Байки деда Фомича

Основано на реальных событиях и историях, все имена и фамилии изменены.

Знакомство

Как-то искал я вдохновения, так сказать, отвернулась от меня Муза. Чего я только не делал, чего только не испробовал – не шла мысль. В редакции же, требовали новых статей и сенсаций. А в голове была лишь одна мысль, вот напишу книгу, стану известным писателем, и брошу к чертям собачьим эту газету. Я бывал и в городах, и в селах. Брал интервью, записывал фольклор, как Шурик, из известного фильма, участвовал в различных театральных постановках, в реконструкциях боев, перечислять можно бесконечно. Спросите зачем? Все гениальное – просто. Я не мог придумать, о чем бы я хотел написать книгу. А написать ее хотел уже давно. И мне эта мысль не давала покоя, а честно говоря, мешала сосредоточиться на работе. Но для начала представлюсь. Меня зовут Алексей, мне тридцать пять лет. И я тружусь в редакции местной информационной газеты. Попутно подрабатывая на фрилансе написанием различных статей.

Поэтому, пока я не сошел с ума, решил уйти в отпуск раньше, чем планировал, и все-таки написать в этот период книгу. У супруги отпуск намечался, только через пару недель. Мысль о книге не давала покоя, и не выдержав моих «заскоков», жена отправила меня искать вдохновение в деревню, на дачу. Жили мы с Настёной в небольшом городке. Детей, как всегда, на лето отправляли в деревню. Сначала к ее родителям, а потом они переезжали в соседнюю деревню, к моим. Хоть с супругой мы и спорили часто, а вот в том, что деревенский воздух и природа, вдали от города, благотворно влияют на детей, так сказать, закаляют, мы сошлись. Может быть потому, что и сами были деревенскими, и росли не в шумном и пыльном городе, а в лоне природы.

С Настей, мы познакомились еще в юношестве, жили в соседних деревнях. Встретились на дискотеке, и вот уже десять лет, как супруги. У нас растут спокойный и рассудительный в маму, старший сын Ванечка, в этом году ему исполнилось девять лет, и вечно ищущая на голову приключения, в папу, Алиса, ей должно исполниться восемь, погодки они у нас. Настя, работала бухгалтером-экономистом в нашей газете. Поэтому всю закулисную жизнь журналистики знала, как свои пять пальцев.

– Езжай-ка ты, Лёша, на дачу. Все нервы истрепал со своей книгой. Или на рыбалку. И Сашку прихвати, а мы с Мариной, хоть отдохнем от вас, посекретничаем! – ворчала, супруга, когда я в очередной раз, тяжело вздохнув, удалил текст, который печатал весь день.

– И что я там один буду делать? – я-то и сам понимал, что мы творческие люди «с приветом», иногда подбешиваем и выводим из себя, людей мыслящих рационально, рыбалку я не любил, потому как считал напрасной тратой времени.

– Как что? Лёш, вспомни Л.В. Толстого, который творил на Красной поляне, М.Ю.Лермонтова, который вдохновлялся Кавказом, А.С.Пушкина, он любил золотую осень! Вот и ты побудь наедине с природой, может, что придумаешь! – воодушевляющее сказала она, конечно, мне лестно было сравнение с великими творцами, вот я и проникся ее идеей уехать на какое-то время за город.

Где и встретил, славного рассказчика Деда Фомича. На самом деле его звали Фома Петрович, а все местные называли его Фомич-баламут.

Небольшой домик, в деревне за сорок километров от города, мы приобрели совсем недавно, поэтому соседей я особо не знал. Поэтому дед стал для меня настоящим открытием.

Фомич, не смотря на свой почтенный возраст восемьдесят шесть лет, был на удивление проворным живчиком, любящим пропустить рюмочку и выкурить крепкую папиросу. А познакомились мы с дедом случайно, поздним летним вечером, когда я весь такой «городской», сидел в беседке с ноутбуком, пытаясь создать литературный шедевр, который должен был выбить меня в люди. Но писать, когда тебя бешено, грызут комары и мошки, а старенький ноутбук постоянно грозит вырубиться при первой возможности, потому что подключен к дряхлой пятиметровой переноске, мягко говоря, невозможно. Поаплодировав комарам добрых два часа, я с шумным вздохом закрыл ноутбук, и чуть не заорал нечеловеческим голосом, когда увидел напротив себя старика, лицо которого слегка было освещено уличным фонарем.

