Предатель. Боевик, детектив

Святой всегда была – паломничества центр,
И центр людского поклонения.

Я паломником мечтал быть, или пилигримом,
И взойти на вершину Кайласа хоть раз,
И сподобился я в свои зрелые годы
Попасть туда, куда мечтал я с детства попасть.

Тибет, Тибет – седая древность Мира,
В твоих заснеженных чертогах оказался я.
Вечности коснулся я душой и телом, Попал туда,
Где живут Боги, и ощутил покоя радость я.

Я паломником, опираясь на посох дорожный,
К вершине Кайласа с великим трудом поднимался.
Тропой очищенья от грехов поднимался с трудом,
И уставал, и отдыхал, и снам предавался.

Чем выше поднимался, тем легче мне становилось,
Словно от грехов освобождалась душа у меня,
Но до вершины я так и не дошёл, не добрался —
Наверное святости было мало совсем у меня.

Но на Кайласе, у двух озёр, всё же побывал я:
У двух озёр со светлой и тёмной побывал я водой.
Всегда смелым и крепким был я, поверьте,
Я хотел коснуться их прохладных вод рукой,

Но тут испугался чего-то, и… не посмел.
Я увидел, как водная гладь рябью покрылась
И задышала она, завздыхала тяжко она,
И стала в них словно живою вода.

Эти озёра, словно глаза голубые,
В бесконечность космоса смотрят всегда,
Словно ждут они весточки, или что-то другое,
И не замерзают они никогда-никогда!

Тибет, Тибет – рассадник ВЕРЫ,
Приют монахов, и ищущих очищения от грехов,
Здесь каждый человек познать святость может,
Жизнь вечную, и божественную Любовь.

Здесь всюду ВЕЧНОСТЬ: в скалах, в снеге, в ветре;
В холодных водах озёр забвенья и любви;
Здесь я впервые в жизни ВЕЧНОСТИ коснулся,
И понял смысл БОЖЕСТВЕННОЙ ЛЮБВИ.

Закончив читать, Катя несколько раз перевела дыхание. Затем, посмотрела ему в глаза, и, с тревогой и явно читаемом волнении на лице, спросила:

– Ну, как, понравилось тебе стихотворение?

И опять же, столько в её глазах, позе (она даже как-то потянулась к нему), было желания услышать его ответ, что он хотя и плохо разбирался в поэзии, всё же сказал:

– Знаешь, неплохо. Даже очень неплохое стихотворение. Мне понравилось.

Она как-то облегчённо вздохнула, и, приняв несколько отстранённое выражение лица, сказала: «Вот такое стихотворение написал мой папа».

Признаюсь, я тоже как-то хотела начать писать, но у меня всё никак не получалось. Пришлось забыть об этом.

* * *

Утром, около девяти, нас повели к начальству. Провожавший нас, всё тот же, дежуривший ночью лейтенант, подавая наши удостоверения своему непосредственному начальнику, сказал: «Неплохо выполненные фальшивки».

Разберёмся, ответил начальник, и суровым взглядом опытного полицейского волка, поочерёдно окинул Женю и Катю.

Женя быстро расшифровал его взгляд: по-видимому он надеялся, что после его взгляда мы затрепещем из уважения к нему, или страха, и тут же, не сходя с места, упадём на колени и попросим пощады. А расшифровав – улыбнулся.

Так и не дождавшись признания в «тяжких и не очень» грехах, офицер ещё раз оглядел стоящих перед ним мужчину и девушку, а затем приказал лейтенанту: «Ты можешь идти, я сам разберусь!»

Когда офицер вышел, он, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил: «Жалобы есть?»

Ответила Катя:

– Что вы, какие могут быть жалобы…

И с лёгким оттенком иронии продолжила:

…Ваши сотрудники поступили очень «правильно», отпустив пьяных зачинщиков драки…, по Закону. А нас, несмотря на предъявленные удостоверения, задержав.

– Разберёмся, – опять сказал местный начальник в чине майора.

– Разбирайтесь.

– Вы не учите меня, девушка, что мне делать, и как работать.

По-видимому от слов «девушка» и «как работать» Катя «закусила удила», потому что её лицо заполыхало огнём негодования, и она резко сказала:

– Господин майор, я вам не просто девушка, а старший лейтенант полиции. И если я говорю, что ваших сотрудников надо научить работать, то так оно и есть!

Начальник отделения, удивлённо вскинув брови, посмотрел на пылавшую гневом девушку, затем, уже несколько мягче сказал:

– Не забывайтесь, старший лейтенант! Я всё-таки званием буду повыше вас, и возрастом постарше. И повторил – не забывайтесь. Я же сказал – разберусь со своими работниками. И если они сделали что-то не так, накажу.

Искоса взглянув на Катю, Женя понял, она еле сдержалась чтобы не выложить всё о вчерашнем поступке и поведении подчинённых ему сотрудников, но всё-таки сдержалась.

А он, сам участник вчерашних событий, негодуя вместе с ней, всё-таки, не произнеся ни слова, мысленно похвалил её за сдержанность. А ещё он подумал, был бы её отец генералом в полиции или в армии, она бы могла ещё отделаться замечанием или выговором, а так…

Говорят же, не лей воду против ветра – сам намочишься! О времена! О нравы! – неожиданно вспомнил он слова одного из героев классической литературы.