Все о рыбалке (сборник)

Маян – озеро совершенно замкнутое, не имеющее никаких истоков; через это, во-первых, пищевые вещества, состоящие из многочисленных гниющих растительных остатков, которые служат через посредство мормыша и других ракообразных, равно как и личинок насекомых, а также и непосредственно к увеличению прироста рыбы, не уносятся в реку, а, так сказать, капитализируются; во-вторых, сама рыба не имеет никакой возможности уйти в реку или другое озеро. Рыбопромышленники, конечно, косвенным образом озаботились о равновесии между пищей и ее непосредственными потребителями – рыбами, но жадность их не могла все-таки исчерпать громадного рыбного богатства этого огромного озера и имела следствием больший прирост. Наоборот, в один год отдыха прирост этот уменьшается в значительной степени; после трехлетнего прекращения ловли неводом она здесь почти прекращается, и главную массу рыбы, остановившейся в своем дальнейшем развитии, составляет мелочь: является необходимая потребность, так сказать, процедить рыбу и через это дать возможность мелкой достигнуть к следующей зиме вдвое большей величины. Таких предусмотрительных арендаторов, однако, почти вовсе нет; вся деятельность их в этом отношении заключается единственно в невольном, даже вынужденном выбрасывании рыбы, пойманной весной в т. н. садки, т. е. кормные озера. Польза же подобных отдыхов очевидна до такой степени, что непонятно, почему большинство рыбопромышленников не следует этому необходимому правилу: факты говорят положительно, что озеро совершенно выловленное, т. е. дающее большею частию холостые тони, через 3–4 года дает уловы, каких не запомнят и старожилы, и один-два года такой благоразумной ловли дает больший доход, чем двенадцатилетняя аренда при непрерывной ловле неводом.

Маян, однако, не глубок – не глубже 5–6 аршин, и эта относительная мелкость несколько уменьшает его прочность на будущее время и не так обеспечивает одинаковость уловов, как это мы видим в горных озерах, глубина которых не дозволяет выловить всю рыбу и дает возможность ловить в одинаковой мере целые десятки лет. Однако, как мы уже видели, и здесь косвенным образом пополняется убыль рыбы: годами она уходит в глубь, недосягаемую неводом, и держится там в продолжение всей зимы; необходимым следствием этого трудно объяснимого обстоятельства является значительное увеличение уловов следующих зим.

В этом отношении, т. е. в отношении глубины, Тарталым, имеющий до 3-х, даже более сажен и принадлежащий к числу озер средней величины, занимает первое место между Шадринскими озерами; вследствие этого он ценится арендаторами сравнительно очень высоко, значительно выше гораздо большего, но мелкого Айдакуля. За всем тем, независимо от больших или меньших удобств вылова, можно положить за правило, не переходя, впрочем, некоторых границ, что так как с уменьшением глубины озера количество пищевых веществ не уменьшается, а увеличивается, то при одинаковом пространстве озеро, имеющее вдвое большую глубину, будет в состоянии пропитать только немного большее, иногда даже меньшее количество рыбы.

Положение это имеет, однако, некоторые пределы: лучшим примером для этого может служить уже отчасти знакомое нам Увельки, где, несмотря на огромное и постоянно увеличивающееся количество пищевых веществ, рыба вследствие постепенного мельчания озера постепенно уходила через исток в реку Караболку, частию выловилась, частию вымерзла или погибла от летних повальных болезней. Между тем еще очень недавно это огромное пересыхающее озеро в богатстве рыбы не уступало Маяну; но одна суровая зима, в которую оно вымерзло, затем сухое и жаркое лето окончательно истребили, частию выгнали всю рыбу; озеро, служившее, по-видимому, неисчерпаемым источником дохода и продовольствия окрестных башкирских селений, сразу потеряло все свое значение и превратилось в огромную, совершенно бесполезную лужу, из которой впоследствии образуется обширное и все-таки более полезное болото. Исчезновение рыбы, в свою очередь, имело последствием видимое уменьшение количества и разнообразия водяной птицы, которая если и до сих пор весьма многочисленна на Увельках, то единственно потому, что не осталось более никаких других потребителей огромных запасов пищевых веществ, которые заключает в себе это озеро.

Область озер в Пермской губернии не ограничивается, однако, вышеприведенными местностями Екатеринбургского и Шадринского уездов; она кончается несколько севернее Екатеринбурга и занимает некоторую часть Камышловского уезда, через который проходит граница чернозема и прежде сплошных березовых лесов: далее к северу и северо-востоку в Верхотурском и Ирбитском уездах начинаются уже бесконечные болота и низменные хвойные леса; вся местность принимает совершенно другой характер, напоминает тундру Дальнего Севера, вероятно, имеет другое происхождение и, весьма возможно, обязана им именно Ледовитому океану.

Из этих окрайных вод всего замечательнее озера, расположенные на севере, вернее, на северо-западе от Екатеринбурга, в самом Урале и истоках Исети и Пышмы, берущих из них свое начало. Аятское и Верх-Исетское озеро, Таватуй, Балтым – все это озера, примечательные во многих отношениях, и об них можно было бы сказать многое, если бы дело могло обойтись без скучных и длинных подробностей. Вообще эти озера имеют уже несколько другой характер, отличный от Каслинских и Кыштымских: берега их более или менее болотисты, и они, так сказать, составляют переход к тундряным озерам, которые начинают встречаться, хотя в весьма ограниченном количестве, далее к северо-востоку и обыкновенно с течением времени рано или поздно образуют моховые трясинные болота. Это в особенности приложимо к Аятскому озеру, лежащему у подножия Урала и со всех сторон окруженному обширными болотами. Таватуй и Верх-Исетское озеро занимают тоже около пятидесяти верст в окружности и, следовательно, принадлежат к числу наибольших озер Пермской губернии, но они скорее могут назваться горными, а из второстепенных бассейнов Балтым уже во многом напоминает степные озера; вообще окрестности его составляют как бы оазис среди однообразия хвойных, исключительно сосновых лесов, которые в северо-восточном углу занимают огромное пространство, никак не менее 150 квадр. верст. Это одна из самых диких и пустынных местностей южной половины Пермской губернии, и в этом отношении с нею могут соперничать только т. н. Белые степи Красноуфимского уезда – обширная плоская, почти безлесная возвышенность, так сказать насквозь пропитанная ключами; последние дают начало многочисленным ручьям и речкам и обусловливают необычайно сильную растительность, почти достигающую человеческого роста и служащую приютом и убежищем северных оленей и множества косуль, которые собираются сюда летовать со всех окрестных дач.

