Идеал. История Эрика, писателя

Их оказалось мало. Несколько строк об основателях, разрозненные воспоминания путешественников, ничего – от лица учёных или общественных деятелей.

Совсем приуныв, Эрик облокотился на один из стеллажей с подшивками. Доски жалобно хрустнули, и жёлтые листы разлетелись по всему полу.

Смотрительница даже не подняла голову.

– Собирай теперь всё это, Джон, дружище, – пробормотал он сам себе под нос и опустился на колени.

Большую часть изданий он знал – городская газета, где работал сам, юмористический журнал, пара самодельных комиксов. Но были и те, которые уже не выпускались, – исторический журнал! Всего несколько выпусков, медицинский журнал из частной коллекции и пара брошюр о садоводстве.

«Хм… Исторический журнал выглядит самым потрёпанным. Ну, нет ничего случайного», – подумал он и, разложив всё по полкам стеллажа, захватил стопку с потёртой обложкой.

Это оказались сборники любопытных историй, написанные скорее в литературном стиле, нежели в научном. Автором оказался некий господин Пу, и он явно не был родом из Луунвиля.

В прологе к первому изданию примерно тридцатилетней давности было сказано, что он некий путник из другого мира и однажды, в состоянии крайнего истощения ума и тела, набрёл на дорогу в лесу, которая привела его к городским воротам.

«Войдя в эти ворота, я словно бы вошёл к себе домой, – писал автор. – Никто не удивился моему приходу, мне был оказан тёплый прием, и я, накормленный и отдохнувший в старом семейном отеле, ощутил спокойствие и умиротворение, решив задержаться здесь на некоторое время».

Эрик поражённо вкинул голову. Как это… похоже на его собственную историю!

Далее господин Пу описывал, что пробыл тут несколько месяцев, и по прошествии этого времени, крайне быстро обретя друзей и работу, поселился в одном из домов с садиком вдалеке от центра городка и стал считать себя коренным жителем.

«Если бы меня через некоторое время спросили, где я жил раньше, я бы ответил, что нигде, – мне казалось, что вся моя жизнь была, есть и будет в Луунвиле».

Парень отодвинул журнал и откинулся на стуле.

В груди зародилось зерно тревоги, сосущей тоски, и истерическая паника подступила к горлу. Это было что-то новое – впервые за долгое время он испытывал такие эмоции. Даже когда он только пришёл в себя – глядя в белый больничный потолок – он не ощущал страха. Он просто чувствовал себя переродившимся и чуть позже нашёл для себя объяснение: судьба дала ему второй шанс. Иногда – во сне – окружающие спрашивали, не любопытно ли ему узнать, что и как привело к потере памяти, но – нет, ему не было ни любопытно, ни странно, ни страшно, ни горестно, ни тоскливо. Он просто появился на свет – и всё тут.

Выцветший текст в пожелтевшем городском журнале внёс вихрем в его голову новое осознание себя.

Теперь Эрик был не просто парнем, которого приютил городок, он был настоящим Чужаком.

Но он был таким не один, не сам по себе. Когда-то в этот город попадали и другие Чужаки, и они становились местными, город их поглощал. Сколько времени это занимало? Они все теряли память?

В голове веером разлетелись сомнения.

Кто он на самом деле? Почему он оказался именно тут? Что с ним произошло? Есть ли связь его истории с историей автора, господина Пу?

Если вы не любите историю как науку, но любите её как литературу, то в вашей жизни обязательно наступит такой момент, когда вы пожалеете о своих предпочтениях и по необходимости начнёте любить историю именно как науку и ненавидеть как литературу. И так будет до тех пор, пока вы не признаете ценность обеих и не исключите одну из них из системы своего миропонимания навсегда.

Остальные журналы были посвящены событиям городской жизни – открытию фонтана на центральной площади, юбилею университета, пожару в частном отеле, воспоминаниям долгожителей и прочему. Каждая статья сопровождалась фотографиями, по всей видимости, сделанными самим автором. Они все были цветные, но на некоторых краски поменяли свой оттенок.

Эрик пролистал всю подшивку до конца, делая закладки на тех статьях, из которых можно было бы сделать кое-какие выписки для лекции, и уже хотел закрыть последний журнал, как на глаза ему попалась фотография маленькой рыжей девочки в коротком белом платьице на фоне большого красивого поля, где-то вдалеке виднелся лес. В руках девочка держала горшок с неизвестным цветком, она была очень хмурая и щурилась на яркий солнечный свет. Рядом стоял сам автор, господин Пу. Подпись гласила: «Первый день моей дочери в Луунвиле».

Чувство злости было настолько Кевину несвойственно, как это бывает несвойственно огромному домашнему псу, по которому топчутся маленькие дети, тягая здоровяка за уши и засовывая пальцы ему в нос. Но в вечном бурчании и бормотании он никогда не мог себе отказать. В своей густой бороде он спокойно скрывал изогнутые в ухмылке губы, но сдерживать себя и не высказывать всему миру своё недовольство было выше его сил.

– Кевин, у меня есть к тебе разговор, и… ты уж прости меня, но он потребует от тебя извлечения твоих трагических воспоминаний. Можешь не отвечать, конечно, это я так, по-дружески…

Бородач удивлённо поднял на него глаза. Он был в старом фартуке, с метлой в руках, наводил порядок на садовой площадке возле пансиона.

– Джон? У тебя вся куртка в пыли, – вместо ответа произнёс он. – Нашёл что-то интересное в библиотеке?

«Конечно нашёл. Вон какой у него несчастно-обеспокоенный вид. Наверняка уже начал откапывать чужаков нашего городка. Так скоро и до меня доберётся».

Эрик кивнул. Ему не терпелось поделиться своей находкой, и Кевин был самым подходящим человеком.

– Тогда держи метлу, мы поменяемся. Услуга за услугу. Ты метёшь – я говорю. Ты поливаешь цветы – я отвечаю на вопросы. Ни один труд не должен остаться неоплаченным.

Что-то в этой фразе насторожило Эрика, но он молча прижал к себе скромный ведьмин инструмент, отмечая про себя, что с каждым днём его друг становится всё… тяжелее? Словно мысли прибивают его к земле, заставляя пускать корни, превращая в неповоротливое дерево.

– Итак, – наконец заговорил Кевин, – что тебя интересует?

Эрик на секунду замер.

– Ты… Ну… Я хотел спросить, всегда ли твоя семья владела этим пансионом?

– Конечно, ты же знаешь. Это наше дело вот уже много лет. Мой дед и дед моего деда застроили эту землю, до этого здесь был городской сад.

– И… ваша семья всегда жила здесь?

Хозяин не ответил, но, наклонив голову, выразительно посмотрел на парня, давая понять ответ всем своим видом.

– И… Ладно, слушай. Если ты всегда был тут, может быть, знаешь… Вдруг сохранились какие-то данные… о неком господине Пу?

– Конечно же. Кристоф Пу жил в комнате на третьем этаже, рядом с твоей. Но это было очень давно, много лет назад.

На такой ответ Эрик и рассчитывать не мог.

– И что с ним стало? Кажется, у него была дочь?

Казалось, бородач даже расслабился. Он задорно улыбнулся.

– Джонни, с ним всё хорошо. Он обзавёлся семьёй, работал в газете, кстати, как ты, но вёл рубрику о садоводстве, и почил несколько лет назад тихо-мирно в своей кровати от старости. Но если у тебя остались вопросы, думаю, ты знаком намного ближе, чем думаешь, с тем, кто может тебе помочь.

– А?

– Мне казалось, ты каждый день видишься с его дочерью.

«Любой труд должен быть оплачен». За свой допрос Эрик подмёл крыльцо, за свои мысли – полил все клумбы, но протирание подоконников было авансом, ведь на один вопрос Эрик не нашёл ответа: «Почему Кевин не удивился моим вопросам? Понял ли он, что я нашёл журналы? Понял ли он… что-нибудь?»

Сам же Эрик пока мало что понимал.

Ева Пу. Однако за целый год общения с ней он даже не поинтересовался должным образом о её семье. Он знал, что она была врачом скорой помощи в местной больнице, по воскресеньям гоняла на мотоцикле с местными байкерами, по субботам играла в гольф с местными богатенькими детишками и каждый вечер хотя бы на минутку забегала к нему – в местную газету, домой, в библиотеку, где бы он ни был, чуя его, как гончая.

Теперь ему казалось очень странным, что в его голове даже не появилась тень мысли – узнать… да хоть что-нибудь! Возможно, потому что её и так было в его жизни слишком много, копни он глубже, она могла бы стать передозировкой. Но это был непростительный просчёт, особенно сейчас, когда он начал чувствовать. Речь шла о настоящих чувствах, не книжных, не официальных, не плотских, а именно тех, которые делают человека человеком, – грубых и эгоистичных.

Если она всегда знала, где он, то наоборот эта связь не работала никогда.

Например, что она делала дома, чем занималась в конкретно те минуты, когда была не занята ни одним из своих «официальных» дел, Эрик не знал. Не мог даже предположить.

Почему-то ему вспомнился тот момент, когда он вернулся из мэрии домой, бережно сжимая свой паспорт, и на пороге по ту сторону комнаты стояла она, с распущенными рыжими волосами, с распахнутыми огромными глазищами, и держала торт. Это был самый обычный торт с одной свечкой.

– У тебя сегодня день рождения, Джонни, – сказала она, – задуй свечу и загадай желание.

– Ты просто чудо, – улыбнулся тогда Эрик.

– О нет, я сущий дьявол, поверь.

И она подарила ему подарок – золотую зажигалку с гравировкой «Э». На самом деле, она и так ему принадлежала, ее нашли несколько позже, когда полиция осматривала место происшествия. Сначала зажигалка просто лежала в коробке с его вещами, которым не придавали особого значения, но перебирая их и обнаружив предмет с золотой выгравированной буквой, Ева сочла очень символичным вернуть его хозяину именно в день «перерождения».

– Если ты мне понадобишься, я всегда буду знать, где ты. Она работает как магнит. Как ментальный компас. И я всегда приду к тебе, если ты будешь во мне нуждаться.

Страх никогда не сковывает, как пишут в книгах. Страх бьёт током. Кажется, что ты на секунду перестаёшь дышать.

Эрик даже почувствовал, как дёрнулась его рука. Ему захотелось швырнуть эту чёртову зажигалку подальше. «Так вот как она меня находит!»

Он взял себя в руки. Всё это чушь собачья! Ровный вдох, ровный выдох. Всё это чушь собачья. Ещё вдох, выдох через нос. Она сказала это просто так, начитавшись дурацких комиксов про супергероев, а у него слишком много стресса в последнее время, он перенервничал, перегрелся на солнце, ему нужно расслабиться и не накручивать себя.

«Я позвоню ей», – решил он.

Она была дома, и, как ни странно, это был первый раз за весь год, когда он увидел её дом.

До этого ощущения были как во сне – ну есть у неё дом, и хорошо. Всё это было неважно.

Ругая себя последними словами и не находя логического объяснения ни одному из своих действий (в общем, как и действий окружающих), Эрик поднялся на крылечко небольшого дома с огромной крышей, которая нависала над верандой, словно гигантская капля, и позвонил в дверь.

Чуть дёрнулись занавески – как показалось, и дверь тотчас распахнулась.

Она была великолепна. В огромной пижаме, которая была закатана в манжетах в несколько раз, словно принадлежала кому-то другому, она выглядела маленькой и хрупкой. Но упрямая копна огненных волос непослушным веером торчала из-под заколки. Глаза-блюдца растерянно глядели на него, пожалуй, даже немного с тревогой.

Эрика захватила волна нежности. Казалось, всё в этом мире неважно – кроме неё, такой маленькой и такой тёплой.

Он шагнул ей навстречу и крепко сжал в объятиях.

– Надеюсь, ты пришёл не для того, чтобы сказать, что ты меня бросаешь? Или уезжаешь отсюда? – прохрипела она.

«Уехать отсюда…» – эхом отдалось в его голове.

– Нет, конечно, просто я вспомнил, что никогда не был у тебя, и… что я очень соскучился, и… вот.

– Ты вспомнил? – с нажимом переспросила она, выпутываясь из его рук.

Иногда она спрашивала его о чём-то именно таким тоном. Это был тон, на который невозможно было не ответить. Будто слова сами выпрыгивали из его рта, даже если он не хотел отвечать, или собирался пошутить или сменить тему, или прервать разговор. О, нет-нет, не тогда, когда она спрашивала его так.

– Ну, нет, я не вспомнил ничего из прошлого, но просто… Я говорил с Кевином, он… И я был в библиотеке и нашёл журналы твоего отца… И ты… Ты же живёшь одна? – одни боги знают, сколько он приложил усилий, чтобы сформулировать хотя бы одну фразу внятно, заставив себя прекратить бубнить под нос не пойми что.

Она хмыкнула и шагнула вглубь комнаты.

– Если ты пришёл знакомиться с моими родителями, то опоздал на пару-тройку лет. Но если ты будешь просить моей руки и тебе нужно благословение, кто-нибудь из банды байкеров, думаю, сможет исполнить роль моего отца.

Эрик оглянулся по сторонам.

Первый этаж был одной большой комнатой-столовой-кухней-террасой с многочисленными окнами, где на подоконниках стояло неимоверное количество цветов. Мебели было немного: стол с бумагами при входе, стол обеденный с какими-то книгами вместо тарелок, пара стульев, разбросанных в хаотичном порядке, мягкий ковёр покрывал весь пол этажа. Зато кухонный уголок выглядел «живым» – на плите что-то горело, кипело, булькало, дымило, чайник возмущённо фыркал, сковородка потрескивала, но тарелка для всего этого – одна.

В дальнем углу была лестница, ведущая на второй этаж. Внизу стоял горшок с каким-то растением, и его плетущиеся ветви поднимались вверх по перилам.

– Знаешь, у тебя очень уютно, и я не понимаю, почему ты раньше не приглашала меня в гости.

– Ты никогда не интересовался этой стороной моей жизни, – пожала плечами Ева, помешивая что-то в кастрюльке, – бери тарелку и иди наверх. Хозяйка из меня не очень, но приятную компанию составить могу.

Эрик послушно потянулся за огромной тарелкой с ужином. В этом доме всё такое огромное?

На втором этаже было мансардное помещение, разделённое на две части. Первая служила хозяйке кабинетом: стеллажи с книгами и документами по обе стороны, посередине стол, также заваленный всякий всячиной. Казалось, здесь не было ни единой свободной поверхности.

Вторая часть, где стояла кровать и два кресла, находилась ближе к большому мансардному окну в стене-крыше, которое выходило на большое поле. Пейзаж напомнил Эрику фото маленькой Евы с цветочным горшком в руках. Возможно, оно было сделано здесь, рядом с домом?..

– Красиво, да? Я всегда ужинаю здесь. Мне очень нравится смотреть в окно, можно представлять, что за этим полем ничего нет, как будто мир кончается за моим домом. Как в историях о крае света.

Он обернулся на её гулкий голос. Она выглядела очень печально в своей не по размеру пижаме, волосы выбились непослушными завитками.

Он кивнул. Слова душили его. Это было ещё одно новое чувство в его копилочке – нежность.

Иногда он сам удивлялся, как сильно повлияло его прошлое на его настоящее. Конечно, у него нет памяти, он вообще не имеет своего места в этом мире, и всё такое прочее… Но та «авария», которая с ним произошла, отняла не только знания о людях, но и знания о тех чувствах, которые они могли вызывать. Он вспомнил, как в самом начале своей адаптации ему казалось, что весь мир вокруг вызывает у него не больше эмоций, чем обычные «натуральные» предметы: грусть-радость от солнца и ночи, голод-холод от усталости и перенапряжения, его «хочу» всегда были очень простыми и понятными. Но со временем он учился новым эмоциям, как ребёнок, заново открывая мир вокруг себя.

