Вселенная скажет «Да!»
– Никуда уезжать не надо до первого февраля. Я здесь в командировке, проездом. Так что полтора месяца ни о чём не беспокойтесь.
– Простите, но можно я пожму вашу руку! Вы – человек большой души! А я думал, что у нас всё закончится дракой, я даже начал усиленно тренироваться. Лилия Эдуардовна много про вас рассказывала, и я представлял вас абсолютно другим человеком! Близкие люди иногда совсем не понимают друг друга…
– Я бы вам посоветовал не прекращать своих тренировок. В жизни всякое может случиться, да и здоровье никогда не помешает. А сейчас, извините, мне пора, поезд через два часа, билеты ещё не куплены, так что надо спешить. Передайте Лилии Эдуардовне привет и вот эти ключи, она знает, что с ними делать.
Я положил на стол ключи от квартиры, в которой летом провёл столько восхитительных часов рядом с Лилей, перекинул сумку через плечо и, захватив куртку, вышел на лестничную площадку.
В аэропорту, почти перед самой посадкой, я прочитал в ноутбуке письмо от Лили:
Здравствуй, Костя! Я пишу это письмо не для того, чтобы попытаться вернуть наши отношения, мы понимаем, что после того, что ты увидел, между нами всё кончено. Нет, я хочу сказать тебе, что я не такая уж законченная дрянь, какой ты можешь меня считать. Я просто очень боюсь, что не получу от жизни свой кусочек счастья, торопливо хватаю всё, что лежит под рукой, и глотаю вместо халвы дерьмо. Очевидно, счастье и его лакомые кусочки не любят торопыг.
Помнишь, как мы соревновались в том, кто больше знает кратких прикольных выражений? Ты уже закричал: «Победа», после «Верна троим, но не предел и это!». Но я вспомнила: «Вы мне хотели жизнь испортить? Спасибо. Справилась сама!». Какое нелепое и страшное пророчество. Оба эти выражения. Иногда мне кажется, что кто-то смеётся над людьми, играя нашими судьбами и перемешивая их, словно шары, в огромном барабане. Наши шары дважды ударились друг о друга. И оба раза я причинила тебе такую боль, что не имею права и не хочу искать себе оправданий. Я недостойна тебя. Наши шары разлетелись в разные стороны окончательно и бесповоротно. Но мне больно от того, что ты думаешь обо мне хуже, чем я того заслуживаю. Ведь я всегда, и очень сильно, любила тебя! Поэтому прошу – прости меня! Прости и прощай.
Когда-то твоя… Искренне любившая, Лилька!
Лилия – белый цветок.
(Как ты меня называл когда-то.)
Я снова в родительском доме. Из Сочи прилетел сразу сюда, не поехал к Нине, не хватило духу. Дело не в мужской гордости, или гордыне, просто не смог посмотреть в глаза близкому человеку, которого неожиданно со всего маху ударил под дых.
Прошло католическое Рождество, приближались новогодние праздники. Как-то поутру мама вручила мне длинный список продуктов, и я отправился по магазинам, взяв машину отца. А когда вернулся, то увидел во дворе свой старенький джип, припаркованный на заснеженном газоне, прямо под окнами нашей квартиры. Так могла припарковаться только Нина. Я обошёл машину кругом, положил на капот руку – ещё тёплый, значит, приехала только что.
Завибрировал телефон в кармане, мама произнесла весёлым голосом:
– Долго вокруг машины ходить будешь? Завтрак стынет!
– Бегу, мама, бегу!
У меня гора свалилась с плеч: если мама взялась за дело, она сможет помирить меня с Ниной. А то я уже не знал, что делать, мучился все эти дни.
Я схватил сумку с продуктами и взлетел на свой этаж, шагая через три ступеньки.
В зале был накрыт стол, за которым сидели мама и Нина. Я присел с краешка, приступил к завтраку. Нина фыркнула, а мама засмеялась во весь голос и сказала:
– Ты прямо сирота казанская, обездоленная и униженная! Садись за стол, как положено мужику, прямо и гордо! Хотя гордиться тебе, надо сказать, нечем… Наворотил ты дел, за год не распутаешь.
– А что это ты вернулся так быстро? – ввернула Нина. – Или новая жена плохо встретила?
