Духовный путь русской поэзии

Я недостоин. Да и не тщеславен.

Я не Гораций, да и не Державин.

Но вера и любовь – мой пьедестал.

Я сочинил от сердца много строк.

Не знаю, что сердца людей задело.

Но лучшее продиктовал мне Бог.

Я записал лишь на бумаге белой.

Забудут обо мне наверняка.

Но если в души западёт немного

Моих стихов иль хоть одна строка –

Пусть вспоминают не меня, а Бога.

В своём творчестве Лев Болеславский продолжал лучшие гуманистические традиции поэтов-классиков от Пушкина до поэтов Серебряного века. У поэта много талантливых посвящений и обращений к самым разным собратьям по перу: Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Фету, Жуковскому, Алексею Толстому, Пастернаку. Пронзительные строки Лев Болеславский посвятил Михаилу Лермонтову:

Теперь он – ТАМ, где весь с мечтой своей!

А здесь, глядим, оставил нам так мало –

Горсть строк, каких прекрасней и больней

Ты, русская поэзия, не знала…

Не желая, разумеется, заниматься каким-либо сравнением двух столь разных поэтов, да ещё и живших в такие разные времена, всё же невольно отмечаешь про себя: а ведь это именно так – ведь и Лев Болеславский оставил нам, благодарным читателям и будущим потомкам «горсть строк» – и немалую! – каких прекрасней и больней – в пронзительности Веры и переживания за духовную судьбу России – русская поэзия не знала! И узнает ли ещё в обозримом будущем?

А вот строки, посвященные Борису Пастернаку:

Такой заряд любви был вложен Богом,

Что, изумленный, он смотрел на лес,

На рдест, на речку, на туман над логом,

На каждого, как чудо из чудес.

Ему природа женственной казалась, –

Не оттого ль вплывала в каждый стих

Влюбленностью, где пела несказанность,

Которую, как женщину, постиг…

Чуткость восприятия искусства, творчества, лирического естества других поэтов была у Льва Болеславского воистину уникальной. Это была чуткость на грани чуда, ведь он проницал в других поэтах то, чего они даже не всегда касались напрямую словом. Вот и в творчестве Пастернака Болеславский сразу же почувствовал главное: заряд Божественной любви и умение смотреть на каждого из живущих, как на «чудо из чудес», и ещё – возвышенное женственное начало, которым пронизана природа.

С не меньшим даром сопереживания и проникновения обращается Лев Болеславский и к музыкальным шедеврам, созданным гениальными композиторами на протяжении всей музыкальной истории человечества. В музыке он видит безграничное Божественное естество, призванное – как и в поэзии – рождать в людях светлые, возвышающие душу, чувства, служить любви и милосердию. Высокое искусство для Льва Болеславского всегда пребывает в соответствии с высотой Божественной Воли:

Где ива – там, наверно, пруд.

Где буря – вольный буревестник.

Мир полон древних соответствий,

И где-то новые прядут.

Не потому ли вновь легко

Слетает музыка с ладони

И дышит светом и любовью,

И дальнее недалеко?

В своих стихах Болеславский как будто перевоплощается в Баха – одного из самых гениальных религиозных композиторов на планете – и говорит с нами от его имени:

Я клялся: ненависть мою

К безличью, серости, измене

Не взрывом черных нот измерю,

А светом жалости сменю.

И говорил, отсеяв сор:

Искусства цель и назначенье

Не гневное разоблаченье,

Не осмеянье, не укор.

А в том, чтоб вечно, всюду, сплошь

Лишь вызывать в душе любого

Глубоко спрятанного Бога,

Как солнце или летний дождь…

Вот оно – кредо истинного искусства в представлении Льва Болеславского. Именно эту миссию и он, как поэт, выполнял всю жизнь: