Сущевский вал

– Заглядывай, ладно…

– Это вы мне кладете? – раздался мужской голос. – Что же вы битые мне кладете?!

– Так ты же и побил их! – возразила продавщица.

Сергей отправился обратно. За спиной продолжалась перепалка.

– Я хорошие себе отбирал…

– Ты тут все помидоры перемял! Я тебя вообще в милицию сейчас сдам!

– Гражданин! Ну что вы там?! Очередь задерживаете! Берите или идите себе! – зашумела толпа.

Сергей догнал грузчика у входа на рынок.

– Весело! – воскликнул он, когда тот оглянулся на него. – А вас, значит, дядей Сашей зовут?

– Слышь! Ты не выделывайся! – Тягач со злостью обматерил его. – Не люблю я этого!

Глава 5

Теперь просьбу грузчика сторожить тележку он проигнорировал. Надо тебе – сам и сторожи. Он молча перетаскивал оставшиеся ящики с помидорами на весы. Директор колдовал с противовесами, продавщица с крашеными волосами записывала что-то в тетрадь, а Варвара Антоновна поясняла их действия испуганной Ирине.

Тягач словно не замечал напарника. Сергея охватила досада. Он злился на продавщицу Таню за ее сытый, равнодушный взгляд, злился на грузчика, неизвестно за что взъевшегося на Сергея, злился на мужика в клетчатой рубашке с невеселой физиономией, злился на игривую продавщицу, злился на неуместно опрятного и неожиданно тактичного директора магазина. Злился на себя за то, что терзается, потому что не придумал, как отвертеться от поручения Леонида Павловича, хотя хамье и ворье, окопавшееся в этом магазине, вполне заслужило, чтобы «народный контроль» занялся ими вплотную. Ощущение тайной власти, данной Леонидом Павловичем над судьбами этих людей, странным образом доставляло гадкое удовольствие и повергало в уныние одновременно.

Голова раскалывалась, мучили жажда и голод, но желудок вывернулся бы наизнанку, если бы он попытался хоть что-нибудь проглотить.

После взвешивания перетаскивали помидоры на тележку. Повторилась давешняя сцена.

– Ребята, куда помидоры повезете? – спросил кто-то.

– В Лианозово, – ответил Тягач.

– Ну, серьезно! Далеко повезете?

– Далеко на такой тележке не уедешь!

Последний ящик достался грузчику. Сергей поднял весы, на которые указала продавщица, и сказал:

– Дядя Саша, давайте сверху поставим.

– Тьфу ты! – огрызнулся Тягач и вновь обматерил юношу.

Грузчик покатил тележку. Продавщица одарила Сергея насмешливым взглядом, хихикнула и потащила за собою Иру. Они засеменили следом за тележкой. Морозов остался стоять с весами в руках, едва сдерживаясь, чтобы не грохнуть их об асфальт.

– Сережа, – окликнули его.

Мужик в клетчатой рубахе лузгал семечки, стоя в дверях. Голос его звучал благожелательно.

– Ты свои интеллигентские привычки для института оставь, – продолжил он. – Тут «на вы» обращаются только к директору или к Валентинычу. Девки-то просто засмеют, а грузчики – те и в драку полезут.

Сергей заметил, что глаза у собеседника были добрые и светились мудростью. Но линия рта придавала лицу выражение несчастливое.

– А-а… – протянул Морозов, не зная, как обратиться: хотелось сказать «вы», но человек только что предостерег от излишней вежливости.

– И ко мне «на ты» обращайся, – пришел собеседник на помощь. – Меня, кстати, тоже Сашей зовут. Но все меня Ахмадеем тут зовут, из-за фамилии. Ну, и чтоб с тезкой не путать, – он кивнул вслед Тягачу.

– А-а, спасибо! – Сергей зашагал вдогонку за девушками.

Продавщица оглянулась на него с усмешкой и промолвила:

– Вот, значит, какой ты теперь, – и словно сжалившись, дала еще один шанс: – Неужели не помнишь, а?

– Слушай, хорош в «кошки-мышки» играть! – оборвал он ее.

И тогда она припомнила ему, отомстила.

– Не-е, Сережка, ну ты совсем охренел, Тутанхамон, блин!