Они поужинали молча, она болтала ногами, и иногда уголки его губ кривились от какой-то очередной безумной мысли в её неуёмной голове.

Эрик чувствовал себя словно невидимым. Так бывает, когда ты попадаешь в неуютное или крайне непривычное положение, и самая выгодная позиция – затаиться, ждать и наблюдать за окружающими.

Наконец, когда уже стемнело и на небосводе сквозь окно стали видны крупицы звёзд, Ева поднялась со своего кресла и зажгла свет, прищурив глаза. Она выглядела так, словно решила какую-то сложную задачу, – довольной, но усталой.

– Мне кажется, или ты приходил что-то у меня спросить? – в лоб спросила она.

Не было смысла отступать, Эрик вышел из оцепенения.

– Да. Я… Нашёл статью о… о твоём отце, и пролог его статьи показался мне…

– Знакомым?

Он кивнул. Она тоже кивнула так, будто именно этого и ожидала.

– Знаю.

– Знаешь??

– Конечно. Я читала его работы – все, до единой – столько раз, что кажется, знаю наизусть каждую строчку. И я предполагала, что это лишь вопрос времени, когда ты доберёшься до городских журналов в этой дурацкой библиотеке. И утром, когда ты сказал, что тебя взяли на пост, я чуть ли не собственными глазами увидела сцену, как ты читаешь его труды. Боюсь даже представить, что за мысли у тебя в голове сейчас.

Её голос был таким печальным, что Эрику захотелось сказать обратное, разуверить её, крикнуть, что он ничего не читал и не находил!

– Ты пришёл узнать, откуда мой отец был родом?

– Я пришёл попросить тебя рассказать о себе, – почти прошептал Эрик.

– О Джон, ты пришёл совсем не за этим, – она улыбнулась. – Я расскажу тебе всё, что тебе интересно. Но сперва ты должен кое-что узнать обо мне. Моя история будет далеко не полной. Она и не может быть полной: дело в том, что, как и ты, я Чужак. Я родилась не в Луунвиле. Я ничего не помню, откуда я, кем была, кем были мои настоящие родители… Однажды я открыла глаза – и вокруг меня поле. Я была совершенно одна, без малейшего понятия, как сюда попала и куда мне идти. Всё «до» – полная темнота. Мне было страшно, и я даже не могла говорить, или плакать, или кричать… – Эрику показалось, что всё его тело сковал лёд, но Ева только сурово сдвинула брови и продолжала: – И тогда я встретила его, господина Кристофа Пу. Он занимался поиском каких-то редких полевых растений. Увидев меня, потерянного ребёнка, он не задал ни единого вопроса. Прошло уже столько лет, и ряд событий стёрся у меня из памяти, но я помню, как он привёл меня к себе домой – он тогда жил в городском отеле, разрешил остаться с ним, если я не хочу возвращаться к своим родителям. Я не хотела, конечно, потому что понятия не имела, где они. Потом мы переехали в этот дом, и, как видишь, я до сих пор тут. Папа умер несколько лет назад. Он был очень стар, но до последних дней писал свои труды по ботанике и выходил на поиски каких-то таинственных новых растений.

– Н-но… Ева… – слова застревали в горле у Эрика, он мог только хрипеть. Он обнял её, прижал к себе сильно, как мог. Так страшно ему ещё не было. Руки похолодели, сердце пропускало удары. Что за чёрт?!

– Я видел фото, где ты маленькая… – наконец выговорил он. – «Первый день моей дочери в Луунвиле».

– А, да. Это фото было сделано, конечно, не в первый день, а после того, как он официально меня удочерил. Оно сделано здесь, за домом, в первый наш день после переезда.

– Ты держишь горшок с цветком, такая забавная.