– Ну и шо это ты там тюкал? Думал ужо и не увидишь, уходить хотел. Это шо теперча такие машинки печатные делают? – спокойно спроси он.

– Вы кто? – сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать.

– Дед Панкратий! – как-то с издевкой сказал он, и хитро сощурился, от чего возле глаз появились морщинки.

– Не понял? – я продолжал тупить, просто не мог понять, как мог дедок, так бесшумно подойти.

– Ох, молодежь, толи глухой ужо, толи дурной. Одним словом непутёвый какой-то! – прошамкал дед, впрочем, я на его слова даже внимания не обратил, уж сильно был впечатлен эффектным появлением незнакомого деда – Фома Петрович я, все меня Фомичом кличут!

– Алексей! – я в знак приличия протянул ему руку для пожатия, дед ответил и закурил.

– Алёшенька, значить? А я твой сосед. Вон там живу, с Матрёшкой своей! – дед показал на соседний дом.

– С кем? – почему-то перед глазами появился образ деревянной, расписной матрёшки. Каюсь, сначала я подумал, что дед из ума выжил, потом представилось, что дед собирает этих самых, матрёшек, и перед глазами появились, почему-то не расписные русские красавицы, а какие-то скалящиеся монстры в платочках, водящие хороводы вокруг деда. Одним словом, мое воображение разыгралось не на шутку.

–С Матрёной, бабку так зовут мою! – дед пожал плечами, – Ведьма старая!

– А, – промычал я, – Поругались что ли?

– Чавой-та? – дед вскинул рыжие брови.

–Ну, вы ее сейчас ведьмой назвали, – я рассматривал деда, маленький, щупленький старичок, с рыжей куцей бородой, такую в народе называют – козлиной бородкой, не тронутые сединой рыжие брови, пушистые, как у майского жука усики, и лохматая рыжая голова, которую слегка разбавляли седые волосинки. Хитрый прищур, темных глаз и нос картошкой. Дед был одет совсем легко в простую белую майку и в спортивные штаны. Образ деда завершал толи костыль, толи палка, в полумраке я не рассмотрел. Как потом я понял, это была трость с замысловатой рукоятью, в виде черепка, эту трость подарил ему правнук, увлекающийся неформальной культурой.

–Дык, это я ее любя так зову! – хмыкнул дед, – Так шо ты там тюкал?

И слово, по слову мы с дедом разговорились. Я рассказал ему о попытках написать книгу, после чего дед только и плевался, называя это не мужским делом. Рассказывал, как он в мои годы и на стройке работал, и в колхозе, и даже водителем был. И чуть ли не в каждом предложении вставлял «Ох, Алёшенька, хилая вы молодежь». Но потом как-то свыкся, начал рассказывать о себе и не только. Так потихоньку и завязалось наше знакомство, дед каждый вечер приходил в гости, ко мне, иногда с бутылем в гости к ноутбуку фильм интересный посмотреть. И рассказывал попутно разные байки, которые я с удовольствием запоминал, а позже ночью записывал. И собралось у меня этих баек столько, что я решил, разделить их на: вечерние заупокойные, праздничные, армейские, пьяные и бытовые байки Фомича. Чем и спешу поделиться с вами.

1. Вечерние заупокойные байки Фомича.

Искусный рассказчик Фомич, поведал мне много чего интересного. Обычно дед начинал свои рассказы «За здравие», а заканчивал «За упокой», редко наоборот. Причем, эту тему он любил поднимать, поздно вечером. После чего сон отбивало, было и жутко, и смешно, но всегда хотелось как можно быстрее, записать его историю, чтобы не забыть на утро. Фомич, за свою жизнь, где только не побывал, и чего только не видел. Что он мне и поведал. Дабы не быть Фомичем, номер два, я решил начать с «Вечерних заупокойных». Так я их назвал, потому что все они были, так или иначе связаны с кладбищами и покойниками, или вращались вокруг этой темы.

– Слушай, Алёшенька! Вспомнил я, как Фёдора из соседней деревни поминали! Ох, прости, Господи, умора! – Фомич, хохотнул, перекрестился и начал рассказ.

Случилась эта история, не когда-нибудь, а на праздник «Радуница», день поминовения усопших. В деревне, как не возмущались батюшки, было принято на кладбище ходить в Пасху или на Красную горку. Но мужики, ходили и на Пасху, и на Красную горку, и на Радуницу. Вот и в этом году, они собрались на кладбище, поминать своего почившего, еще зимой, товарища. Жара стояла, совсем не весенняя, а скорее летняя, июльская. Градусов под тридцать, не меньше. Собрав с собой провизию: крашеные яйца, оставшиеся еще с Пасхи, соленых огурчиков, колбаски копченой, которую их товарищ при жизни любил. Черного ржаного хлебца и сала, выбрав самую большую бутыль наливки, из личных запасов, мужики, под недобрые взгляды своих жен, ушли.

Повздыхав над могилой товарища, они разложили провизию, на соседнем столике, у могилки, и рюмка за рюмкой начали поминать. Вспоминали истории из жизни, не гнушались и крепким словцом. Но не знали, что за ними следят хитрые и злые глаза из-под венков, которые еще остались на могилке.

– А помнишь, Иван, как вы Фёдором козу гоняли? – сказал один из мужиков, полноватый, с блестящей на солнце лысиной.

– А то! Такое не забудешь, вот до сих пор шрам от ее рогов! – второй мужичок задрал штанину, показывая шрам.

И так за разговорами они опустошили добрую часть бутылки. На солнце их развезло, они уже уселись на траву, так как ноги совсем не держали. Солнце припекало так, что хотелось спать прямо здесь. Но нервный по своей натуре Семёныч, лопатками ощущал на себе чей-то взгляд. То и дело, оглядываясь на могилку Фёдора.

– Мужики, не поймите неправильно! – вдруг тихо сказал один из них, – Мне кажется, Фёдор а нас смотрит!

– Конечно! Ик… и пьет он вместе с нами! – философски изрек мужчина, с красной лысиной, которая уже успела сгореть, под палящим солнцем, – Моя, вон ик… говорит, что все, что мы едим, туда передается!

Он показал пальцем в небо, от чего все его сотоварищи синхронно повернули головы.

– Да не, в прямом смысле, смотрит! Кажись, я его глаза видел! – мужик с ужасом смотрел на венки, которые в ответ в упор смотрели на него.

– Ха, ты, что белочку поймал? – хохотнул один из компании, не веря ни единому слову, пьяного друга, – Давай еще по одной и домой.

– И то верно! – и забыв обо всем на свете, снова начали опустошать небольшие стеклянные рюмочки, до тех пор, пока с могилы не раздалось недовольное:

– Совсем обнаглели! А мне?

Мужики замерли. У кого-то вывалилась рюмка, у кого-то задергался глаз, вместе со щекой, а тот который был уверен, что почивший Фёдор смотрит на них, протрезвел и рванул, куда глаза глядят. Его чутьё ни разу не подводило. Недолго думая, путаясь ногами в траве, остальные тоже рванули вон с кладбища. Забыв про бутылку и провизию. Еще долго дома приходили в себя, думая, под ругань жен. Которые в три голоса вопили, что их мужья богохульники, и нечего было в праздник пьянку затевать.

А все оказалось намного проще. Изрядно набравшаяся, еще с утра Седуксеновна, так местные называли, запоями пьющую женщину, устала до такой степени, что плевав на все предрассудки, решила подремать прямо на кладбище. А так как было жарко, единственным спасением она видела огромные венки. И улеглась на первую попавшуюся могилу, спокойно прикрыв себя венками. Проснулась Седуксеновна, от чьих-то голосов, а открыв глаза, увидела не сидящих в траве мужиков, а бутыль, которую сразу же захотела стащить себе. А потом и мужика, который таращился во все глаза прямо на нее.

– Никак заметил, гад! – зло прищурилась Седуксеновна, – Ладно, подожду. Ишь, ты!

Ждала она долго, слушая их рассказы, помирая от жажды и головной боли, а когда поняла, что содержимое бутылки скоро закончится, не стерпела и заорала:

– Совсем обнаглели! А мне?

И к ее радости, мужиков, как ветром сдуло. А ей досталась заветная бутылка и закуска в придачу. Поговаривают, что мужики не пьют, по сей день.

Фомич, как всегда пофилософствовав, плавно перешел к «заупокойной» теме.

– Алёшенька, а когда вы к нам переехали? – он всегда называл меня «Алёшенькой», но я не мог понять, толи он так ласково ко мне обращается, как к внуку, толи он издевается так, надо мной – молодым профаном.

– Год назад купили, – ответил я.