Балтым представляет самое лучшее доказательство влияния окружающей древесной растительности на рыбное богатство озера. Несмотря на близость города, количество рыбы почти не уменьшается[21 - Это, конечно, всего более зависит от отсутствия неводного лова.], между тем как соседние даже большие озера не могут поравняться с ним в этом отношении: в последних рыба растет далеко не так быстро и, очевидно, имеет большой недостаток в пище. Это различие объясняется единственно окружающею растительностью и почвою: все эти озера, за исключением Балтыма, окружены сосновым лесом и имеют песчаное дно и песчаные берега; Балтым, напротив, окружен весьма смешанными и преимущественно березовыми рощами, растущими на почве, чрезвычайно изобилующей растительным перегноем. Последний, обязанный своим происхождением отчасти этим же лиственным лесам, в ряду питательных веществ микроскопической фауны озера имеет, очевидно, гораздо большее значение, чем песок, даже перегной хвои, вносимый в озеро; вообще можно принять за правило, что прибрежные лиственные леса имеют весьма сильное влияние на образование озерного ила и вместе с тем обусловливают и большее обилие рыбою. Рыбы в Балтыме действительно много, особенно окуня и ерша, опытному рыболову во время клева ничего не значит выудить два, даже три пуда рыбы, что при близости города[22 - Балтым находится в 18 верстах от Екатеринбурга.] составляет весьма немаловажное количество. Балтым замечателен еще в другом отношении и представляет любопытное, хотя почти необъяснимое явление: один год клюет в нем только окунь, другой – ерш. Последний имеет здесь даже большие размеры, чем в озерах Каслинского Урала, и о величине с балтымским соперничает только таватуйский ерш, достигающий полуторафунтового веса.

Мелкие немногочисленные озера Сысертьских увалов и довольно большие бассейны на границах Камышловского уезда замечательны более по отношению к птичьему населению, чем по рыбным ловлям. На небольших озерах близ Соснового выводится необыкновенное количество лебедей: здесь их десятки, даже сотни пар, гнезда расположены в нескольких аршинах одно от другого, даже рядом, подобно гнездам чаек и крачек на островах, лавдах Каслинских и Шадринских озер. Камышловские пограничные озера заслуживают внимания по громадному количеству пролетных казарок, которые десятками тысяч останавливаются здесь каждую весну и осень, нередко минуя прочие, более южные озера Зауралья. Судя по всему, Шаблиш, Куяш[23 - Это озеро не надо смешивать с другим того же названия, которое лежит южнее, ближе к границам Челябинского уезда.] и др. служат первою станциею, первым местом отдыха и пищи этих птиц, которые хотя выводятся несколько севернее, в Камышловском, Ирбитском и Верхотурском уездах, но исключительно живут на дальнем Севере, на бесчисленных островах устья Оби, где тоже гнездятся общественно, но в несравненно большем количестве, чем лебеди близ Соснового.

Большинство немногочисленных озер северо-востока Пермской губернии в Верхотурском уезде принимает уже тундряной характер и в большинстве случаев имеет вид совершенно замкнутых бассейнов; чаще и чаще встречаются полузатянутые и вовсе затянутые трясиной озера; моховые болота – некогда бывшие озера – занимают огромные пространства. Единственными обитателями этих озер являются карась и озерной гольян, самые неприхотливые представители ихтиологической фауны; чебак, столь многочисленный в мелких степных озерах с песчаным дном, здесь уже является настоящею, хотя и весьма редкою речною рыбою и нисколько не отличается от обыкновенной среднерусской плотвы, между тем как на юге он имеет некоторые, хотя и несущественные, отличия.

Вообще карась и озерной гольян во всех Зауральских, исключительно в горных и тундряных озерах, а чебак в степных, составляют виды наиболее устойчивые и безразличные к изменениям озера. Между глубокими и обширными проточными озерами, изобилующими всякого рода рыбой, и озерами, подобно Увелькам, окончательно лишившимися своего рыбного населения, существует множество переходных ступеней. По мере исчезновения протоков, уменьшения глубины, обособления озера и его пересыхания исчезают различные виды рыб, и, наконец, смотря по свойству дна, озеро содержит только чебака или карася, реже оба вида вместе. Настоящие проточные горные, или приуральские озера – Иткуль, Синара, Каслинские и проч., – через которые протекают Синара, Теча и Исеть, имеют все породы рыб, водящиеся в этих реках, хотя, конечно, и здесь вследствие многочисленных условий мы встречаем перевес одних видов над другими. В небольших, но глубоких уральских озерах, имеющих только исток, мы не встречаем более многих рыб; прежде всего удаляются гольян (Phoxinus laevis), голец (Cobitis taenia), пескарь и веретея (?) (Cobitis barbatula) – собственно речные жители, только заходящие в озера, и по преимуществу зимой. Но во многих из них как налим, так и елец еще живут в продолжение некоторого времени, особенно после нереста.

