Две путёвки для амнезии

– Я уже позвонила в ООН!

– Да не в ООН, а в ОМОН!

– Какая разница! Всё равно приедут, когда уже сгорим!

– Огню нетути, а дымок чую!

– Ниловна, а ты на ночь молилась?

– Да вона! – уже беженцы к остановке подались!

– Да это Петровна с сынком!

– И хромой с ними!

– Вона! пожарка!

– Да автобус это!

– За нами?

– За беженцами! Я ж в ООН сэмээску кинула!

– В ОМОН, дура! Перехват идёт!

– Сам облезлый! Окурок сщас твой искать будут!

– А автобус ушёл!

– А Посоховы?

– Успели, пиши теперь письма!

– Ни огня, ни пожарки, ни дыма! Куда власти смотрют?

– Участковый – в окно вон смотрит, из машины!

– Кузьмич приехал?

– Чё зачитывает, его бабушку?

– Дал полчаса – и чтоб никого!

– Эвакуация, Дормидонтовна?

– Всех посажает! За организацию паники!

– Психи деревянные!

– Чё, не будет пожару?

– Нет! Отменяется!

– Так завтра же только 13-е!

– Чё? Завтра пожар будет?…

И так ещё с часик, наверно, деревня аукалась и ждала пожарку из ООН, когда семья Посоховых уже упёрлась в последний барьер разлуки – в стойку зоны ожидания в международном аэропорту Шереметьево.

Конечно, всем вспомнился марш «Прощание славянки» – он в центре сердца каждого. Но киски тоже ж печалились на всю тысячу вольт? По одной только строчке марша – «дрогнул воздух туманный и синий и тревога коснулась висков» – усатые чудики уже почуяли, что тоже связаны с человеками не только сосисками, но и непонятным синим туманом в 5.00 утра и тревогой впритык к виску: двадцать дней им не жить, а волноваться и горевать – как там их Ванечка, у кого завсегда водятся… «Ну, да, сосиски!!! Но причём тут они!!!.. – дирижировала плачем у калитки Морфяка. – Завсегда – значит, вечно! А вечных сосик не бывает! Вот они – люди: меряют нас сосисками! Всё на свете меряют на свои мозги штампованные! А завсегда – только добро! У Вани завсегда ручки добрые – потому что в его руках… да! и они – сосиски! – но и молочко! и кусочки в соусе в пакетике! и колбаска „Папа может“! и… и можно выспаться! на его диванчике! и всласть повыделываться! – не у хрендаря же старого с палкой, чтоб его подушки в валенки превратились! Ванюшенька!!!…» – и Морфяшка беззвучно застыла в горе. Послушная Палашка добавила к слёзам сестрички: «Его папанька и шкурки полиэтиленовой от сосиски не бросил, нюхнуть хотя бы!..»

А Галина Петровна пусть не знала про штаб-трубача и полковника Василия Ивановича Агапкина, но печальные фанфары её сердца бились нота в ноту с вечным гимном непереносимого расставания. Есть всё-таки карма! Ведь там, в Крыму, окончательно сложилась жизнь нот нашего генетического музыкального кода. Сергей Петрович тоже ни диеза в музыке сфер, а мотивчик с армии помнил – «Прощай, не горюй…". Один Ванька напевал про тра-та-та котов: «Мы едем, едем, едем в далёкие края…". Ванька, знающий о счастье только по отменённым урокам, а угадал: счастливее его и его соседки по креслу впереди в их самолёте, ждущего вылета за стеклом буфета, в списке амуров пока никто из пассажиров не значился. Тут сердце Галины Петровны всё же не вынесло вида своего хорохорящегося деда и отмерило по пятьдесят грамм на притихшие души.

Облака под самолётом уже спрятали землю, с городами, людьми. «Вот, где сейчас, милые мои соотечественники, летящие с нами, парящие в заоблачных креслах, – где сейчас провожавшие вас? Вы ж уверены, что они, если пока и опечалены разлукой, но они все бодры и живы. За нами тысяча километров громадных, космических туч – а вы уверены в этом, уверены так же безоговорочно, как и я в том, что Ванина мама уже добралась домой, – Сергей Петрович тёр щеку, которая ещё хранила слёзы Галины Петровны. – И во всём-то мы уверены… Кто и что делает… и где сейчас… и где живёт… И де же он живёть?… – уже заулыбался он. – Вы не знаете, где живёт Шекспир? – и пятьдесят грамм коньячка, ещё шереметьевского, уверенно отвечали: – За Мытищами! В Петушках и Бабенках! Там добрые люди живут. Что, Вильям Иванович хуже их?.. Вона, Джульетты по всем газонам прыгают – а ему в Бабенках нельзя?!!.. Вон, в Симферополе, Василий Иванович Агапкин в погонах…» – и уже вслух продолжил: «Да, мы с удовольствием, если повторите!» – это Сергей Петрович игриво повернул тёпленькую мордочку к стюардессе с подносом минералки. Он передал стаканчик Ване, и виновато улыбнулся бортовой нимфе: «Же не манж па сис жур!» – и взял себе сразу два стаканчика. Один выпил тут же. За иллюминатором облачка махали Сергею Петровичу пушистыми ручками. Он вслух замурлыкал знаменитый марш Василия Ивановича, замахал в такт ремнём безопасности. Пассажиры рядом заёрзали, но дама в кресле впереди повернулась на бравурные ноты Сергея Петровича и приветливо улыбнулась: «А я вас помню. Давайте знакомиться. Алиса Кирилловна Земледельцева».

III. ОДНИМ КУРСОМ С ДАШЕЙ

– Оч… чень приятно… – вздрогнул Сергей Петрович и стал запихивать ремень за спину, – я рад… если вы рады… Сергей Петрович Посохов. К Вашим услугам, – приосанившись, он уточнил: – И одновременно – папа пассажира слева. Юного джентльмена зовут Ваня.

Алиса Кирилловна выглянула из-за спинки кресла:

– Здравствуй, Ваня. Твоего папу я видела в авиакассе в «Карусели». Получается, мы оба брали билеты на этот рейс. Я мама Даши, она летит со мной.

– Здравствуйте, – вежливо буркнул юный джентльмен.

Ваня ещё не успел рассмотреть любопытную тётю, а над креслом впереди уже выросли весёлые «иллюминаторы»:

– Ой, покажите мне джентльмена!

Ваня автоматом был готов «закинуть ногу на ногу и поднять цилиндр», но застыл: в такие глазища он ещё не смотрел, вернее, на него ещё так не смотрели – и такие «удивлялки»! Смешливые щекотные лучики «обыскали» его и их хозяйка задорно объявила:

– Говорят, что у джентльменов бывают имена. И у меня два имени: Даша и Дарья.

– Иван да Ваня, – очухался аэроджентльмен.

Папа его поддержал:

– Это суровая правда, Дашенька.

Алиса Кирилловна быстро вставила:

– И мы Дашу забыли научить лгать.

Все рассмеялись. А бедный Ванька переворачивал себе мозги: «Кто ж прилепил тебе на шею, Дарья Иксовна, такое чудо?! Кривлякой-ломакой совсем не пахнет. С такими данными повыделываться – и не заметили бы!»

Папа вскинул руки:

– Люди, нас за шум не вытурят?