– Чего молчишь? – продолжила мама. – Нине спасибо скажи, что не помнит зла, а понимает, что конь о четырёх ногах и то спотыкается!
– Мама, я ещё ничего не решила! Я просто привезла его инструменты и перегнала машину. Ему она нужней, а я могу и на автобусе до работы добираться.
– Ну ладно. Разбирайтесь тут без меня, мне ещё в магазин сходить надо.
– Подожди, мама, – впервые открыл рот я. – Всё куплено, нечего уже покупать. Оставайся дома, а мы с Ниной проедем куда-нибудь в тихое место, поговорим.
Мы встали из-за стола, оделись и вышли на улицу.
– Может быть, в центр? – спросил я. – Сейчас везде пусто, никто не помешает нам спокойно поговорить, сядем где-то в уголке.
– Нет. Помнишь, как двадцать два года назад мы приехали к родителям после свадьбы? И перед самым отъездом мы пошли в зоопарк. Там ещё было такое уютное-уютное маленькое кафе, в котором нам было так хорошо… Я часто вспоминала его, когда мы ссорились. Хотя его, может, уже давным-давно снесли.
– А вот мы и увидим, снесли его или нет.
Мы приехали в зоопарк. Кафе стояло на прежнем месте, и зоопарк стоял, только звери переехали в зимние вольеры и посетителей не было.
Мы зашли в кафе, в котором было тепло, светло и вкусно пахло крепким кофе и свежей выпечкой. Сели за дальний столик, почти у самой двери, заказали салатики, кофе и сладкие пирожки на десерт. Принявшая заказ официантка ушла, и мы остались вдвоём, в небольшом, по-домашнему уютном зале, празднично украшенном гирляндами и ёлочными игрушками.
– Костя, ну неужели ты действительно ничего не помнишь? – с огорчением спросила Нина. – Здесь нам было так хорошо! Только ты чуть не подрался с официантом.
– Точно! – едва не закричал я. – Вспомнил! Молодой такой и наглый. Он всё время пялился на твою грудь. Я ему рубашку порвал.
Совсем другими глазами я осмотрел кафе, узнавая и барную стойку, и ряд холодильных шкафов, и металлические кованные светильники, развешанные по стенам. Как я мог забыть нашу поездку? Почему не вспоминал о ней? Родители искренне радовались нашему приезду, а Нина очень старалась им понравиться. Она каждый день мыла полы, перетирала посуду, что-то варила, жарила. И отец, хитро посмеиваясь, повторял: «Ай да Костя! Ай да молодец! Вот отхватил нам невестку, так отхватил!»
Нина краснела, а я любовался ею – тонкая талия, пышная, высокая грудь, красивое лицо. А потом я забыл и про это кафе, и про нашу любовь! А ведь у нас было так много хорошего: наши горячие, прекрасные ночи, рождение детей, их первые шаги, покупка нашей первой квартиры. Как я мог всё это забыть, всё это предать? Внутри меня что-то сломалось, и, уронив голову на стол, я затрясся от рыданий. Напряжение последних недель вырвалось наружу.
Нина подскочила ко мне, и я спрятал лицо на груди жены. А она гладила меня по волосам, по вздрагивающим плечам и повторяла:
– Ну что ты, Костенька? Ну что, дорогой? Всё уже позади. Мы снова вместе и уже навсегда. Клянусь, что никогда даже словечком не упрекну тебя ни в чём. Никогда, даже в мыслях!
Я долго не мог успокоиться, но всё имеет конец, даже мужская истерика. Стыдясь своих слёз, я прошёл в туалет и долго растирал лицо и шею ледяной водой. Нина ждала меня возле двери, мы обнялись и всё стояли и стояли, наслаждаясь вернувшимся к нам покоем и счастьем.
– А знаешь, – вдруг засмеялась жена, – я впервые подумала, что ты стареешь!
– Почему?
– Раньше, после примирения, ты обязательно затащил бы меня в какой-нибудь укромный уголок. У тебя хватило бы ума даже в туалет, пока никого нет вокруг.
– Это намёк или провокация? Теперь ты у меня не вырвешься…
– Отпусти, сумасшедший! Сейчас закричу, позову на помощь официантку. Дома ещё успеем!
Нина вырывалась, смеясь, я обнимал её и был счастлив, как никогда.