– Алла?! Ты?! – выдал он с изумлением.

#

Ему было тринадцать, и однажды он влюбился в Аллочку Зотову. Она что-то писала мелом на классной доске под диктовку учителя и была такою трогательной, такой беззащитной, а он смотрел на нее, и вдруг нахлынули чувства столь сильные, что сразу сделалось ясно: вот она его судьба, любовь на всю жизнь, до гроба. Конечно, еще неделю назад точно так же он думал, когда смотрел на Катю Тимофееву. До Кати была Эльвира из седьмого «Б» класса. Но те влюбленности ни в какое сравнение не шли с водоворотом, захлестнувшим его сейчас, когда Аллочка Зотова прятала виноватые глаза от разгневанного математика.

Наконец, Борис Иванович отпустил ее, и она, ни на кого не глядя, но походкой твердой, независимой прошла на свое место. На душе Сережи Морозова сделалось покойно и ясно. Теперь он знал, что жизнь его определилась, нашла свое русло. Пусть сидевшая непосредственно за ним девочка еще ни о чем таком не догадывалась – тем полнее, полноводнее были его чувства: он знал за двоих, чувствовал за двоих, и не сомневался, что осталось только признаться Аллочке, и ей откроется бескрайняя любовь, а еще удивление оттого, что как-то жила она все это время, сидела за третьей партой, видела коротко стриженный затылок Сережки Морозова, а не понимала, что он-то и есть ее любовь, судьба до гроба.

После уроков он увязался за Аллочкой и долговязой Ленкой Лисицыной. Обе они жили на улице Наметкина, но учились в их школе на улице Гарибальди. Бог весть, почему родители не определили их в 19-ую школу? Верно, и в этом угадывался перст судьбы, а иначе – они б не встретились. Хулиганы с Наметкина держали в страхе всю округу, и без нужды никто из подростков на эту, соседнюю, улицу не заглядывал.

Он шел следом за девчонками по узенькой тропке через пустырь, раскинувшийся от метро «Новые Черемушки» до улицы Наметкина, и не знал, как ему быть. Пока сидел на уроке, все казалось так просто: подойти и сказать Зотовой, как он ее любит, – только б звонка дождаться, не лопнуть от нетерпения. Но теперь они шли гуськом друг за дружкой – Аллочка впереди, а он замыкающим, – и совершенно непонятно было, как это вдруг ни с того, ни с сего в любви признаваться?! А тут еще эта дылда, Лисицына! Как с нею быть, куда ее деть?!

Время уходило, и он сгорал от стыда, думая о том, что и Аллочка, и Лисицына уже догадались о том, что он влюбился, и посмеиваются про себя над его робостью.

Линия пятиэтажек улицы Наметкина приближалась. Вылазка во вражеский тыл не входила в планы Морозова. Он хотел объясниться с Аллочкой и договориться о встрече на нейтральной полосе – у метро или у киоска с медовыми коврижками, – словом, на территории, не считавшейся исключительно территорией «наметкинских».

На середине пустыря Аллочка сама обернулась и сказала:

– Дальше не надо идти.

Он не стал спорить, повернул в обратную сторону, испугавшись не столько встречи с местной шпаной, сколько неминуемого позора от того, что проводил бы ее до подъезда, а признаться так и не решился бы.

Обратно он плелся, перебирая десятки упущенных возможностей поведать ей о сокровенном. Но тут же воображение подсказало десяток ситуаций на завтра, удобных для признания, и вновь объяснение в любви показалось делом простым и ясным.

Он пришел домой, а сидеть сложа руки не было сил. Тогда Сережа вырвал лист бумаги в клетку и написал: «Тупые люди! Вы так и не догадались, что я влюбился!» Немного подумав, он открыл скобки после слова «влюбился» и в скобках добавил:» (в Зотову)».

Наутро пришел в класс, Аллочка и Лена уже сидели за своею, третьей, партой. Он взглянул на Зотову со значением, как человек, владевший тайным знанием, до которого ей еще предстояло подняться, а заветную записку передал Лисицыной, назначив ее поверенной в их романе, – нужно же было что-то с этой дылдой делать, раз уж были они неразлучны.

#