– Что?

– Ну, горшок, такой… – Эрик развёл руками, имитируя, как она держит горшок.

– Нет, вообще-то нет, – серьёзно возразила она, – я терпеть не могу, честно говоря, растения в горшках. Я считаю, что это как держать животных в клетках. Цветы должны быть на воле, в земле, где их корни.

Эрик недоверчиво покачал головой:

– Да у тебя весь первый этаж в горшках!

Ева, казалось, скрипнула зубами от досады.

– Эти не могут жить в земле! Они все нуждаются в доме. Они все пережили ужасную трагедию, во время пожара…

– Пожара? – диалог стал похож на строчки из какого-то нелепого комикса.

– Ну да, пожар в поместье семьи Кевина, где сейчас пансион. Ты же там живёшь, я думала, вы друзья с хозяином.

– Подожди, пожалуйста, я не совсем понимаю.

Ева дёрнула головой.

– Я же тебе сказала, мы жили тогда там с папой, и когда наш дом уже был готов, мы как раз днём переехали и должны были утром следующего дня забрать остальные вещи. И той ночью вспыхнул страшный пожар, не выжил никто… Его тушили всем городом, и отец забрал оттуда несколько стеблей, выходил их. Им нельзя в землю…

История всё сильнее напоминала какой-то бред, откровенную чушь. Эрику захотелось сбежать. Просто-напросто выскочить на улицу.

Поболтав ни о чём – пара воспоминаний, как они с отцом то, как они с отцом сё, они обоюдно решили, что им обоим пора отдохнуть. Ей – перед ночным дежурством, а ему – от неё.

Спускаясь по лестнице, он краем глаза заметил на заваленном столе рамку.

– Твоё фото? – спросил он, повинуясь скорее интуиции, чем здравому смыслу.

– Ага, кстати, то самое. Я как раз тебе докажу, что никакого горшка нет!

О нет, горшок-таки был! И ещё какой.

Это было точно такое же фото, выцветшее от времени, на котором господин Пу стоял на фоне поля, как уже известно, прямо за этим самым домом. Подпись гласила: «Первый день моей дочери в Луунвиле». Только Евы на этом фото не было. Рядом с Кристофом стоял… огромный белый горшок с экзотическим цветком. Листья у цветка были белые-белые и свисали немного вниз, как юбка платьица, а сами цветы были огненно-рыжими… Как волосы у Евы.

Если читателю когда-нибудь приходилось драться или падать с велосипеда – и ударяться затылком, он может представить себе, что Эрик ощутил в этот момент.

Вот теперь он был здесь точно Чужаком, самым настоящим.

Он почти не запомнил, как закончился этот день, как он попрощался с ней, как вообще добрался по малознакомой улице от её дома к себе. Эрик очнулся, только столкнувшись – ну кто бы мог подумать! – с Флешем у парадного входа в пансион.

– Трудный день? – спросил он, придерживая его за локоть, когда тот попытался покачнуться на ступеньках.

– Что-то вроде, – кивнул «Джон». Спорить не было сил, к тому же хоть кто-то «живой» сейчас был просто необходим рядом. Пусть это и странный парень, который, похоже, не дружит с головой. Хотя… Эрик теперь не был уверен, что сам с ней дружит.

Извинившись, что пропустит оговорённую игру в карты, и сославшись на страшно плохое самочувствие, он затопал в свою комнату, но на верхней ступеньке обернулся, увидев Кевина, и воскликнул:

– Кевин, брат, а скажи, Пу тоже здесь жил? С дочерью?

Флеш вскинул голову с любопытством.

Кевин пожал плечами.

– Ещё до пожара какое-то совсем короткое время они жили здесь, а потом переехали в свой дом. Но Ева не была его родным ребёнком. Он никогда не был женат, поэтому просто удочерил кем-то потерянную девочку. Бедный человек…

Ну, конечно же. По-другому не могло быть.

Луунвиль был городом Чужаков, и Эрик задумался, сколько ещё их таких здесь?..