По мере уменьшения глубины озера оба вида эти окончательно исчезают: налим, не находя там достаточно свежей воды, уже не доходит до него, хотя и продолжает жить в истоке; вследствие той же причины – мельчания озера и увеличения количества ила – елец тоже перестает посещать озеро. В таких все еще проточных озерах живут, однако, все остальные виды рыб, но по мере дальнейшего уменьшения глубины и увеличения иловатости исчезает из него язь; далее с постепенным уменьшением истока линь, доселе находивший все благоприятные условия для своего существования, удаляется, в свою очередь, и мы получаем третью категорию озер – полупроточных, к которым относятся Бердениш, Кожакуль, Куяш и мног. друг., где живут щука, ерш, чебак и карась. При дальнейшем обособлении бассейна протоки совершенно исчезают и озера освежаются временно весной или после проливных дождей притоком воды в бывшие протоки. В таких временно проточных озерах (Карагуз, Малый Аллак), с иловатым дном в особенности, количество ерша уменьшается, и, наконец, весной или осенью, он вовсе уходит отсюда, как это можно наблюдать в Куяше и Кожакуле, где ерш, прежде необыкновенно многочисленный, в последнее время почти совершенно перевелся. Вслед за ершом постепенно вылавливается окунь, уже не находящий удобных мест для нереста; в больших замкнутых озерах он, однако, еще может существовать, хотя чебак и карась или один из них, видимо, берут перевес над ним; но в малых замкнутых озерах окуня уже нет, хотя щука все еще продолжает держаться. При постепенном обмелении или затягивании озера трясиной щука исчезнет, в свою очередь, и мелкие озера с песчаным дном заключают только одного чебака, няшистые – только карася и озерного гольяна. При дальнейшем пересыхании даже полупроточного, но вымерзающего озера, как это мы видели на Увельках, жизнь какой бы то ни было рыбы становится немыслимой; один только карась еще может иногда прозимовать в глубокой няше хотя бы и мелкого озера, и вообще этот вид является наиболее индифферентным: озеро почти окончательно затянулось трясиной и превращается в зыбкое болото, а карась все еще живет в нем. Вообще же можно принять за правило, что для существования рыбы необходима глубина, несколько превышающая толщину льда, который иногда достигает здесь пяти, а на глубоких уральских озерах даже шести четвертей.

III

Мертвая тишина царствует на озерах, и это безмолвие, нарушаемое только человеком, который спешит воспользоваться ледяным покровом, чтобы извлечь из них наибольшую пользу, представляет резкий контраст той жизни, которая кипит здесь в другие времена года.

Но вот наконец март – наступает весна; все сильнее и сильнее греет солнце; тонкий наст уже не выдерживает днем тяжести охотника; с глухим гулом садится снег, и белая пелена его потемнела местами; почернели дороги. Еще в первых числах быстро тают неглубокие снега на полуденной стороне увалов и на рыхлых парах черноземной равнины, где уже показались глянцевитые грачи – первые весенние гости. Теплый ветер так и съедает снег, насыщенный дождем; горные ручьи текут все быстрее и быстрее; вода прибывает в них с каждым днем и постепенно заливает тонкий лед речек и рек, которые имеют здесь еще весьма незначительные размеры; наконец, в исходе месяца она подтачивает этот лед, остатки его всплывают и силою течения выбрасываются на берег на крутых заворотах реки или нагромождают в теснинах недолговечную, но нередко довольно высокую ледяную преграду, обуславливающую иногда значительные разливы рек в самом Урале. Но вся эта весенняя вода, принимаемая проточными озерами и задерживаемая заводскими плотинами, не оказывает, однако, почти никакого влияния на дальнейшее течение реки и в черноземной равнине, где неглубокие снега тают с большой постепенностью и большая часть снеговой воды уходит в рыхлую почву, разливы уже вовсе неприметны: здесь реки прибывают в незначительной степени и никогда не выходят из берегов.

Но увеличивающейся теплоте и напору речных вод долго не одолеть ледяного покрова озера, который, особенно на глубоких горных бассейнах, как мы уже видели, достигает громадной толщины. Прежде всего именно в середине апреля образуются закраины у устьев рек и ручьев; на непроточных степных озерах сначала тоже около этого времени отъедает берега в прибрежных камышах и тростниках: снег быстро тает на поверхности озера, весенние ручейки скатываются с берегов, и эта коренная и прибылая снеговая вода уходит в щели, образованные водяными растениями, постепенно увеличивает эти щели и превращает лед в решетчатую массу; последняя очень скоро рыхлеет и тает на месте.

На этих закраинах и скучивается вся масса прилетных водяных птиц, которые в скором времени разлетаются по местам или улетают далее на север. Но в начале весны почти все животное население группируется около устьев горных рек, и эти поймы до середины, даже конца апреля представляют самую оживленную и разнообразную картину. Обилие пищи привлекает сюда множество хищников, куликов, пташек, и вот почему первый момент прилета имеет место не на степных непроточных озерах, хотя они, как мы увидим, очищаются ото льда ранее горных, а в Урале.

Настоящий прилет птицы начинается по вскрытии горных рек, т. е. в конце марта; только орлы и беркута, иногда зимующие, показываются несколько ранее. В первых же числах в Урале начинает токовать по зарям краснобровый глухарь, дико ухает по ночам филин, и при этих звуках – вестниках наступающей весны, – звуках, нарушающих невозмутимую тишину бора, радостно бьется сердце охотника, которому уже наскучило однообразие зимней утомительной охоты.

Но вот на речных и озерных полыньях показались лебеди, далеко отдается в горах их звучный крик; вскоре к ним присоединяются гоголи и, неутомимо ныряя, охотятся за рыбой, почуявшей свежую, обильную воздухом воду. Прилетела скопа и, зорко высматривая рыбу, редко дает промах: от ее цепких когтей не избавляется и проворная щука, если только не оказывается сильнее своего врага и не увлекает его безвозвратно в глубину. Черный коршун уже хватает мелкую рыбешку, плавающую на поверхности; многочисленные трясогузки, неутомимо помахивая длинным хвостом, прытко бегают по берегу; в камышах прыгают болотные воробьи, подбирая осыпавшиеся семена; в прибрежных кардашах[24 - Лес на болоте.] свистят голубые лазоревки, прочие синицы и ранние пташки. Наступает апрель; горные речки разливаются все более и более, постепенно подмывают у своего впадения ледяной покров озера и наполняют последнее; лед отрывается от берегов и с каждым днем утончается. Быстро тает снег на озере, снеговая вода, образовав сначала наледи, уходит под лед, разрыхлив его; закраины образуются и в других местах, особенно в курьях – камышистых и травянистых заливах; лед синеет все более и более, только там и сям белеют снежные сугробы, нанесенные снежными метелями около прорубей; скоро он будет уже не в состоянии сдерживать рыбаков и глухо трещит даже под досками, подкладываемыми для большей безопасности; берега все более и более отъедаются, и закраины образуют, наконец, узкое, неправильное и быстро расширяющееся кольцо. Главная ледяная масса остается, однако, неприкосновенной до конца апреля, а на некоторых горных бассейнах и гораздо долее.