– А, тогда ты не слышал, как мою Матрёшку хоронили! – улыбнулся дед, а я нервно сглотнул, так как его супругу Матрёну Исааковну, я видел пару часов назад, когда помогал Фомичу воду в бочку заливать.

– Н-нет, не слышал… – промямлил я.

– Ох, тогда я знатно соседям удивился, несли, кто что, я ужо думал, рассудком двинулся! Это потом мне, Эльвира Петровна рассказала, когда всей улицей гуляли. Да, не смотри ты так! Сейчас расскажу!

И смех, и грех, что было. Начну по порядку. У нас же в селе, с позапрошлого года кассу на почте закрыли. Раньше же как, там и пенсию выдавали и почту, а теперь кассу сделали отделением банка и перенесли в отдельное здание, рядом с сельсоветом. Далековато, но удобно, открыто почти каждый день, были бы деньги. Люда в селе вроде бы и не много, а как пенсия приходит, очереди как в универмагах перед новым годом. Но есть и польза, это главное информбюро, чего только не услышишь и не увидишь. А если не придешь, все кости перемоют.

Элка, ну то есть Эльвира Петровна, как ни в чем не бывало, пришла за пенсией. Остановилась в конце очереди, и, обмахиваясь тетрадкой, в которую обычно писала список продуктов, которые нужно с пенсии купить, начала прислушиваться к разговорам. Молча стоять не интересно, а беседу поддержать самое то, но сначала надо услышать, о чем говорят.

Толпа какая-то понурая, не веселая, шушукаются между собой, головами кивают.

– Здравствуй Александра, никак случило что? Даже ругани нет? – спросила она, у стоящей рядом женщины.

– Случилось, Элка! Беда пришла! – запричитала она.

–Да, говори уже! – от ее причитаний холодок по телу прошел.

– Матрёна, померла вчера! Ой-е-ей! – взвыла Алексадра.

– Шурка, да как? Я ее вчера вечером видела! Ничего здоровая была! – мне, словно ушат ледяной воды на голову вылили, вчера к родне в город собиралась, а нынче хлоп и померла!

– Вот так и померла, никто не знаить как! – женщина, не удержалась и слезу пустила. Я Свету, нашу попросила венок заказать. Она с кем-то передала, должны автобусом привезти!

– Надо сегодня помочь зайти. А то, как там Фомич, сам не справится! – Эльвира после таких новостей присела на скамейку, давление подскочило, и пришлось искать в сумке лекарства.

– Да. Да, обязательно, – Шурка качала головой.

В таком состоянии они простояли около получаса. Возле сельсовета остались на скамейках от силы человек пять. Уже решили, где поминки делать, кто что принесет.

Проехал автобус, вся толпа с тяжело вздыхая, ждала посланника. И спустя пару минут, из-за угла, где была остановка, показался сначала венок, такой большой, что из-за него были видны только ноги. Шурка, увидев эту картину заголосила в голос. Эльвира невольно сжалась в комок, вся эта атрибутика у нее вызывала ужас, да и покойников она боялась.

Эта композиция из ног и венка подошла ближе, и до боли знакомым голосом произнесла:

– Бабы, а хто умер-то у нас? Чего вы голосите? Молодой хто? Ух, тяжелый! Умарилася нести! – из-за венка показалась выкрашенная в рубиновый цвет голова Матрёны.

– Новопреставленная! – Шурка начала креститься, а Эльвира пыталась нащупать в сумке новую порцию таблеток.

Матрёна, утирая пот со лба, тыльной стороной ладони снова выдала:

– А чего это вы на меня так смотрите? Вымазалась иде?

Бабы сидящие в очереди крестились, кто быстрее, кто больше . Глава вышедший покурить, сигарету уронил. Немая сцена.

Спустя некоторое время, все-таки дошло, что это не приведение, а самая настоящая живая Матрёна.

– А оказалось усе на самом деле проще пареной репы, Матрёна в город к детям уехала, а мне наказ дала по хозяйству справляться. Увидали вместо Матрёны меня, подумали, что бабка моя слегла. Да так случилось, что в соседнем селе, умер кто-то, а языки-то у людей длинные, и как это бывает, пошло поехало, и ужо не остановить. Слух, за слухом и расползлось. Моя Матрёшка рассказывала, за столом, в честь ее второго «дня рождения»:

– А я сижу в автобусе, забежала девчушка с венком, попросила передать, сказала, что помер у нас кто-то, принесла, а тут все на меня как на приведение смотрят! А этот баламут и рад, что ему полдня несли водку и самогон!

