Точка опоры – точка невозврата

– Не надо ничего говорить. Всё уже в прошлом. А сейчас вам выпал шанс доказать свой профессионализм у нас. Вы готовы?

– Всё это общие фразы, – вздохнул я, до конца не доверяя его словам, – я так понимаю, что у вас какое-то тупиковое дело, которое расследовать не можете, да? И прикрыть его нельзя, потому что оно уже получило общественный резонанс…

Тут русскоязычный стал толкать меня локтем в бок, но Дрор обернулся и погрозил ему:

– Переводи слово в слово!

– А что мне ещё сказать? – Я пожал плечами. – Выбора у меня нет. Конечно же, я готов поработать…

– Вот и прекрасно. – Дрор отвернулся и стал глядеть на дорогу. – Это всё, что я хотел от вас услышать. С сегодняшнего дня вы поступаете в качестве нештатного сотрудника полиции в распоряжение лейтенанта Винтермана, а вашего приятеля и бывшего сослуживца Алекса я приставлю к вам в качестве переводчика и помощника…

Всю дорогу до управления мы молчали, и я раздумывал о том, как Лёха будет доволен тем, что мы снова работаем вместе, а уж как я рад тому, что всё возвращается на круги своя…

Лейтенант Виктор Винтерман не понравился мне сразу. Толстый нескладный субъект с холёными пухлыми ладошками, и я сразу обращаю внимание на его аккуратно обработанные пилочкой ногти. Если у полицейского из отдела по особо тяжким преступлениям есть время заниматься такой ерундой, то одно из двух: или тяжких преступлений в Израиле больше не происходит, или владельцу пилочки всё по барабану. Первое, к сожалению, из области фантастики, а вот второе – совершенно никуда не годится. Был бы я начальником этого пузыря, я бы погонял его по городу, как бешеную собаку. Но начальник здесь, увы, пока он…

– Наслышан о вас, – вежливо булькает Винтерман, здороваясь за руку, и сразу же тайком вытирает ладонь о штанину. Видно, мои не отмытые от уличного мусора руки его не вдохновили. – Значит, сразу и приступим к делу. Алексей, достань папку с основными материалами… Вот ваш стол, за которым будете работать. – Он указывает широким жестом на стол около стеллажа с аккуратными рядами пронумерованных папок.

Лёха сияет, как начищенный пятак, потому что ему всегда очень нравилось работать со мной. Да и я к нему привык. Короче, два сапога пара.

Я молча сажусь на стул и жду, пока Штрудель, как заправский официант, подаст мне папку. Без интереса пролистав несколько страничек, я поднимаю глаза на Виктора:

– Давайте поступим так. Расскажите мне своими словами суть дела, а если понадобятся какие-то детали, Алексей найдёт их в деле и переведёт…

– Какие-то детали… – хмыкает Винтерман и с сожалением глядит на меня, мол, потерял ты, брат, свою квалификацию, а мы тут должны время на тебя тратить. – Хорошо. У нас люди пропадать начали. Притом при весьма странных обстоятельствах – ни следов после себя не оставляют, ни улик. Поначалу мы решили, что тут какие-то или криминальные разборки, или долги и побеги от кредиторов, или националистические мотивы. Но ничего такого нет. Даже никаких трупов мы не находим.

– Сколько всего человек пропало?

– Уже шестеро.

– И вы решили, что это серия?

– Ну да. Очень похоже.

– А почему вы так решили? Что-то эти пропажи всё-таки объединяет?

– Почти ничего. Все эти люди совершенно разные – и по социальному положению, и по возрасту, и по достатку.

– Но вы всё-таки что-то нарыли?

Винтерман морщится от грубоватого словечка, но терпеливо объясняет:

– Почти ничего. Какие-то мелкие незначительные детали. Но они настолько условные, что вполне могут объединять ещё добрую тысячу людей с улицы… Просто что-то нам подсказывает…

Тут я усмехаюсь и ядовито замечаю:

– Так об этом в протоколе и записано? Профессионалы, блин…

И сразу Винтерман деловито подхватывается со стула и глядит на часы:

– Короче, Алексей, помоги человеку войти в курс дела, а я должен идти к начальству. Через час вернусь. – А потом мне персонально: – Не советую вам, Даниэль, со мной в таком тоне разговаривать. Никому от этого пользы не будет. А вам тем более…

После его ухода мы некоторое время сидим молча, потом Штрудель виновато разводит руками:

– Не трогай ты его. Разве не видишь, что шеф комплексует? Раньше он был тут звездой сыска, хотя ничего серьёзного, по большому счёту, до последнего времени не раскрыл. Да и не случалось у нас ничего серьёзного. А в тебе он сразу почувствовал угрозу своему мирному существованию…

– Какая я для него угроза? Я даже не в штате и вряд ли когда-то в нём буду. Пригласили меня в качестве одноразового презерватива – используют по назначению и смоют в унитазе.

На мгновение Штрудель задумывается, в красках представляя нарисованную мной натуралистическую картинку, потом замечает:

– Но ты его всё равно без причины не дразни. Витюха – мужик не вредный, а от начальства всегда прикроет, если что. А недостатки у всех есть.

– Меня-то чего прикрывать? Я тут человек вольный – что-то не понравилось, развернулся и пошёл домой. Никому ничего не должен… Но заболтались мы что-то. Давай, вводи в курс дела.