Появилась официантка с нашими салатами на подносе, и мы поспешили за стол.
Полчаса назад, когда мы только ещё подъезжали к кафе, я обратил внимание на суету, крики и беготню, доносившиеся с территории зоопарка. А только лишь мы приступили к еде, как молодая женщина с растрёпанными волосами и в расстёгнутой на груди телогрейке распахнула дверь и закричала страшным голосом:
– Коля! Где этот чёртов Коля?
– Да здесь я, здесь! Чего орёшь? – нарочито тихим и спокойным голосом ответил старый худой мужичонка, появляясь откуда-то из-за холодильников. – Не видишь, электропроводку меняю. Прибежали уже?
– Нет! Но появились возле ограды, по деревьям скачут!
– Ну и чего орёшь раньше времени? Позовёшь, когда начнут бегать по летним клеткам, а пока жди и никого не нервируй!
Женщина хлопнула дверью и исчезла, а мужичок с интересом уставился на меня. Очевидно, он слышал всё, что здесь говорилось.
Чтобы скрыть свою неловкость, я спросил:
– Кто это по деревьям скачет? Узники вырвались на свободу?
– Да эта растрёпа забыла двери закрыть у обезьян. Вот они и рванули часа три назад. Тут такое началось! МЧС, полицию на уши поставили, по всему городу беготня, крики. Бабы – дуры. Я сразу сказал – набегаются, жрать захотят, сами прибегут. Зачем обезьянам свобода? Что они с ней делать будут? Свободой желудок не набьёшь! Вот и вышло по-моему! Маша, дай-ка мне гроздь бананов поспелее и запиши на счёт кормоцеха, на меня не вздумай записать.
– Так значит, не нужна обезьянам свобода? Есть у них вещи куда важней: тепло, знакомый домик, сытый покой! Так ты считаешь, дед?
– Истинно так. Ну посуди сам, милок. Свобода! И обезьяны. Приматы!
Мужичок надел телогрейку, взял бананы и вышел, а мы молча стали есть свой обед.
Через двадцать минут мы вышли из кафе. Обезьяны уже сидели в переносных лёгких клетках, а торжествующий мужичок кормил их какими-то листьями и остатками бананов. Увидев нас, он закричал, словно старым знакомым:
– Что я говорил? Сами, голубчики, пришли. Набегались! Неудавшийся побег! Ишь, захотели свободы! Приматы!
Молча мы прошли к своей машине. Открыв дверцу, я повернулся к Нине и, глядя в глаза, спросил:
– Надеюсь, ты не думаешь, что я вернулся к тебе из-за бананов?
Нина засмеялась, спрятала голову у меня на груди и, содрогаясь от смеха, произнесла:
Скорей, можно подумать, что это я к тебе приехала… из-за бананов…
– Какая ты испорченная женщина! Испорченная и пошлая! За что и люблю! Безумно тебя люблю!
Я подхватил Нину на руки, она обняла мою шею, и мы, как в молодости, закружились в стремительном вальсе.
Вселенная скажет «Да!»
Глава первая. Деревня
Первый снег выпал в ночь на четырнадцатое октября. На работу Сергей с Леной пошли вместе, оставив спящего в обнимку с котом Вовку в его маленькой кроватке.
На крыльце задержались: так празднично и светло было вокруг, что захотелось постоять обнявшись и посмотреть подольше на эту красоту. Деревенская грязная улица преобразилась. Дома, хозяйственные постройки, огороды – всё вокруг стало чистым и белым, наполнило душу гармонией и спокойствием. Дед Гордей, разметающий снег на своём участке, громко через забор поздравил с праздником Покрова, поспешил к калитке.
– Погодите чуток, – закричал на ходу, – сигареты кончились, а магазин только через два часа откроется. Спасайте старика, а то уже уши опухать начали! – И громко засмеялся своей непонятной шутке.
– Тебе не сигареты нужны, а таблетки от склероза. Я же бросил курить год назад! – рассмеялся Сергей в ответ. – К Лене в медпункт зайди, она тебе всё что надо выпишет.
– А я не у тебя прошу, – обиделся дед. – Леночка, выручай! Мне только до вечера, куплю и сразу отдам.
Жена достала из сумки чуть примятую пачку сигарет, сунула её в руку соседа и пошла по заснеженной улице.
