Хлопоты ходжи Насреддина

– Вы в этом уверены, господин?

– Э-э, а где ему еще быть? – фыркнул Зариф, упираясь локтем в удобный мягкий валик. – Этот… хороший человек здесь никого не знает, а Икрам в благодарность за то, что он избавил его от тебя, обязательно приютит На… в общем, приютит в своем – хе-хе! – доме.

– Хе, – осторожно хохотнул слуга и сглотнул.

О ветхом жилище дехканина ему было известно не хуже Зарифа. Не сегодня – завтра дом мог развалиться и погрести под собой этого строптивого бездельника Икрама. Но лучше, полагал слуга, чтобы их придавило сразу обоих, вместе с проклятым Насреддином.

– Я все сделаю, господин, – ткнулся слуга головой в пол и поднялся с колен.

– Торопись! – зевнул Зариф и, закрыв глаза, мечтательно улыбнулся. Эх, надо было послать не вора, а убийцу – так уж наверняка можно было бы избавить мир от этой зудящей занозы Насреддина. Впрочем, это пока терпит – к чему лишние проблемы с убийствами и связанные с этим деликатным делом траты? Главное – вернуть бумагу…

– Ходжа, ты почему не ложишься? – спросил Икрам, широко зевая. Дехканин настолько утомился за день от разнообразных переживаний, что просто валился с ног. Так он не уставал, даже работая в поле с утра до ночи. Хотя грех жаловаться. Насреддин все-таки сдержал свое слово: расписка Пулата, запрятанная под рубаху, согревала душу бедняка. Это же надо, новый дом за просто так получить!

– Спи, я пока не хочу, – отозвался ходжа, подвешивавший пустую тыкву, заткнутую пробкой, к винограднику.

– Ходжа, скажи мне, откуда ты знал, что твой план насчет ремонта свершится?

– Ну, это совсем просто, на самом деле, – махнул рукой Ходжа и продолжил возиться с тыквой.

– Разве ты знал про купчую и про забор?

– Вовсе нет. Но это и не нужно. Я все понял, когда мы еще шли к тебе.

– Объясни, умоляю тебя, – воздел ладони к небу Икрам, – а то я не смогу уснуть. Ты, наверно, всевидящий.

– Ты меня с кем-то путаешь, Икрам, – покачал головой Насреддин. – Но в одном ты прав: богатеев я вижу насквозь. Неважно какие они люди, но свою выгоду они всегда знают, и когда я сказал, что собираюсь разрушить забор, то Пулат быстро свел концы с концами и решил, что отстроить тебе дом выйдет гораздо дешевле. Что же насчет купчей и земли, то, когда ты указал мне на свой дом, я сразу обратил внимание на забор – у тебя он много короче, чем все остальные, и у твоего соседа выстроен новый забор. А когда мы вошли к тебе во двор, я увидел, что забор совмещен с задней стеной дома. Ну зачем, скажи на милость, богатому человеку, строящему каменные заборы, понадобилась стена твоего дома? Верно, чтобы сэкономить на камне и работе, ведь камень нужно возить с гор, а это не дешевое удовольствие. Вот и все. – Ходжа убрал руки от тыквы и огладил бороду, затем немного подтянул веревку.

– Так просто? – приуныл Икрам, ожидавший от ходжи едва ли не божественного откровения. – Кстати, а что ты делал с тыквой?

– Прятал важную бумагу. Спи.

– Да кто же так прячет? – широко распахнул глаза Икрам, решив, что Насреддин шутит над ним. Но теперь, пораженным мудростью ходжи, он готов был простить тому что угодно, даже насмешки.

– Я прячу, – с гордостью произнес Насреддин, отступая чуть назад и любуясь своей работой.

– Нет, ты и вправду чудак! Если твоя бумага действительно в этой тыкве, то ее любой вор сразу же обнаружит.

– Конечно, обнаружит, – укоризненно покачал головой ходжа, – если ты будешь кричать об этом на всю округу.

– Ох, извини.

– Ничего, – Насреддин еще раз придирчиво оглядел дело рук своих и опустился на шаткий топчан, где Икрам постелил им обоим. Дом, того и гляди, в любой момент мог обрушиться, и спать в нем было бы настоящей глупостью. – Наперед думай о том, что собираешься сказать, а потом…

– Скажи это шепотом, правильно?

– Нет. Потом лучше промолчи.

– Да-да, я знаю, – махнул рукой Икрам. – В молчании мудрость.

– Мудрость заключена в умении слушать, а в молчании чаще сила глупца, – усмехнулся Насреддин.

– Ты назвал меня глупцом? – немного оскорбился Икрам. – Хотя, может, ты в чем-то и прав.

– Я вовсе не называл тебя глупцом, а всего лишь сказал, что глупец всегда сойдет за мудреца, если не будет раскрывать рта. Ты слышишь слова, но не умеешь их слушать.

– Не понимаю, – развел руками дехканин. – Наверно, это слишком сложно для меня.

– Чего же тут сложного? – вскинул жидкие седые брови Насреддин. – Ты слышишь то, что желаешь услышать, а не то, что тебе говорят. Спи уже!

– Но, прости, мудрый ходжа, – никак не унимался Икрам, переходя на заговорщицкий шепот. – Ты и вправду спрятал тот документ в тыкве?

– Да, он там, – кивнул Насреддин.

– Но ведь если кто-нибудь захочет его взять, то просто заберет тыкву и…

– Глупости! Неужели ты никогда не слышал мудрого совета: «Прячь на видном месте»?

– Слышал, конечно. Но это ведь шутка.

– Вовсе нет. Будь ты вором, разве ты полез бы проверять тыкву, висящую у всех на виду?

– Откуда мне знать, – пожал плечами Икрам. – Я за всю жизнь ни разу ничего не украл.