Еще в первых числах месяца на очистившихся разливах рек и на закраинах озер появляются многочисленные породы уток, крохали; целыми тучами летают большие рыболовы; в камышах гогочат стаи гусей, которые, впрочем, скоро вместе с кряквами переселятся в болото, далеко не дождавшись окончательного вскрытия озер. В воздухе уже слышится то заунывное курлыканье журавлей, напоминающее валторну, то свист утиных крыльев или токованье бекаса; на прибрежных лугах, надоедая своим пронзительным криком, кружатся, ловко перевертываясь на лету, десятки, сотни пигалиц, а в курьях зорко стерегут рыбу ленивые, неподвижные цапли.

Обратимся, однако, к главным – подводным обитателям озера. Вообще вся рыба, почуяв полую воду, выходит из глубины, жмется к берегам и идет в ручьи и реки против течения. Этого требует и самый организм их, нуждающийся для развития икры в большом количестве воздуха, что в особенности относится к рыбам, в скором времени начинающим нерест: ельцу, щуке, язю, которые все мечут икру, как только начнут образовываться закраины.

Прежде всех еще в середине апреля нерестится, или, по местному выражению, играет, елец. С первых чисел месяца целыми массами идет он из озер в ручьи и реки; вообще он мечет икру только в проточной воде и может жить только в проточных озерах, да и там придерживается ходовой воды. К середине апреля здесь не остается ни одного ельца; даже прошлогодние, не имеющие икры, следуют всеобщему стремлению и вместе с икряниками и молошниками, вдвое малочисленными и отличающимися от самок беловатыми зернышками на чешуе, особенно заметными на голове, входят в быстротекущую воду и, если бы человек не старался всюду расставлять преграды этому движению, дошли бы почти до самых верховьев, где во всякое другое время года живет только один гольян.

Еще прежде, в марте, когда елец выходит из глубоких озерных ям, где он «словно потеряется» на всю зиму, ловят его в большом количестве на мормыша или червяка, если трудно бывает достать первого, что в это время – самую горячую пору для уженья – случается довольно часто. Но все-таки эта добыча ничтожна в сравнении с количеством, добываемом позже, во время самого нереста, который имеет место около 12–15 апреля. Так называемыми мордами, которые, в сущности, не что иное, как среднерусские верши, ловят их целыми возами и, конечно, продают за бесценок. В самый разгар хода в одну и ту же морду рыба набивается по самое горло по пяти раз в день, что составляет приблизительно до 10 пудов.

Рис. 2. Цапли (Ardea cinerea)

Играет и ловится только двухгодовалый, 2 1/2–3-х вершковый елец и старые; большая часть годовиков уходит через прутья не особенно частой морды. Самое метание икры производится, подобно большей части рыб, целым руном, почти всегда составленным из рыб одного возраста, всегда в прибрежных осоках. Икра выпускается здесь целыми грудами; в конце апреля все плоские берега Вязовки, Булдыма положительно улеплены ельцовою икрой, громадное количество ее поедается рыболовами, утками, воронами, которые все жадно истребляют и самих рыб, идущих густыми стаями; еще большая часть по спаду воды остается на мели ивысыхает, не достигнув окончательного развития. Ловля ельцов бывает еще добычливее, когда река внезапно сбудет и рыба очутится в ямах и побочных пересыхающих руслах; здесь ловят ее самым первобытным способом – подолами, штанами, завязанными на концах веревочками, и выбрасывают прямо на берег. Несмотря на все, молоди бывает еще так много, что количество ельцов убавляется в меньшей степени, чем какой-либо другой рыбы, но это зависит, конечно, не от количества икры, которая, напротив, отличается своею крупнозернистостью, но единственно от неудобства ловли неводом, который не в состоянии захватить глубоких ям, служащих исключительным местопребыванием ельцов в зимнее время.

Между здешними рыбаками весьма распространено странное мнение, что зародыш ельца образуется через слипание четырех икринок; подобный предрассудок существует и относительно развития щук; но, конечно, нечего и сомневаться в невозможности и нелепости подобного факта, в котором, однако, твердо убеждены и волжские рыбаки.

По окончании нереста, обыкновенно в двадцатых числах или исходе апреля, ельцы возвращаются обратно в озеро; в реке остается только небольшая часть, так как им далеко нет здесь того простора и того обилия пищи – обилия, необходимого для рыбы, изнуренной продолжительным постом, плаванием противу быстрого течения и, наконец, самим процессом нереста. Последний весьма любопытен и наблюдается едва ли не легче, чем у других рыб. С невысокой крутизны речного берега в неглубоких заводях, несмотря на помутневшие воды обыкновенно прозрачной, как кристалл, речки, ясно видны тысячи ельцов; ярко сверкая своею серебристою чешуею, исполняют они немногими виденную рыбью пляску; шум и плеск играющего ельца, вообще отличающегося своим проворством и живостью, заглушает журчание быстротекущей речки и бывает слышен за несколько десятков сажен. Елец, однако, довольно осторожен, и потому его можно наблюдать только при соблюдении достаточной тишины и некоторых предосторожностей, что, впрочем, вполне вознаграждается этим необычайным и невиданным зрелищем.

