабины в кузов и вмешался в разговор; даже шофер временами просовывал голову сквозь разбитое окно и вставлял какие-то замечания. Эсэсовец, качаясь на коленях, вопросительно обводил нас глазами. Он оправился от страха и временами довольно улыбался, должно быть, радуясь тому, что остался жив. На его молодое лицо вернулась гримаска, угодливая и нахальная, видимо составляющая обычное его выражение.

Он с глупой фамильярностью хлопнул Аркадия по колену и жестом показал, что хочет курить.

Аркадий с интересом взглянул на него.

– Шё мы цацкаемся с этой жабой? – сказал Аркадий и задумчиво посмотрел на свой наган.

Саша положил свою тяжелую руку Аркадию на плечо.

– Пленного не трогать.

– Ты уральский христосик, – сказал Аркадий сквозь стиснутые зубы, – всех тебе жаль. Сказано: смерть фашистским захватчикам!

– Так то в бою, – сказал Саша, – а про пленных того не сказано.

– Да пусти ты меня! – крикнул Аркадий, тщетно пытаясь скинуть медвежью Сашину лапу. – А гитлеровцы могут жечь живьем наших пленных бойцов?!

– Они звери, а мы люди, – сказал Саша. Васильев открыл глаза и строго сказал Аркадию:

– Спрячьте оружие.

– Du, Soldat, verstehst du mich? [2 - Солдат, ты понимаешь меня?] – сказал Аркадий, засунув наган в кобуру. Как большинство портовых рабочих, он умел кое-как сказать несколько слов на разных языках. – Du bist Schweinehund, nicht wahr? [3 - Ты – собачья свинья, не правда ли?]

– О ja [4 - О да.], – поспешно согласился пленный.

– Du, du… sie alle Faschisten, sie sind… – Аркадию не хватало слов, – Sie sind sehr kleine Menschen, verfluchte, dreckische [5 - Ты, ты… вы все фашисты, вы очень ничтожные люди, проклятые, гадкие.].

– О ja, ja! [6 - О да, да!] – охотно подтверждал фашист.

– Тьфу! – плюнул Аркадий. – Я его крою последними словами, а он соглашается. Просто за человека обидно, когда видишь фашистов. Я не понимаю – где ж тот народ, великий немецкий народ, который мы всегда уважали? А?

– Их эта гадина Гитлер обработал, – ответил Часиков.

– Как мог он это сделать? – с силой сказал Аркадий. – Особенно такое ничтожество, как Гитлер? Нет, я этого не пойму. Сколько ни думаю, я этого не пойму. И никто мне этого не может объяснить.

Он махнул рукой и отвернулся.

Мы ехали в молчании по дороге среди лесов. Всем стало немного грустно. Мы смотрели на гитлеровца и, подобно Аркадию, старались по грубым и ничтожным чертам его лица понять – что же заставило бесчисленные орды этих жалких и кровожадных людей наброситься на нашу землю, разорять и безобразить ее? И каждый из нас повторил в эту минуту в сердце своем призыв родины истребить всех фашистских оккупантов, всех до одного! Ничего, мы справимся с этим зверьем, как люди, как сильные, свободные люди.

Аркадий вынул из кармана свой щегольской портсигар и угостил всех папиросами. Эсэсовца тоже.

7

Офицер связи остановил машину у покосившегося верстового столба с замазанной цифрой.

– Валяйте напрямик, через лес, – сказал он нам, – и вы попадете точно к себе в батальон. Он сейчас во втором эшелоне. Так шагов тысячи полторы. Все время на северо-северо-восток. Конечно, вы можете поехать с нами в штаб полка, но оттуда вам придется дать порядочного крюка.

– Спасибо, товарищ лейтенант, – сказал Аркадий, – мы потопаем прямо…

Мы крепко пожали руки Часикову и шоферу (Васильев спал) и углубились в лес. Мы шли гуськом с интервалом шагов пятьдесят, впереди Аркадий, позади Саша, я в середине.

Было еще серо, но птицы уже запевали. Они долго, не улетали в этом году, – осень выдалась необычайно теплая.

В лесу было тихо, и мы без приключений добрались до батальона. Нам повезло: отсюда шел попутный связной броневичок в четвертую роту, и через полчаса мы вскарабкались на красные глинистые холмы, поросшие могучими соснами. Здесь расположился первый взвод.

– Саша, мы дома! Чувствуешь? – сказал Аркадий и хлопнул гиганта по спине.

Саша радостно улыбнулся. Да, это был их родной дом! Что из того, что рота переменила позиции и отошла из деревни в лес! Для солдата дом – это не место, а товарищи, вместе с которыми ешь, спишь, дерешься, помираешь. Люди окружили Аркадия и Сашу. Галанин снял с плеча пулемет и передал Саше. Саша открыл затвор и сказал огорченно:

– Запакостили… Гляди, канал-то ствола как отхожее место. Зачем таскали мой примус-то в бой? Чо, своих мало?

– А ты соображаешь, что тут вчера было? – со злостью ответил Галанин.