Страна за горизонтом

«Ночной Чикаго, к которому мы подъехали по широчайшей набережной, отделяющей город от озера Мичиган, показался ошеломительно прекрасным. Справа была чернота, насыщенная мерным морским шумом разбивающихся о берег волн. По набережной, почти касаясь друг друга, в несколько рядов с громадной скоростью катились автомобили, заливая асфальт бриллиантовым светом фар. Слева – на несколько миль выкроились небоскребы. Их светящиеся окна были обращены к озеру. Огни верхних этажей небоскребов смешивались со звездами».

Жители Чикаго произносят название родного места как «Щщикаго», и в этом слышится особый шик. Главный город штата Иллинойс вытянулся длинной полосой вдоль берега необозримого, как море, второго по объему из пяти Великих озер. Собственно, этим и описывается архитектоника города: многокилометровые ленты бетонных и железных дорог, створы улиц, вечный непокой «города ветров». Ильф и Петров в комической сценке с неправильной парковкой их автомобиля и грозным чикагским полицейским подметили витающий здесь дух соперничества с Нью-Йорком, немаловажный для самоутверждения «столицы Среднего Запада».

Облик американских больших городов всегда поражал иностранцев. Анри Озер, профессор истории Сорбонны, посетивший США в начале 1920-х, писал: «Завод в Чикаго или скамейка в его метро в полдень – это настоящий этнографический музей».

«В парикмахерской на Мичиган-авеню, где мы стриглись, один мастер был серб, другой – испанец, третий – словак, а четвертый – еврей, родившийся в Иерусалиме. Обедали мы в польском ресторане, где подавала немка. Человек, у которого мы на улице спросили дорогу, не знал английского языка. Это был грек, недавно прибывший сюда, прямо к черту в пекло, с Пелопоннесского полуострова. У него были скорбные черные глаза философа в изгнании. В кинематографе мы внезапно услышали в темноте громко произнесенную фразу: “Маня, я же тебе говорил, что на этот пикчер не надо было ходить”.

– Вот, вот, мистеры, – говорил Адамс, – вы находитесь в самой настоящей Америке».

Грант Вуд «Американская готика», 1930

Шервуд Андерсон, которого нередко называют среди лучших литераторов двадцатого века, сказал: «Любой американец, много поездивший по родной стране, в конце концов оказывается в городе, который становится его домом. Можно родиться в городке или на ферме, но от большого города-дома не уйти никому. Для меня таким домом стал Чикаго».

Помимо Шервуда Андерсона немалое значение сыграл Чикаго в творчестве Теодора Драйзера, Эдгара Ли Мастерса, Карла Сэндберга. Последний посвятил своему городу немало выразительных строк:

Свинобой для всего мира,
Машиностроитель, хлебный маклер,
Хозяин всех перевозок,
Буйный, хриплый, горластый,
Широкоплечий город.

В Нью-Йорке долгое время высокомерно называли Чикаго «Западной деревушкой». Ко времени приезда сюда Ильфа и Петрова он стал вторым по числу жителей городом Америки и четвертым в мире. За пределами США Чикаго обгоняли только Лондон и Париж. Казалось, амбициозная «столица прерий» воплотила свои самые дерзновенные планы. Оставалось ли еще место для мечты на ветреных берегах Мичигана?

Небоскребы как здания и как философию придумали не на Гудзоне, а в городе у озера. Следующие сто лет прошли в борьбе за первенство, за самый лучший кусок неба. Ильф и Петров писали, что американские высотки «вызывают чувство гордости за людей науки и труда, построивших эти великолепные здания». Ретроспективно Чикагская архитектурная школа выиграла первенство, задав направление эстетических и функциональных поисков ХХ века.

Два события определили судьбу города: великий пожар 1871 года и основание Чикагского университета двадцать лет спустя. Как водится, в пожаре винили чью-то корову, опрокинувшую неосторожно оставленный в хлеву фонарь. Трехдневная огненная стихия практически полностью уничтожила центральную часть города, что позволило в дальнейшем перестроить и архитектурно преобразить столицу Среднего Запада.

Газеты писали, что размеры стихийного бедствия на Мичигане превзошли пожар Москвы во время войны 1812 года. Буквально несколько построек уцелело в огне. Самое известное из них – водонапорная башня, ставшая неофициальным мемориалом пожару. При любых других обстоятельствах это техническое сооружение, облеченное в угловатые формы неоготики, не представляло бы исторического интереса. После чикагской катастрофы водокачка оказалась старейшим зданием в центре города. По легенде, смотритель башни не покинул своего поста среди огненного хаоса и продолжал подавать пожарникам воду, а затем, чтобы избежать мучительной смерти, поднялся на верхний уровень и повесился. Местные жители считают, что призрак висельника иногда появляется в окне водокачки. Подобные истории никогда не смущали деятельных чикагцев, построивших вокруг башни новую, фешенебельную Мичиган-авеню, лучшую из улиц города.

После пожара 1871 года английская королева Виктория и видные политики Великобритании выступили с предложением пожертвовать книги в библиотеку Чикаго, но оказалось, что никаких публичных библиотек в городе не имелось. Поэтому первое литературное собрание разместили в уцелевшей водонапорной башне: книги хранились в резервуаре, а читальный зал был в ее кирпичном основании.

Первые сооружения «нового города» все еще копировали старосветские образцы. Мост через Чикаго-ривер смахивает на парижский мост Александра III. Самый крупный городской синематограф («Чикагский театр») фасадом повторяет Триумфальную арку французской столицы, а вестибюлем – версальскую часовню. Но в это же время зодчий Луис Салливен сформулировал основные принципы современной архитектуры («Форма следует за функцией»), а его ученик, Фрэнк Ллойд Райт, начал свои первые эксперименты с «органической архитектурой» в пригороде Чикаго Оук-Парке.

Новая эстетика урбанизма родилась, когда электричество стало вытеснять пар и появился лифт, внедрился стальной каркас, позволивший зданию расти в высоту, а люди познакомились с такими достижениями цивилизации, как сантехника, центральное отопление и вентиляция. Из этих прозаических, но необходимых вещей пассионарный дух пионеров Запада создал новаторские, мощные и запоминающиеся образы: из Чикаго в мировую архитектуру вошел силуэт делового высотного билдинга. И даже самое известное в «столице мира» здание на рубеже веков – «Флэтайрон» (Дом-утюг) на углу Бродвея и Пятой авеню – рождено людьми со Среднего Запада.

Америка настойчиво искала новый язык современного градостроительства. Несомненные успехи архитектуры двадцатого столетия остались за рамками русского травелога. Путешественники не увидели творений американского гения Фрэнка Ллойда Райта, хотя были совсем рядом: в Чикаго, Пенсильвании, Калифорнии, где находятся его главные работы. Создатель «органической архитектуры», он воплощал мечты о гармонии между строительными формами и окружающим миром. В 1935 году модель «Города широкого простора» Ф. Л. Райта выставлялась на Industrial Arts Exhibition (выставке промышленного дизайна) в Рокфеллеровском центре в Нью-Йорке. И в том же году началось строительство одной из архитектурных жемчужин Райта – «Дома над водопадом».

Америка предстала советским посланцам иной реальностью, другим миром, перевертышем за океаном. Фантастичен Нью-Йорк с его рекламным «дрессированным электричеством», невероятны гладкие дороги и технические новинки, и не менее фантастична американская природа с ее «неземными» пейзажами. При этом существует типологическое сходство СССР и США, стран-континентов, стран-утопий. Сравнения разбросаны по всей книге, иногда фельетонного характера, но зачастую иносказательные.