Рис. 3. Елец

Выметав икру, елец, значительно уменьшившийся в численности, идет в глубину озера и отдыхает там в продолжение недели; затем он снова подходит к берегам, где уже образовались очень большие закраины, и начинает жадно клевать на червяка, что бывает обыкновенно в конце апреля или в первых числах мая, когда у молошников уже не замечается более вышеназванных беловатых крупинок и самцы уже трудно отличаются от икряников. Этот непродолжительный отдых после нереста, уход ее вглубь и затем жадный клев – явления, общие почти всем рыбам.

В конце апреля, как было сказано, у большей части озер образуются большие закраины, но дальнейшая судьба ледяного покрова, представляющегося огромным, большею частию нераздельным островом, бывает весьма различна у горных и степных озер, и вообще надо принять за правило, что чем открытие местность озера, тем скорее очищается последнее. При сильных весенних ветрах, изменяющих свое направление, плавучая масса уже рыхлого и нетолстого льда прибивается поочередно то к тому, то к другому берегу; часть его выпирается на прибрежный песок и тает уже здесь; в центре постепенно образуются трещины, увеличивающиеся все более и более и, наконец, разъединяющие всю массу на несколько льдинок, которые при сильном ветре разбиваются на еще более мелкие и недолговечные куски; середина озера постепенно очищается, и льдины собираются уже к подветренной стороне. В глубоких горных озерах, имеющих более толстый лед и защищенных от ветров, отчасти и солнечных лучей близстоящими горами и увалами, окончательное вскрытие сильно замедляется; эта разность бывает иногда весьма значительна и достигает нередко десяти, иногда даже четырнадцати дней: часто случается, что на степных озерах не остается и десятой доли ледяного покрова, между тем как в Урале, хотя и не без риску, продолжают ходить, удить и даже ездить. Прежде всех вскрываются озера Шадринского уезда, не защищенные лесом; вслед за ними – степные озера Екатеринбургского – Чебакуль, Калды, Куяш; несколькими днями позднее очищаются приуральские бассейны, каковы Иртяш, Касли, Силач; еще позже Синара и после всех Ташкуль и Иткуль. В последнем лед держится на средине до вешнего Николы, иногда даже до 15 мая.

Сообразно с этим различием окончательного вскрытия различно и время нереста рыбы, который все-таки находится в некоторой зависимости от температуры воды, а иногда и вполне обусловливается ею. Возьмем для примера Каслинские озера. Вся весенняя рыба прежде всего играет в Силаче, в Синаре – 3–5 днями позже, спустя еще три дня – в Окункуле, Татоше; разница между нерестом одной и той же породы в Силаче и Иткуле достигает восьми, даже десяти дней. Со степными озерами это различие заметно еще более, и можно принять почти безошибочно, что нерест рыбы в 2-х различных озерах совершается столькими днями ранее или позднее, насколько ранее или позднее они окончательно расчищаются. Нельзя не заметить, однако, что в Каслинских озерах, соединенных между собою протоками, правило это для непосвященного покажется не совсем верным. Дело в том, что здесь почти всюду бывает так называемая сборная рыба, которая вследствие известной степени развития икры, частию унаследованной привычки, играет почти одновременно, как и в коренном озере. Отсюда происходит тот замечательный факт, что в проточных водоемах рыба играет не только более продолжительное время, но даже в несколько приемов, в несколько различных сроков, отделенных несколькими днями один от другого. Опытный рыбак, однако, очень хорошо знает, какая рыба мечет икру – коренная или пришлая; во-первых, последняя всегда гораздо многочисленнее первой; во-вторых, и чебак, и окунь, и щука, и проч. в различных озерах, смотря по составу и цвету воды, большему или меньшему изобилию пищи и вследствие других условий, имеют некоторые различия в окраске и форме, различия большею частию неприметные для непосвященного, но очевидные для зоркого и наметавшего глаза рыболова, выросшего на озерах. Рыба может прийти уже давно, но все-таки она сохраняет свою типическую окраску и форму, все-таки нерест ее совершается почти в то же время; но потомство ее уже мало отличается от коренных обитателей озера.

Во второй половине апреля озера, особенно степные, имеют уже весьма оживленный вид. Многочисленные и разнообразные пташки оглашают прибрежные леса и кустарники своим пением; в ивняках, мелодически посвистывая, прыгают ремеза, собирающие здесь материал для своих артистических гнезд, основа и донышко которых уже белеются на концах длинных ветвей развесистых берез[25 - Весьма редко в ивняке и никогда в камыше.]; в окраинных болотах свистят красноногие травники, пролетные кулички, и, завидев человека или собаку, безумолчно стонут долговязые болотные кулики, вместе с травниками и пигалицами составляющие главное болотное население. Первое время по прилете все эти кулики вместе с кроншнепами держатся на иловатых берегах или лавдах. В последних же скрываются еще гораздо ранее прилетевшие бесчисленные бекасы; неутомимо копаются они в жидкой грязи плавучих кочек, и в воздушной выси уже давно слышится их оригинальное блеяние, производимое сотрясением распущенного хвоста. На уральских озерах голенастое население гораздо малочисленнее, но зато оно имеет там других представителей: здесь по преимуществу раздается звонкий свист речного и лесного кулика (Т. glottis et ochropus) и жалобный писк перевозчика (Actitis).

Вся эта голенастая птица не принадлежит, однако, к настоящим обитателям озер: она только временно гостит на их берегах и островах и скоро окончательно перебирается в окрестные болота, даже сухие равнины, как, например, большие кроншнепы, или летит далее на север. Главные, коренные жители озер – лысухи, большие и малые гагары, красноголовые нырки, выпь, черные и белые крачки, маленькие рыболовы, составляющие три четверти пернатого населения озера, степного по преимуществу, – прилетают тоже около середины апреля, когда уже образуются большие закраины, очистятся все камыши, когда всюду в лесах расцветет желтый прострельник – первый весенний цветок Зауралья, в болотах заквакают лягушки, впрочем здесь немногочисленные, и под влиянием лучей апрельского солнца быстро начнет набухать березовая почка.

