Джаз для майора Пронина

– Знали бы об этом в Туле! – рассмеялся Пронин. – А ваша родина как зовется?

– Могойтуй.

Василий Могулов краем глаза рассматривал обстановку пронинской гостиной. Ковер, явно восточный, ручной работы. На ковре – восточные же сабли, два старинных пистолета. Рядом висит диковинная семиструнная гитара – память о давнишнем приключении. На другой стене – карта СССР. У стены, сбоку от окна – письменный стол. На нем немного бумаг, книги, бюст Пушкина и лампа с абажуром. Бюст Сталина. Еще довоенный – без маршальских погон. Стеллажи с книгами, застекленный шкаф, тоже с книгами. На одной из полок, перед книгами, – портрет Виктора Железнова. Сделан в двадцатые годы. На шкафу – патефон. Остальное место занято диваном с роскошным покрывалом, креслом и обеденным столом.

Василий пил чай с вареньем, слушая рассуждения Ивана Николаевича о правилах русского чаепития.

– Чай в Россию ведь из Китая завезли. А нынче он у нас все больше индийский. Агаша вот, когда идет в магазин на Мясницкую, всегда спрашивает индийский чай. Бывает, конечно, и цейлонский, но я привык к индийскому горному чаю. Вы, Василий, обязательно обратите внимание на этот магазин. Улица Кирова, дом девятнадцать. Его называют «дом-пагода», и архитектура его, видимо, вам известна. Буддийские храмы так обычно выглядят.

Неожиданно Пронин перешел к теме японской чайной церемонии.

– А ведь, что странно, – заклятые враги могли принимать участие в этом сложном ритуале, и никто со стороны не догадался бы об их истинных отношениях. Вы, Василий, знакомы с правилами Пути Чая?

– Нет.

– Ну ладно, а вот скажите тогда, ведь ваш отец был буддийским священником? И каковы его социальные, так сказать, обязанности?

– Он очиссял людей и землю от злых духов.

– А с преступниками тоже имел дело?

– Конесно, имел.

– И как же он поступал с преступниками?

– По-расному. Чассе всего он читал им сутры.

– То есть?

– Если селовек был злодей, он читал особые молитвы и сутры, стобы тот ососнал, сто Будда знает все его дела и мосет накасать или простить.

– А само наказание каким было?

– Отец не накасывал. Он просто читал сутры. Будда дол сен был накасывать.

Пронин был очень удивлен. Он перегнулся через стол и спросил:

– А много он читал сутр?

– Осень много. Иногда несколько дней подряд читал. Иногда один день и одну нось.

– Вася, а вы при этом присутствовали?

– Несколько рас.

– И как все происходило?

– Ну, я видел, сто люди менялись сильно. Сначала селовек слушает невнимательно, нисего не понимает на санскрите, думает о своем. А потом – насинает слушать хоросо. Он понимает. А потом – он меняется сам. Когда отец видел, сто селовек усел от зла, он отпускал его.

– Как, неужели, просто читал ему книжку, а потом отпускал с миром?

– Так.

– Интер-ресное дело, Василий. Очень, я вам скажу, забавное. А если человек снова возьмется за старое?

– Таких мало было.

– Но ведь были?

– Были. Но это усе не отец с ними говорил. Если такого ловили, его увосили в монастырь. А у нас такой селовек больше никогда не появлялся.

– Понятно.

Пронин удовлетворенно откинулся в кресле.

– Агаша, как тебе такие методы ведения процессов?

Домработница покачала головой. Она была поражена услышанным и возмущена.

– Как-то это совсем не строго… Этак книжки читать, так совсем безнаказанность процветать будет в стране! Преступника надо так наказать, чтоб неповадно было и ему впредь, и другим зло совершать. А тут церемонии какие-то разводят. Книги но три дня читают.

Пронин улыбнулся.

– Ладно. Пора нам нашу чайную церемонию за-вершать. Василий Могулович, едем-ка и мы изго-няп. ЗЛО ИЗ здешних заблудших душ. А ты, Агаша, заметь, книжка, которую читают преступникам, написана на непонятном для них языке!

Та изобразила нечто вроде жеста судьи в немой Сцене из «Ревизора»: «Вот тебе, бабушка, и юркий в дверь!»

– И еще, Агаша, насыпь-ка мне в кулечек этого чаю, дипломатического, вьетнамского. Василии, вы ведь знаете, ЧТО ДО Лубянки отсюда ров ным счетом пятьсот метров. Поэтому, чтобы замести следы, я еду к месту своей работы разными путями. Их около десятка, и каждый рассчитан ровно на пятнадцатиминутную проездку. За месяц, думаю, покажу вам все мои московские маршруты. Главные ориентиры на пути следования – драматические, а также оперные театры и церкви.

Первый маршрут пролегал мимо трех театров, трех монастырей и одной церкви – Николы в Звонарях. Всю недолгую дорогу к зданию на площади имени Дзержинского Пронин рассказывал шоферу о поездке писателя Льва Сергеевича Овалова в Ойратию в 1933 году, изредка спрашивая бурята, не напутал ли чего молодой тогда литератор. Судя по отзывам Могулова, писатель в Ойратии проявил и любознательность, и точное понимание местной культуры.

Пронин в который раз убедился, что не ошибся в Овалове.

– Надо будет вас познакомить. Лев Сергеевич очень обрадуется. Оч-чень.

Прибыли к месту назначения, и машина встала точно там, где ей положено было встать. Сантиметр в сантиметр.

– Спасибо, Василий. Прекрасное выдалось утро. Плодотворное, я бы сказал. Информационно насыщенное.

Василий Могулов кивнул Пронину и сказал тонким голосом:

– Иван Николаевись, расрешите садать один вопрос?

– Задавай.

– Как вы уснали, сто я ехал на лифте, а не шел по лестнице? Вы ведь сивете на втором этасе. Са-сем селовеку ехать на лифте так мало?

– Вася, я не знаю, как вы поднимались, но я знаю нашего старого консьержа Федю. Любого незнакомого человека он провожает к лифту и сам закрывает за ним дверь. Всегда.