– Я в этом нисколько и не сомневался. Но попробуй рассуждать как вор.

– Я бы… – задумался Икрам, глядя в усыпанный звездами небосвод. – Я бы искал в потайных местах. Особенно если это очень важная вещь.

– Вот именно, – согласился с ним Насреддин.

– Ну а как ему захочется пить?

– Ты когда-нибудь видал вора, который, орудуя в чужом доме, вдруг решил промочить глотку? Ему нужно поскорее завершить свое черное дело и убраться восвояси подобру-поздорову.

– Ты прав, ходжа. Это глупо, – вынужден был признать Икрам. – И, раз беспокоиться не о чем, тогда давай спать.

– Спокойной ночи, – сказал Насреддин, вытягиваясь на курпаче рядом с дехканином. – Слышишь?

Но Икрам уже не слышал ходжи. Измученный за день, до краев насыщенный различными волнениями, дехканин уснул, лишь стоило ему повернуться на левый бок и подложить под голову жесткую ладонь.

Ходжа, не дождавшись ответа, заложил за голову руки и стал смотреть в небо. Сколько звезд! Будто не звезды то, а россыпь алмазов, переливающихся в лунном сиянии, оброненных каким-то неаккуратным шахом или эмиром. Но звездный свет так же холоден и бесполезен, как и сверкание драгоценных камней, отнимающее разум. Красиво, конечно, но не более. А сколько людей искало (да и до сих пор ищут) ответы на сокровенные вопросы в хитросплетениях звездной паутины. Глупости все это – великолепным звездам нет никакого дела до копошащихся далеко под ними, внизу, людишек, так же, как эмирам и шахам. Делать звездам больше нечего, как заботиться об их благополучии и выстраиваться ради них в некие тайные предначертания судьбы, доступные лишь пониманию избранных шарлатанов. Она, судьба, в руках человека, и никакие звезды не помогут, если лежать и ничего не делать, уповая на небо. Так размышлял Насреддин, вдыхая ночную прохладу и жмурясь на темно-синее бездонное небо. Ему не спалось. Как и многие старики, спал он мало и очень чутко. Но не спалось в эту ночь не только Насреддину.

В богатом доме ворочался в своей душной постели Зариф, постоянно вздыхал и грыз ногти, вымещая на них неясную тревогу и страх перед неизвестностью. Сон никак не шел к нему. Стоило Зарифу сомкнуть веки, как ему начинало чудиться, будто над ним склоняется Насреддин и, посмеиваясь, грозит ему заветной бумагой. Ходжу он представлял себе не иначе как сильным высоким мужчиной с горящими адским огнем глазами, и от этого Зарифу становилось еще страшнее.

А в комнате рядом притаился слуга, вслушиваясь в настороженную тишину дома. Что-то его ждет завтра. Только бы этот проклятый воришка сделал все как надо, и тогда хозяин, конечно же, простит его и забудет о случившейся по его вине неприятности. Но если вор оплошает… Слуге и подумать было страшно, что с ним тогда может произойти, ибо нрав у Зарифа был крутой, кулак тяжелый, а плетка секла так, что с первого удара глаза на лоб вылезали.

Еще, разумеется, не спал вор. Но это была его работа. Направляясь в дом Икрама по приказу главаря шайки, воришка, которому лишь минуло восемнадцать, нисколько не сомневался в успехе дела, порученного ему. Ведь он слыл едва ли не самым искусным вором в округе, сызмальства промышлявшим этим не богоугодным ремеслом. Но, разумеется, вор не испытывал при этом никаких мук совести или пустых колебаний – брать чужое для него было делом совершенно обычным, а дом бедняка Икрама – всего лишь еще одним домом, из которого требовалось добыть то, что понадобилось кому-то из сильных мира сего. Кому конкретно – этот вопрос вора также не интересовал. Не его это дело. Пусть с этим разбирается главарь. И, разумеется, вора никто не поставил в известность, у кого он должен выкрасть крайне важный документ. Если бы вор знал это, то бежал сейчас, сверкая пятками и теряя чувяки из черной кожи, которыми очень гордился, в совершенно противоположную сторону. Ведь кому как не ему было знать о лютой ненависти Насреддина к ворам. Что судья в сравнении с ним! Тот только и может, что посадить в зиндан, откуда он успешно выберется, как только кому-нибудь вновь пригодятся его умение и ловкость, или главарь внесет требуемую за его голову плату. Насреддин же может сотворить нечто более страшное: высмеять прилюдно, выставить его круглым дураком и неумехой, а то и вовсе отдать на растерзание толпе, которая, в отличие от продажного судьи, не даст ему спуску. Но вор ничего не знал, настроение у него было превосходное, и он, полный уверенности в успехе затеянного им, приближался к дому дехканина Икрама.

Вора Насреддин заметил раньше, чем тот его. Стоило на заборе возникнуть темному силуэту, как ходжа скосил на него глаза, но не шевельнулся, делая вид, будто спит. Страха он не испытывал, так как воров не боялся. Ходже, наоборот, было крайне любопытно, чем-то это дело закончится. Вор между тем, убедившись, что во дворе дома бедняка царит полная тишина, сполз с забора и бесшумно прокрался к топчану, на котором спали, как он считал, сном праведников двое человек. Зрение у вора, пусть и не дотягивало до кошачьего, но было острым, и в темноте он видел очень хорошо. Одним из спящих был хозяин дома, Икрам, – этого он прекрасно знал. Другой оказался совершенно неизвестным ему стариком. И, поскольку других людей во дворе больше не было, вор решил, что это именно тот старик, у которого и следовало выкрасть ценную бумагу. Теперь только оставалось завершить начатое и убраться восвояси.