Около Егорьева дня, т. е. 23 апреля, в степных озерах начинает играть щука, которая в горных нерестится значительно позднее: в Иткуле обыкновенно около вешнего Николы, т. е. двумя неделями позже. В очень холодную весну игра щуки, да и некоторых других рыб, вообще запаздывает на целую неделю, и в холодный апрель в уральских бассейнах первая мечет икру даже в средине мая. Это, впрочем, весьма понятно и зависит от известных причин, но в низовьях Волги нерест щуки представляет весьма любопытное и пока совершенно необъясненное явление: известно положительно, что здесь она мечет икру почти после всех рыб, между тем как в верховьях и среднем течении она, как и у нас, нерестится очень рано, прежде чем реки, а тем более озера, совершенно очистятся от льда. Объяснение этого странного исключения из общего правила надо, конечно, искать в каких-нибудь особенных условиях нижнего течения Волги.

Рис. 4. Щука

В противоположность большинству рыб щука играет не рунами, а весьма небольшими артелями – штуки по три-четыре, в числе коих находится обыкновенно одна самка, так что молошников гораздо более икряников. Вследствие этого, очевидно, большая часть выметанной икры оплодотворяется, чего далеко нельзя сказать о другой рыбе, у которой, частию по недостатку самцов, частию по неправильному распределению их между самками, даже вследствие самой тесноты и безалаберной давки много икры и молок вытекает и пропадает совершенно понапрасну. При огромном количестве щучьей икры не было бы никакого сомнения в необычайном размножении этого хищника, в конечном истреблении всех других видов рыбы, за исключением окуня и хорошо себя отстаивающего ерша, если бы большая часть икры, выметанной щукой, не оставалась на высыхающих разливах и болотах, множество самой рыбы не пропадало таким же образом и если бы громадная масса щуки, необыкновенно смирной во время нереста, в чем ей уступает тогда даже язь, не делалась добычей человека и хищных птиц, например скопы, коршуна, белохвостика. Впрочем, двум первым достаются только небольшие щуки и щурята; большие, полупудовые, даже меньшие щуки уже в состоянии утащить своего неожиданного всадника в глубину, и последний – всегда смелая и цепкая скопа – платится жизнию за свою дерзость. Только белохвостики, далеко, впрочем, уступающие в ловкости скопе, пожалуй и коршуну, могут справиться с такими большими рыбами, которые в другое время очень редко делаются его добычею.

Щука мечет икру обыкновенно по третьему году, когда уже бывает здесь более полуаршина. Прежде всех играет не самая крупная, как у всех других озерных рыб, а самая мелкая, потом средняя и, наконец, самая большая, иногда даже с небольшими промежутками, отчего нерест продолжается чрезвычайно долго, дольше, чем у всех других рыб, – нередко недели две, что, конечно, тоже способствует ее более успешному лову. Много щук ловится еще перед игрой мережами, когда они только лезут в камыши и плавают у закраин. Самый нерест имеет, однако, место не здесь, а на самых мелких местах, в осоке, заливаемой водой озера, или реке; вследствие этого часто случается, что они заходят на далекое расстояние от русла реки или летнего ложа озера и нерестятся не только в пересыхающих болотах, но и на твердых, обыкновенных сухих берегах. В это время часто приходится наблюдать щук на такой незначительной глубине, что спина их высовывается из воды. Потом после внезапной убыли воды, особенно на разливах рек, им предстоит много отчаянных прыжков, и хорошо, если удается перевалиться или перепрыгнуть с разбега в текучую воду или хотя глубокую яму и «ширф»[26 - Т. е. шурф – яма, выкопанная золотопромышленниками.]. Без сомнения, множество этой рыбы остается на мели и рано или поздно делается добычей птиц и человека.

Наступает самая горячая пора для приозерного башкирского населения, где чуть ли не каждый вместе с тем и рыболов. Дело в том, что ельцы играют исключительно в уральских речках и ловятся, и то украдкой, заводчанами, а запрещение весеннего лова по смыслу заключаемого условия – хотя и здесь дело не обходится без некоторых притеснений со стороны арендаторов, – не касается самих вотчинников, главная масса селений коих расположена по берегам степных озер. Кроме того, щука водится не только во всех проточных, но даже и в так называемых карасьих озерах; при обширном распространении вместе с тем по своему количеству, величине и продолжительности нереста, который, заканчиваясь в одних озерах, начинается в других и длится иногда чуть не целый месяц, она представляет более верную и более ценную добычу, а также гораздо большее значение для жителей. Трудно хотя бы примерно вычислить все огромное количество этой рыбы, добываемое во время игры; ценность ее с наступлением теплой погоды, обусловливающей только местный сбыт, уменьшается вдвое-вчетверо; почти все население в это время, можно сказать, питается одной щукой, а потом во всю страду употребляет ее в соленом виде, но за всем тем численность ее уменьшается весьма незаметно, и прирост здесь более, чем у каких-либо других видов, вознаграждает каждогодную убыль. Впрочем, это объясняется отчасти и тем, что неводная ловля вряд ли доставляет большее количество щуки, нежели весенняя, и вообще относительно незначительна, что зависит от исключительности ее местопребывания и неудобства зимнего лова. Несомненно, по весу весенней добычи первое место между всеми другими рыбами принадлежит щуке.

