Сущевский вал

В тамбуре было темно и тесно. Они стояли, едва ли не прижавшись друг к другу. Рассмотреть что-либо в подобной ситуации было нельзя, но все же что-то такое в глазах Морозова особист разглядел или почувствовал, – словом неожиданно для Сергея офицер сдался.

– Ну, ладно, нет так нет, – ответил он. – Только не рассказывай никому…

– Само собой, – бросил Морозов уже в спину старшего лейтенанта.

Последующим кошмаром для Сергея остался вопрос: успел или не успел особист сделать роковую пометку в его личном деле?

Он демобилизовался, восстановился на второй курс финансового института, перешел на третий, правда, с «хвостами». Но самое главное, что на девятый этаж в особый отдел его не вызывали. По истечении года Сергей успокоился: отметки в личном деле нет. Изредка он возвращался к тому случаю и с гордостью вспоминал разговор в тамбуре.

#

Что делать теперь? Вернуться к Леониду Павловичу, сказать «извините, передумал»? Но Рукавишников? Как быть с ним? Сергей заверил секретаря, что не подведет его.

А ведь Дмитрий Алексеевич изначально знал, куда посылает Морозова, знал, какого сорта задание Леонид Павлович даст студенту. Оттого-то в последний момент у него возникло опасение, что не совсем подходящую кандидатуру подобрал он для деликатных поручений. Подставил он Морозова – вот что. На слове поймал: обещал ему Сергей, что не подведет.

Думал он и о том, что была все же разница между людьми с площади Дзержинского и такими, как Леонид Павлович, по крайней мере, Морозов считал, что отличие есть и существенное. «Здесь же вопрос не в том, что испортят жизнь человеку за анекдот про бровеносца, – размышлял он, поджидая автобус. – В конце концов, как-то же нужно бороться со всем этим ворьем и жуликами. Так почему не ты? Почему кто-то еще? Ты, значит, чистеньким хочешь остаться!»

Так убеждал он себя в том, что дело Леонида Павловича хотя и неприятное, но нужное. Но когда вошел в наполовину пустой автобус, остался на задней площадке. Хотелось встряски, словно гадкий осадок, оставшийся на душе, можно было вытряхнуть механическим способом.

Глава 3

Морозов доехал до Садового кольца, там пересел на «букашку», через пару остановок вышел на Колхозной площади и нырнул в метро. В поезде, идущем из центра, было тесно, люди возвращались с работы. Проехали станцию метро «Рижская». Институт находился между «Щербаковской» и «ВДНХ», ближе к «ВДНХ». Иногда Сергей доезжал до конечной и по улице возвращался назад. Но чаще выбирал более длинный путь, зато раньше покидал тягостную подземку, – выходил на «Щербаковской» и шагал пешком до улицы Кибальчича, а то и запрыгивал в троллейбус 48-го или 14-го маршрута, если таковой попадался.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Щербаковская», – механический голос прервал размышления. Из головы не выходила беседа с Леонидом Павловичем. Только теперь Морозов вспомнил, что толком не продумал разговора ни с Поддубским, ни с Васильковской. С и.о. профессора бухгалтерского учета все было ясно: нужно было договориться о дате и все. Георгий Никитич назовет день, а Сергею останется напрячься и к указанному времени хоть что-то выучить, чтобы дотянуть до «троечки». Существовала угроза, что Поддубский предложит сдать экзамен сразу же. «Вы же готовились летом», – скажет он, уставившись на Морозова выцветшими глазами. На этот случай Сергей отговорку имел: консультация на кафедре денежного обращения и кредита! простите, Георгий Никитич, уже опаздываю! Так что с Поддубским проблем не предвиделось.

Сложнее обстояли дела с курсовой. Морозов намеревался сказать Елене Александровне, что работа готова, но пару вопросов он хотел бы обсудить прежде, чем даст окончательные формулировки. Беда заключалась в том, что никаких вопросов он не придумал и не имел ни малейшего представления о том, что это могут быть за вопросы.

«Станция «Щербаковская». Следующая станция – «ВДНХ». Поезд вырвался из черного тоннеля и, замедляя ход, шел вдоль залитой электрическим светом платформы. Представительная женщина с авоськами, потеряв равновесие, навалилась на Сергея. Он поддержал ее, обходительно поменялся с нею местами, протиснулся к дверям, но в последнюю секунду выходить передумал. Чернота с редкими фонарями замельтешила за стеклом с надписью «не прислоняться». Он доехал до конечной станции, но так и не придумал, что сказать Васильковской. Долгого подъема вверх на эскалаторе тоже не хватило. Сергей вышел на улицу, и ноги сами собою понесли в подземный переход, на другую сторону проспекта Мира и – дальше, дальше, мимо гостиницы «Космос», поворот направо перед домом на курьих ножках, вниз по улице Бориса Галушкина.