Но, к моему разочарованию, никакого дела как раз и не было. Всё оказалось скучным и банальным, сродни корявому рапорту полуграмотного сельского участкового. Я-то думал, что местные шерлоки холмсы пытаются расследовать какое-нибудь леденящее кровь убийство с кучей выносящих мозг подробностей и напрочь обрубленными концами, а тут не только нет трупа, но даже никто ни на кого не в обиде.

Первая бумага из дела гласила следующее. Неделю назад репатриант из России Юрий Вайс вернулся, как обычно, с работы, отужинал с женой и детьми, посмотрел телевизор и отправился в спальню. Там он взял почитать книжку – и всё. Когда жена спустя полчаса пришла в спальню, ночник горел, полураскрытая книжка лежала на подушке, постель была расстелена, но на ней никого не оказалось. Сперва жена подумала, что супруг вышел перед сном покурить, но мужа не оказалось ни на балконе, ни на лестничной площадке – нигде. Правда, она вспоминала, что кто-то позвонил муж в такое позднее время, но такое иногда случалось, когда его вызывали на работу. Его сотового телефона дома не оказалось, видно, прихватил с собой.

До утра она проворочалась, то засыпая, то просыпаясь, а утром чуть свет отправилась в полицию. Но там над ней только посмеялись, мол, найдётся ваш супруг, не сомневайтесь. Бывают у мужиков такие заскоки, что исчезают куда-то в одночасье, а потом появляются. Может, и в самом деле, звонили с работы и попросили срочно прийти, а может, любовница или друг-собутыльник. Бедная дама им в ответ, дескать, такого никогда не было, а ей твердят, что всё случается когда-то в первый раз. Короче, заявление всё же приняли, но хода ему не дали – кто ж будет расследовать бытовуху, в которой никто не пострадал, никто никому физиономию не начистил, и даже кошелёк ни у кого из сумочки не пропал?

А на третий день, когда бедная супруга снова явилась в полицию уже со скандалом, делу дали ход. Патрульная машина с двумя полицейскими съездила в адрес, где ещё раз опросили её и детей, осмотрели спальню, в которой перед исчезновением находился Вайс, для порядка потрусили соседей на лестничной площадке, и на этом всё закончилось. На его работе клялись, что никого никуда они за последние дни по ночам не вызывали.

Где искать пропавшего репатрианта из России, было неясно, поэтому полицейское начальство приняло соломоново решение: если дело не связано с криминалом, – а такого вроде не просматривается, – и человек где-то наверняка прячется, то и искать его нет причины. Бессмертный ментовский принцип «нет тела – нет дела», как ни странно, прекрасно прижился и в израильской полиции. Дело передали Винтерману, который слыл в управлении специалистом по правильному оформлению документов, чтобы к нему потом никакой комар носа не подточил, и Виктор аккуратно приплюсовал его к другим висякам – скучным и бесперспективным, лежащим стопкой на его рабочем столе и потихоньку перекочёвывающим в архив.

Но раз в году у Виктора случаются обострения бдительности, и он, лениво копаясь в бумагах, вдруг обнаружил ещё пять дел с исчезновением людей за последнее время.

– Стоп, – прерываю я многословные объяснения Штруделя, – я понимаю, что твой бравый лейтенант решил объединить все эти исчезновения в серию. Но причины-то исчезновений людей могут быть самые различные. Что заставило Вайса исчезнуть? Что заставило исчезнуть всех остальных пропавших?

– В том-то и дело, что никаких видимых причин не наблюдается! – охотно поясняет Лёха.

Я встаю и начинаю расхаживать между столами, но мыслей никаких, словно они уже давным-давно выпарились на жарком израильском солнышке:

– В общем, так. Сделай мне, пожалуйста, справку с именами пропавших людей, их происхождением, возрастом, работой, семейным положением и датой исчезновения. Короче, всё, что на них есть. А пока ты будешь делать, я наведаюсь к Вайсам. Надеюсь, у Винтермана спрашивать на это разрешения не надо?

– Вообще-то, надо. – Лёха чешет нос, а потом машет рукой. – Хотя ты человек вольный, думаю, можешь и без разрешения обойтись.

2

Чета Вайсов жила в стандартной пятиэтажке на столбах в старом районе, заселённом, в основном, репатриантами восьмидесятых-девяностых годов. Дом был в меру обшарпан, исписан по стенам всевозможными гадостями, комментирующими пририсованные тут же картинки эротического содержания, с подъездами, заваленными необходимым в хозяйстве, но уже вышедшим в тираж хламом, и небольшими островками свободного пространства у дверей в квартиры.

Зина, так звали супругу исчезнувшего Юрия, оказалась весьма неприветливой дамой с сиплым прокуренным голосом и тёмным неухоженным лицом.

– Тут уже ваши приходили и расспрашивали, – недовольно говорит она, – я три раза всем обо всём рассказала. Что тут неясного? Пришёл с работы, поел, свой сериал посмотрел и пошёл спать. А потом исчез. Если интересно как, то через дверь в квартиру. Никакой Карлсон за ним в окно не прилетал. Вот и всё…

– Вы ничего необычного в тот день не заметили? Может, он был взволнован, когда пришёл с работы, напуган или возбуждён? Он что-нибудь рассказывал?

– Ничего особенного. Юра человек не сильно общительный, а на работе так устаёт, что ему не до разговоров.

– А кем он работает?