Ловля ее весьма разнообразна и во многих случаях довольно оригинальна. Прежде всего, как только образуются небольшие закраины и вода начнет поглощать воздух, она подходит к камышам и всего охотнее плавает у самого края льда, что объясняется тем, что вода содержит тут наиболее воздуха, пузырьки коего освобождаются при таянии. Явление это свойственно, впрочем, всякой рыбе, а у щук выражено только несколько яснее. В это время, предвещающее скорое наступление нареста, обыкновенно ловят их мережами, и чем чаще запутавшаяся щука выпускает, бившись, икру, тем ближе эта с нетерпением ожидаемая пора. Проходит неделя, щуки начинают ходить уже целыми артелями: обыкновенно два-три самца, отличающиеся своею прогонистостью, преследуют одну толстую, как обрубок, самку; еще день-два – щуки окончательно теряют свою обычную осторожность, подходят к самому берегу озера, вступают в поднятые водой прибрежные болота и разливы речек; артели их уже представляются одною слившеюся массою: медленно и плавно самка то опускается на дно, то поднимается кверху, и темные спины увивающихся самцов иногда совсем высовываются из воды. Начинается самая главная, самая добычливая ловля. Башкирцы, а тайком и русские, ловят их сильями, колят острогой, бьют из ружья, огромное количество щук входит в тесный лабиринт котцов. С неподражаемою ловкостью, по колена в студеной воде подкрадывается башкирец к замеченной группе, не слышащей и не видящей его приближения, проворно накидывает на нее силок и вонзает острогу и, быстро затянув петлю или прижав ко дну свой семизубец, вытаскивает добычу – иногда целиком всю артель – на берег. Таким образом каждый рыбак ловит целые пуды, иногда даже десятки пудов щуки, но уже 15–20-фунтовый суртан доставляет много хлопот башкирцу, вообще не отличающемуся физической силой, и часто обрывает волосяной силок или выдергивает из рук острогу; поэтому добывается таким образом исключительно мелкая и средняя рыба. Гораздо удобнее стрелять крупных щук, и я сам был свидетелем, как башкирец убил из винтовки почти полуторапудовую щуку. Стрельба тоже весьма добычлива, но и здесь требуется некоторый, даже больший, навык, особенно когда приходится стрелять в щук, стоящих на некоторой глубине. Большею частию ловят и бьют их по утрам или перед закатом солнца: в полдень щук как-то меньше видно, и они, вероятно, отдыхают; игра продолжается, однако, всю ночь.

Щука не любит заезков, т. е. плетней, или ряда кольев с промежутками для морд, и обыкновенно старается обойти их около берега или же перепрыгивать через эту преграду, если она не возвышается над уровнем более аршина. Поэтому ловля в морды незначительна, а гораздо более попадает щук в котцы, которые специально назначены для них и карасей. Устройство котцов, почти не известных в Средней России и чаще употребляемых в северных губерниях, очень просто, но вместе с тем и весьма своеобразно. Это не что иное, как ряд воткнутых сосновых палочек или драночек, расположенных в виде четырехугольного лабиринта на расстоянии дюйма одна от другой и наверху переплетенных для крепости мочалой или бечевой; ряд этот начинается от черты самого дальнего стояния воды и сначала идет на большее или меньшее пространство перпендикулярно к берегу, а потом начинает делать завороты, расстояние между которыми должно быть не шире четверти, чтобы рыба не могла поворотиться и уйти обратно. Чем более этих заворотов, тем менее вероятности, что рыба уйдет из этой оригинальной снасти. Щука, да и всякая другая рыба, трущаяся у самых берегов, встречая эту преграду, поворачивает в сторону, а войдя в узкий лабиринт, уже не в состоянии выйти из него и вытаскивается сачком или просто руками.

Количество зеленоватой икры щуки значительно, хотя в этом отношении она и уступает окуню, карасю и многим другим рыбам: известный ихтиолог Блох насчитал в шестифунтовой щуке более 136 000 икринок; могу прибавить, со своей стороны, что средним числом вес икры приблизительно равняется третьей части всего веса щуки, а у крупной это отношение еще более. Такое обилие икры составляет причину ее обширного употребления простым народом, который солит ее в большом количестве. Эта соленая щучья икра продается, однако, весьма дорого – около 15, даже до 30 к. с. за фунт.

В последних числах апреля или позднее, смотря по местности и состоянию погоды, когда щука уже отыграется и лов ее уменьшается в значительной степени, начинается нерест язя, а затем чебака, между которыми существует такое же отношение, как между ельцом и щукой. За исключением заросших и полузаросших, где живет только один карась, почти нет озер, где бы не было чебака, который вообще по своему количеству и количеству особей по преимуществу не имеет себе соперников, между тем язь живет только в проточных и, следовательно, исключительно горных и приуральских озерах и, подобно ельцу, весь, целыми массами идет играть в реки и речки.

Еще в середине апреля выходит он из глубины на более мелкие места озера и уже не выказывает своей обычной осторожности и юркости. Давно отъело лед от берегов, снеговая вода разрыхлила его, несмотря на подкладываемые доски, трещит и обламывается он под ногами лошадей и людей, а весновка, имеющая главною целию лов этой сторожкой и ценной рыбы, добыча которой во всякое другое время ничтожна, все еще продолжается. Весновкою и заканчивается собственно неводная зимняя ловля; в весьма редких случаях, при особенно дружной весне, и то большею частию в степных проточных озерах, эта опасная весенняя ловля не имеет уже места – невод забрасывается и вытягивается при помощи больших лодок, называемых здесь баркасами. Но для этого необходимы или очень большие закраины, или сильный ветер, который бы угнал всю массу льда в какую-нибудь одну сторону озера.

Как только речки войдут в берега, обыкновенно после Егорья, язь идет густыми стаями в устья и подымается все далее и далее против течения, пока не найдет удобных мест для метания икры, вслед за чем уцелевшие остатки его возвращаются обратно в озеро. Особенно замечательна в этом отношении речка Булдымка, куда входит для нереста почти весь язь соединенных между собою Каслинских озер. Из Сунгула, Киретов, Каслей вступает он в Вязовку, но, так как там нет удобных мест для нереста, поворачивает отсюда в каменистую и быстро текущую Булдымку и, несмотря на ряды заезков, или, иначе, заязков, преграждающих ему путь и, вероятно, получивших от него свое название, доходит иногда до Булдыма – небольшого горного озерка, которое дает начало этой речке. И теперь еще украдкой ловят здесь язей в большом количестве, но прежде, когда присмотр был далеко не так строг, да и не мог быть таковым, и сама речка с озерком еще не отдавалась в аренду, воскресенские и каслинские заводские крестьяне буквально нагружали ими целые воза.