#

В общежитии царила веселая суматоха. Первое сентября, начало учебного года, – чем не праздник? Особенно для первокурсников. Собственно из-за них, еще не запомнившихся вахтерам, забывали о пропускном режиме. Турникет лязгал безостановочно, штанги его крутились то в одну, то в другую сторону. Сидевшая за перегородкой тетя Лида, конечно же, отличала новичков от старшекурсников, но махнула рукой на дисциплину и только изредка, когда уж чересчур громко звенели бутылки в сумках, прикрикивала:

– В одиннадцать закрываю! Кто не уйдет, останется до утра!

Сергей вышел из лифта на седьмом этаже – просто наугад – и встретил Юрку Лазикова.

– О! – воскликнул тот.

Они пожали руки друг другу и через мгновение оказались в чьей-то комнате, похожей на купе в спальном вагоне. Семеро студентов сидели на кроватях напротив друг друга. В узком проходе стояли табуреты, заставленные стаканами и водкой.

– Заходи, чуваки! Как раз два стакана лишние!

– Как это – лишние?

– Водки всегда не хватает и лишней она не бывает! – раздался бас Гриши Домина, хохмача и рифмоплета.

– Да возьмите стаканы, в конце-то концов! – потребовал сидевший рядом с ним парнишка.

Его руки были заняты газетным свертком, грозившим развалиться в любую секунду. Кто-то взял бутылку и разлил водку. Друзья разобрали стаканы. Сверток выскользнул из рук на освободившееся место. Парнишка расправил вымокшую газету, и ребята увидели щедрую груду из ломтиков домашнего сала, соленых огурцов и черного хлеба.

– За что пили?

– Много за что!

– За родителей пили?

– За родителей одного раза мало!

– За родителей – стоя!

– Чуваки! За родителей!

Сергей выпил стакан водки, шумно выдохнул, вкусно закусил кусочком черного, бородинского хлеба и по-настоящему почувствовал, что лето кончилось, впереди новый учебный год. Странно думать было и не верилось, что студенческая жизнь может оборваться! Вдруг взять и закончиться! Из-за дурацкого бухгалтерского учета и курсовой!

То и дело кто-то заглядывал в комнату, мелькали друзья и те, кого знал и помнил только в лицо. Кто-то присоединялся, опрокидывал пару стаканов и вновь исчезал. Под кроватями перекатывались пустые бутылки, пили много, по очереди бегали в магазин на улицу Космонавтов, возвращались, преувеличенно твердой походкой проходили мимо тети Лиды, и только предательский турникет цеплялся штангами, в сумках звенела стеклотара и в спины летело:

– В одиннадцать закрываю!

За дверьми послышалась музыка. Кто-то выставил магнитофон, и в лифтовом холле началась дискотека.

– Ну! Еще по одной и пойдем, потанцуем!

Появилась смутно знакомая девчушка, кажется, с финансово-экономического факультета. Она одолела половину стакана, Юрка Лазиков осушил его до дна и увлек гостью в соседнюю комнату.

Сергей вышел в коридор. И здесь напрашивалось сравнение с вагоном дальнего следования: гул, суета, мест в купе не хватает, а провожающие и путешественники напрочь забыли, кто остается, а кому до одиннадцати нужно сойти. Ночь предстояла транзитная: многие назавтра отбывали в Тучково, на «картошку». Только что въехав, побросав вещи и отложив сборы на предстоящее тяжелое утро, студенты бродили из комнаты в комнату, с этажа на этаж, от застолья к танцулькам, от танцулек к застолью, и то сходились в кружки, то разбивались на пары, ищущие укромных, порою укромных весьма условно, уголков, менее стойкие пропадали для общества, провалившись в одинокие, хмельные сны, больше похожие на беспамятства, но всюду царили веселый гомон, ребячество, кураж!

#

Сергей пошел к лифтовому холлу, откуда доносилась композиция Криса де Бурга «The lady in red», и заметил впереди знакомый цвет сушеных на солнце помидоров. Он не удержался, поспешил, опасаясь, что кто-нибудь пригласит ее танцевать. Она стояла, прислонившись к стене спиной. Рядом привалилась к косяку плечом еще одна девушка с вымученным лицом.

– Привет, соседка! – Сергей остановился и смотрел прямо в глаза.

– Ларис, пошли отсюда, – не обратив на него внимания, взмолилась ее подруга.

– Тебя, значит, Ларисой зовут. А меня Сергеем!

– О, господи, – протянула вторая девушка. – Ларис, пойдем! В одиннадцать закрывают…

Девушка с волосами цвета сушеных на солнце помидоров на стенания подруги не реагировала. Она улыбалась и молча смотрела в упор на Сергея, глаза ее блестели так, словно любопытство снедало ее: что дальше?

– Так ты, значит, моя соседка? – спросил Сергей.

– Соседка. Я на Тихвинской улице живу.

– Да? А это где? Я такой улицы даже не знаю…

– Это рядом с Сущевским Валом.