– Так Алёшенька, гудели мы в тот день почти до самого утра! Уся наша улица собралась, стол накрыли, да только по другому поводу. А на следующий день новый слух пошёл, что у нас с Матрёшкой свадьба была, сказали, что мы на старости лет сдурели.

День был дождливый, только к вечеру небо немного прояснилось. Не успел я выйти во двор, как Фомич уже был тут как тут. А я почему-то был рад появлению деда. В перерывах между сочинительством и графоманством, мне было скучно одному, а шустрому деду, как мне показалось, скучно было всегда. И если он ничего не делал или не рассказывал истории, он начинал унывать. Просидев почти весь день дома, с Матрёной Исааковной, дед скис, потому, как бабка знала наизусть все его истории, и не давала по телевизору включать футбол. Вот и пришел ко мне, с бутылем тоску разгонять. Немного подпив, он опять затронул, как мне показалось свою любимую тему.

– Сидели как-то мои друзья-товарищи, Петро, Иван, Серега и Митька, у Петра дома, за «чашкой чая». Разговаривали о том, о сем, то о политике, то о работе, то о бабах-ведьмах.

– Кстати о ведьмах! Говорят, в наших краях их пруд пруди! – между прочим, заметил Серега, пережевывая соленый огурец.

– Серый, ты рассудком на старости лет не двинулся? – хохотнул Петро.

– Да причем тут рассудок! Я читал, в древности их еще в наши края всех свозили! – поднял вверх вилку Иван.

– Вот, вот. Думаю, по наследству кому-то да передалось! – Серега почесал макушку.

– А то не передалось! Сколько вон рассказывают, что баба то в кошку перекинулась, то в свинью! – Иван разлил горючее по стаканам.

–Да на кладбище говорят, то светится что-то, то девки видятся! – Сергей не унимался.

– Да брехня это все! – не выдержал Петро, который с детства не верил во всю эту чушь, – Напьются, а потом и черти мерещиться будут!

–Нет Петро, ты не прав! Слухи на пустом месте не возникают! – стукнул по столу кулаком Серега.

– Да нет там ничего! – Петро, поправил на плечах бурку, кавказскую, с большими плечами, которая досталась ему от дядьки.

– Вот завтра и проверим! Завтра мы с Иваном в ночную смену дежурим, подходи к кладбищу! Поспорим, кто самый смелый! А то за столом все герои! Поглядим, кто дольше всех на могиле просидит! – они работали сторожами в колхозе, а при упоминании спора у всех загорелись глаза.

– Да без проблем! – потер руки Петро.

На том и разошлись.

Весь день Петро провел в предвкушении, и в ожидании, как он опровергнет все эти сказки о нечисти. День тянулся долго, но в итоге уступил место вечеру.

–Ну и где эти сказочники? – дернул плечами Петро, которого тоже можно было испугаться в темноте, из-за лохматой бурки, которую он почти не снимал, гордился, расстаться мог только летом.

В кустах, за забором что-то зашуршало.

– Тьфу ты! Трусы! Сам пойду, и что тут такого, между прочим, самое тихое место! – сам себя убеждал Петро, пробираясь через траву.

Он нашел практически в середине кладбища заброшенную могилку, и сел на край.

– Вы уж простите! – обратился он к тому, кто там был похоронен.

Так он просидел около пяти минут, ничего не произошло, спор мужики проиграли, герой собрался идти к будке сторожей в колхозе.

– Ну вот! И ничего тут страшного! Тишина и спокойствие! – громко сказал он.

– Ага, хорошо! – раздалось сзади, – Спокойствие…

Петро успел побледнеть, посинеть и позеленеть за секунду, дар речи пропал, как у первобытного, мог только издавать звуки, а ноги и руки отказали сразу. Спустя пару секунд начал себя мысленно успокаивать, мол, показалось. Начал вставать, а подняться не может, за бурку кто-то назад тянет. Он набрался наглости давай тянуть на себя, а не ту-то было, за бурку дернули, Петро аж пошатнулся.

–Затянет к себе в могилу! Спаси Господи! – перекрестился Петро, сбросил с плеч бурку и пустился наутек.

Дома под чутким руководством жены, которая не понимала в чем дело, накапал валерьянки, прочитал не раз молитву и закрылся на замок.