Рис. 5. Язь

А язь вообще представляет для рыбака, как он выражается сам, лестную добычу, и в самом деле есть на что и польститься. Играет только крупная рыба, не менее фунта, т. е. на 3-м году своей жизни; подъязки – годовалые и двухгодовалые язи – не участвуют вовсе в этом стремлении взрослых в реки и, очевидно, остаются на глубине; несомненно только, что во время игры не ловится ни единого подъязка, и средним числом каждый пуд заключает в себе от 15 до 20 штук. Сначала, впрочем, играет самый крупный – пяти– и даже десятифунтовый и больший, но последние замечаются уже довольно редко; вообще крупный язь идет в реки почти всегда смешанными рунами, между тем как стаи более молодых и, следовательно, более многочисленных рыб заключают в себе только один ровняк: каждая стая состоит, например, только из одних трех-, четырех– или пятигодовалых язей. Такие стаи, особенно трехгодовалых, бывают иногда весьма многочисленны, особенно когда только что вошли в устье реки и не успели подвергнуться истреблению. Судя по всему, они заключают в себе до пятидесяти и более пудов, и, следовательно, до 2000 штук. Количество это, хотя далеко уступает количеству играющего чебака и окуня, тем не менее очень велико; притом язиное руно имеет за собой еще то важное преимущество, что состоит только из крупной рыбы.

Игра язя продолжается весьма недолго, всего ночи две, много три, так как он, подобно чебаку, нерестится по ночам. Во время нереста, как было сказано, язь теряет свойственную ему чуткость и осторожность; в самый разгар игры он еще смирнее щуки и часто случается наезжать на него лодкой. Однако и тогда он боится сильного шума не менее другой рыбы; бывает, что в этом случае он поворачивает назад и уходит несколько вниз или же перепрыгивает через заезки и вполне выказывает всю свою прежнюю бойкость и силу. Прыжки его действительно изумительны, и в этом отношении щука не может с ним соперничать; иногда с разбега катает он через плетень, торчащий на полтора аршина от поверхности воды, и стоит перепрыгнуть одному, как за ним следует вся стая без исключения; мы уже упоминали о том, что она почти всегда состоит из рыб одинакового возраста и, следовательно, силы. Но если только передовой язь попадает в морду, последняя набивается битком, по самое горло.

Ловля в морды, однако, далеко не так добычлива, как ловля мережами и так называемыми фитилями. Заметив место, где собралась стая язей, а это весьма нетрудно, так как они играют на мелких каменистых быстринах и трутся всегда у самых камней, на которые выпускают свою икру, заходят пониже их и с шумом заганивают в расставленную повыше мережу или целый ряд их. Случается, что таким образом запутывается в сеть зараз до десяти пудов крупной рыбы, разумеется если только передний ряд ячей не окажется чрезмерно частым и мережа, как говорится, потрафит на руно.

Еще чаще для ловли язей употребляют т. н. фитили, которые имеют то преимущество перед мордами и необходимыми при них заезками, что удобопереносимее и не требует никаких приготовлений, что весьма важно для тайком ловящих рыбаков. Фитиль этот, называемый в Оренбургской губ. вятелью, – не что иное, как среднерусская крылена; он состоит из редкой сетки, сшиваемой бочкой, которая делается длиною и шириною в аршин или более и натягивается на три обруча; к обоим концам эта бочка постепенно суживается в виде конуса, оконечности которого должны быть не шире одной четверти; один конец фитиля втягивается внутрь бочки, привязывается там четырьмя нитками за последний обруч и составляет т. н. горло; другой же конец, называемый кутец, завязывается бечевкой. К переднему обручу привязываются две веревки для укрепления фитиля на месте. Обыкновенно фитили бывают снабжены напереди двумя крыльями, состоящими из редкой, т. н. трехпалечной, сетки, в полтора аршина вышины и двух-четырех длины; каждое крыло надевается на бечевку и растягивается с помощью трех палочек. При постановке кутец привязывают к колу и, натянув фитиль, разводят крылья (длина которых вообще соразмеряется с шириною речки) и притыкают к самому берегу, но не перпендикулярно к нему, а под некоторым углом; чем меньше угол образуют оба крыла, тем охотнее идет рыба в эту крылену. Иногда делаются и двугорлые фитили; они отличаются от обыкновенных, или, как называют их, одинарных, тем, что к заднему обручу привязывается другая бочка с двумя обручами и кутцом, а кутец первого обращается в горло.

Фитили сами по себе употребляются довольно редко, так как они все-таки вмещают не очень большое количество рыбы – не более 3-х пудов и большинство язиного руна поворачивает назад. Вследствие этого реку пониже замеченной стаи перегораживают т. н. мотней, т. е. большим мешком, ячеи которого в противность настоящей неводной мотне делаются, во избежание излишней тягости, тоже как можно реже, почему она может быть употреблена только для самой крупной рыбы других видов. Загородив таким образом все стадо, что все-таки делается как можно осторожнее, начинают ботать, т. е. ударять по воде палкой с железной воронкой, которая производит чрезвычайно сильное и далеко слышное бульканье. Напуганный язь стремглав бросается вперед и, встретив на своем пути фитиль, набивается в него, а главная масса его поворачивает обратно и захватывается мотней. Нередко случается, что в последнюю попадает до шестнадцати и даже двадцати пудов рыбы; но, конечно, половина, даже большая часть язей успевает перескочить через крылья фитиля и верхнюю тетиву мотни, хотя вообще, надо заметить, они в это время не так опасаются сетей, как заезков, которых очень недолюбливают.

Таким образом, ловится язь исключительно в Булдымке, реже в Иткульском истоке, куда он идет из Синарского озера, в Карабайке и других речках. Отыграв, он уходит вглубь, где держится недели две, после чего в течение трех ночей выходит на песчаные мели озера. В следующей главе мы увидим, как ловят их в таких местах и на глубине.