стремительно вниз пал,
и женщины звали на помощь мужчин.
Я бросился к птице
и выхватил из-под
колёс
проезжающих мимо машин.
Она не пыталась от рук защититься,
но в спину летели мне
крики ворон,
пока я больную,
притихшую птицу
заботливо нёс
на соседний газон.
И те,
что вчера назывались «сатрапы»,
делившие с нею
добычу и кров,
кружили,
расставив когтистые лапы,
почувствовав
жертвы горячую кровь.
А эта ворона
была так спокойна,
как будто давно уже
выжила страх,
как всё повидавший
великий разбойник,
дождавшийся пыток,
суда и костра.
Как будто
ещё в то недавнее время,
когда и она учиняла разбой,
решила,
чем сбросила тяжкое бремя:
«Когда-нибудь
это случится со мной».
Фарфоровый верблюд
Вдоль Гегеля и Канта
и вдоль хрустальных блюд
шагает по серванту
фарфоровый верблюд.
С обложки вслед смеётся
косматый Лев Толстой.
Верблюд в него плюётся
фарфоровой слюной.
А на серванте стынут
в пыли его следы.
И как верблюд в пустыне,
он может без воды.
Пусть неприродно как-то
и пусть не на песке,
цветёт колючий кактус,
посаженный в горшке.
И, право, в целом свете
нет жарче стороны.
Палящим солнцем светит
светильник со стены.
И зной и холод злющий
верблюд терпеть готов
за счёт своих могучих
фарфоровых горбов.
И головой безрогой
качает он своей.
В ней копошится много
фарфоровых идей.
И не устанем хором
мы повторять с тобой:
ну что ж, что из фарфора —
он всё равно живой!
И мы его не бросим —
не то чтобы хорош,
а просто, если бросишь,
то точно разобьёшь.
А что там с Лаперузом?
Вольная фантазия на тему жизни и смерти французского короля
Людовика XVI
Луи Шестнадцатый, король,
на лбу натёр мозоли,
пока решал, какую роль
сыграет на престоле.
Король решил: негоже зря