А спустя какое-то время в дверь начали стучать.

–Пришел за мной! Домой! Марьянка, прячься куда можешь! – тихо сказал он своей жене.

–Ты куда залез! Что за тобой ночью приходят! В карты играл? – схватилась супруга за полотенце.

–Это покойник! Нечисть! – прошептал он.

–Пить меньше надо! – жена разозлилась и ухватив скалку потяжелее, пошла открывать дверь.

– Привет Марьяна! – раздались знакомые голоса.

–Проходите, ваш друг совсем плох стал! – ответила жена.

Когда в комнату вошли, гадко посмеиваясь, Серега и Иван с буркой в руках, все стало на свои места.

Оказывается, два этих чудака, пришли раньше, подпитые, пока ждали Петро, в голову пришла больная идея подшутить над другом. Сначала хотели просто, с криком выскочить из-за забора, но потом им показалось, этого будет мало. И пока Петро философствовал, придавили его бурку.

Марьяна хохотала до слез от рассказа друзей, а Петро сначала хотел броситься в драку, а потом и сам рассмеялся.

– А вот еще вспомнил! Дождь, собака навеял! Это мне кум рассказывал! – Фомич закурил самокрутку с крепким табаком, и, откашлявшись снова начал рассказ.

– Жил у нас в деревне кузнец, Николай звали, человек с золотыми руками, чего только не делал и цветы из железа, и палисадники, да был у него один недостаток – пил он. Пил долго и безбожно. Да тут и горе у него случилось, брат умер. Он с ним, редко виделся, родители разошлись, еще когда они маленькие было, лет по пять-семь. Разъехались по разным городам, и сыновей разделили. Так и дожили, считай до старости, а хоронить брата пришлось Николаю, так как родни у того больше не было. Кузнеца, это совсем подкосило, и он начал допиваться до таких зеленых чертей, которые его сопровождали к белке в гости. И в один прекрасный день, белка все-таки пришла к нему сама.

Декабрь не задался, и вместо солнечных и морозных дней, почти на полмесяца в наших краях засел дождь. В этот день он лил как из ведра, не прекращаясь ни на минуту. Ближе к вечеру начал срываться долгожданный снег, и столбик градусника стремительно пополз вниз. Николай уже сбился со счета, когда открывал очередную бутылку, чтобы залить свою тоску. И приключилась с ним горячка. В одном исподнем белье, ни с того, ни с сего, понесся на кладбище. Хорошо жил не далеко.

На могиле брата завывал, так что местные собаки в будки прятались. Выл, пока не стемнело, потом видать от холода протрезвился и сообразил, что холодно, сам не дойдет. А люди сейчас с электрички идти будут, может, кто и доведет до дома, руки и ноги совсем окоченели. Тело сковало от холода.

Потом начал выть уже от того, что замерз ни рукой, ни кого пошевелить не может.

Через какое-то время электричка пришла, люди, укутавшись в шарфы и воротники, неспешно шли домой. Когда услышали завывания с кладбища, прибавили ходу. Наблюдая за тем, как люди отдаляются, Николай, испугался, что здесь так и замерзнет, что есть силы, рванул с места, не замечая, что вместо крика «Помогите!», у него получается только нечленораздельное мычание.

Что было, когда люди, обернувшись в темноте, увидели нечто белое, летящее со стороны кладбища, да еще и воющее, так что в жилах стыла кровь. Толпа бросилась наутек, приведение не отставало. Так добежали все вместе до дома Николая. Он, высоко подняв нос, зашел в ворота, на прощание, бросив толпе:

– Так и помереть можно! Никакой помощи! – он хлопнул дверью.

Это он куму рассказал, когда тот его лечил. Застудился Николай, с воспалением легких, три недели пролежал в больнице. Пил только по праздникам, да и прожил еще много лет, и внуков помог вырастить, и правнука!

Фомич был в хорошем расположении духа, много шутил, сегодня его любимая футбольная команда выиграла. Убежав от своей Матрёшки, он направился ко мне. Сегодня у нас был вечер просмотра фильмов. Его выбор показался мне странным, из всех фильмов, которые я ему предложил он выбрал американский ужастик «Кладбище домашних животных».

– А почему этот? – спросил я.

– Дык, интересно, как там, на западе скотину хоронют! – пожал плечами Фомич, – О, как раз у тему, мне вчера Матрёна рассказала, как соседки на прошлой неделе учудили!