Городище

Пустырёва, увидев лежащего работника, забеспокоилась:

– Что с ним? Перепил что ли?

– Переработал! – с издёвкой сказал дворник с квадратной челюстью.

– Это кто там сачкует? – похлопала она громко в ладоши Архивариусу, как в детском саду детям.

Он вскочил с места с радостным лицом и с энтузиазмом включился в общую работу. Отодвинув двух мелких работников, тщетно пытавшихся перетащить батарею, Архивариус взвалил её на грудь и направился к бункеру. Пустырёва смотрела на него с любопытством и любовалась его мощью. Архивариус швырнул батарею в бункер, который издал громкий металлический скрежет и выпустил из себя столб пыли.

– Полегче! – засмеялась Любовь Семёновна. – Бункер сломаешь, медведь!

– Опять не так! – загоготал Архивариус и подошёл к начальнице. – Это потому, что общая гребёнка меня не берёт. – Он встряхнул своими спутанными длинными космами. – Кстати, сегодня вам должно повезти в любовных делах. – Архивариус поймал рукой из воздуха невидимый сгусток энергии и растёр его пальцами. – Да, так и есть. Венера вошла в ваш знак.

– Вы полагаете? – томно спросила она и стрельнула по нему глазами. – Если бы…

– Всё зависит от вас, – понизил голос работник, – не упустите свой шанс.

Пустырёва рассмеялась.

– Спасибо за информацию, – сказала она. – Может быть, я вам позвоню. Нет, лучше вы.

– О, непременно! Я приглашаю вас в парк культуры! Нет, лучше в Серебряный бор! Обожаю кататься на водном велосипеде, – расплылся в улыбке Архивариус, но вдруг заметил в бригаде какой-то непорядок и заорал.

– Не бросать, варвары!

Он снова побежал контролировать мусор.

Невдалеке от пустыря остановился джип. Из него вышел авангардист Блюм в кожаном блестящем комбинезоне и такой же кепке. Костюм его был стилизован под работягу, но во всём его облике бросался в глаза парадный лоск. Он прошёлся, поглядывая на пустырь, приставил к глазу фотоаппарат и нажал на кнопку прибора. Когда Пустырёва распорядилась работами, спустилась с пустыря на тротуар и поравнялась с владельцем джипа, она вдруг остановилась в растерянности.

– Блюм?

Молодой мужчина оглянулся.

– Люба?

Они смотрели друг на друга и улыбались.

Любовь Семёновна вспомнила случай семилетней давности. Она тогда училась в театральном училище и подрабатывала дворником. Студентка вместе с двумя однокурсницами убирали один участок за временную комнату, которую им предоставили. Затем её повысили до техника-смотрителя, а ещё через пару-тройку лет Пустырёва стала директором ЖЭКа. Внезапная карьера удержала её от журавлино-небесных поползновений артистического мира, и она осталась верна синице-ручному коммунальному хозяйству.

Так вот, одетая в телогрейку Люба из последних сил гребла лопатой снег. Вязаная шапочка на её голове сбилась почти на глаза. Блюм, одетый с иголочки, нехотя помогал ей убрать участок. Наконец, он в отчаянии бросил лопату, снял лёгкий ботиночек и вытряхнул из него снег.

– Люба! – закричал он возмущённо. – Когда мы будем жить вместе?! Сколько мне можно окучивать тебя?! У меня уже мозоли кровяные!

– Как я не люблю авангардистов, – с презрением бросила недотрога. – Все они белоручки!

– Ну, и оставайся со своими грёбаными передвижниками! Бурлачка волжская!

– Чтоб тебя засосало в чёрный квадрат! – разгневалась Люба. – Вот тебе беленького для очищения! – Она бросила в него целую лопату снега.

Блюм в ярости метнул в неё ботинок, который ещё не успел надеть. Студентка пригнулась, и ботинок залетел в открытое окно легкового автомобиля. Окно закрылось, и машина уехала вместе с обувью. Авангардист вытер от снега лицо, перекошенное негодованием.

– Прощу всё что угодно, только не насмешку над чёрным квадратом!

Блюм поскакал в одном ботинке к остановке и запрыгнул в троллейбус.

– Всё! Больше никогда! Нэвэ мор! – закричал он из дверей общественного транспорта и бросил в Пустырёву второй ботинок.

Она проводила взглядом уезжающий троллейбус, смахнув обледенелой рукавицей слезу, затем подняла не долетевший до неё ботинок и отряхнула от снега.

Сейчас они смотрели друг на друга, пока Блюм не вскинул фотоаппарат и не сфотографировал улыбающуюся женщину, которая почему-то сразу стала серьёзной. Он бросил взгляд на пальцы её правой руки: кольца не было.

– Разведена, – пояснила Любовь Семёновна, перехватив его взгляд. – Ну да, семь. Семь лет мы с тобой не виделись.

– Плюс пять месяцев и… восемь дней, – добавил Блюм улыбаясь. – Прошу! – Он открыл дверцу автомобиля.

Автомобиль покатил по безлюдным утренним улицам.

– Видела тебя по телевизору, – заговорила Любовь Семёновна, закуривая сигарету, предложенную Блюмом. – Как же тебя сюда занесло, да ещё в такой час?

– Выбираю место под один любопытный проект. И, по всей видимости, уже выбрал. А ты… наверное, уже старший дворник?

– Нет. Я директор, – слегка смутилась она.

– Директор! Это ж надо! Кто-кто? – вдруг заинтересовался он всерьёз.

– Директор ЖЭКа.

– Прекрасно! – вдруг возликовал Блюм. – Мне бы вот в этом самом районе арендовать помещение под мастерскую.

– Смотреть будем сейчас?

– Любочка! – комически заплакал он от такой быстроты решения проблемы. – Так не бывает! Это просто волшебство какое-то!

– Налево, – уже командовала Пустырёва, и в глазах её вспыхнул хищный огонёк.

Через пять минут Блюм деловито ходил по полуподвалу, пинал ногой в перегородки и прикидывал на глаз будущую планировку. Пустырёва стояла в дверном проёме, прислонившись к косяку, и оценивающе наблюдала за своим экс-женихом.

– То, что надо! – заключил он.

– Маляров прислать? – мурлыкнула она.

– Так ты и эту проблему можешь решить! – обрадовался Блюм. – Тогда уж заодно и слесарей с плотниками! Понимаешь, Любочка, мне всегда была как-то неприятна эта суета. Отвлекает, знаешь ли, от главного…

Он подошёл к ней вплотную, задумчиво повторяя «от главного, от главного…» Любовь Семёновна закрыла глаза и потянулась к Блюму.

– Чёрт! – вдруг вспомнил он что-то и выбежал на центр помещения с озабоченным лицом. – Ведь со мной будет здесь жить Марья Булатовна! Надо создать для неё все условия. Она, Любочка, чрезвычайно капризна!

Пустырёва переменилась в лице.