Сергей догнал, удивлённо спросил:
– Ты что, курить начала?
– А чему ты удивляешься? – раздражённо ответила жена. – Я скоро волком стану выть от такой жизни. Пять лет одно и то же: работа, дом, огород, уборка, стирка! Я не кухарка, не домработница и не машина, я живой человек! Мне отдых нужен! Ты покрутил баранку и вечером – на рыбалку или охоту! Целыми днями в лесу. А мне чем заняться в этой дыре?
– Так вроде вместе решили? – растерянно спросил Сергей. – Хороший дом, большое хозяйство. В Усть-Куте дали бы в лучшем случае двухкомнатную квартиру в старом доме. А тут всё своё. Ты же сама радовалась, когда переехали!
– Когда это было! А ты хоть раз спросил, каково мне после работы дотемна твоим собакам, свиньям да курам жратву варить, а потом всю эту свору кормить? С Вовкой нянчиться, тебе готовить, мыть, стирать, убирать. Целый день как заведённая. И так – месяц за месяцем, год за годом! А жить когда?
– А разве мы не живём? Мы любим друг друга. У нас сын растёт. В хорошем доме, светлом и тёплом. Я баню за лето поставил, стайку. У нас куры и свиньи живут лучше, чем вахтовики в Марково. Чистота, порядок, да и свиней ты кормишь раз в месяц, когда я на охоте. Соболей тебе ведь добываю, весной соболиную шубу сошьёшь. Или купишь норковую, когда продам шкурки, договорились же!
– Не нужна мне шуба в этой дыре. Куда я в шубе пойду? Свиней кормить?
Лена вырвала сумочку из руки Сергея и быстрым шагом пошла к поселковому медпункту – бревенчатой пятистенке, стоящей на краю села.
Сергей растерялся. Ему даже в голову не приходило, что жену не устраивает их жизнь.
С камнем на сердце пришёл он на работу, завёл машину и до обеда крутил баранку, не замечая ни ям, ни колдобин, из которых в общем-то и складывалась здешняя дорога. Трясся по бездорожью, а на ум, как всегда запоздало, приходили весомые аргументы. Он ведь тоже ни минуты не сидит без дела. Всё делает, чтобы их дом стал лучшим в посёлке. Соседи, поначалу настороженно встретившие новых поселенцев, теперь уважительно здороваются. Когда заходят во двор, чтобы договориться о вывозе сена с дальних покосов или перевозке брёвен на постройку зимовья, всегда одобрительно и подолгу осматривают стайки, баню, летнюю кухню и погреб, выложенный кирпичом. Лена часто с гордостью передавала, что все называют его культурным хозяином. И вот тебе поворот! Ей здесь не хочется жить!
А ведь это она настояла на переезде из родного для обоих, довольно большого города в небольшой северный посёлок. В Братске она родилась и выросла, и Сергей тоже не знал, а может быть, просто не помнил своей жизни в других городах. Трёхгодовалым краснощёким малышом подобрали его на вокзале и отвезли в местный детдом работники милиции. Так называлась полиция в лихие девяностые годы. Когда хорошо одетый, не голодный и ухоженный мальчик спал на скамейке в зале ожидания, на него обратил внимание проходивший по вокзалу дежурный милиционер. Свидетели рассказали, что к девушке, сидевшей возле малыша, подошли двое наголо бритых, крепких мужчин и увели с собой. Один свидетель утверждал, что видел, как один из парней приставил к горлу спящего малыша нож, но показания свои подписать отказался. Мать мальчика найти не смогли, да и приметы её были не очень конкретными. Через два дня в старом разрушенном доме, недалеко от вокзала, обнаружили обнажённый труп молодой женщины. Но кем была убитая и её ли увели бандиты от спящего на вокзале ребёнка, выяснить не удалось. В личном деле Сергея написали, что фамилии своей он не помнил, знал только имя – Серёжа. Вот так и появился в Братском детском доме новый воспитанник – Серёжа Красавин, не знающий ни своей настоящей фамилии, ни отца, ни матери…
КамАЗ разгрузили неожиданно быстро, попутного груза не нашлось, и Сергей, поставив машину в гараж, пришёл домой часа на два раньше обычного. Лены и Вовки дома не было, но в печи стоял горячий ужин, а у порога, в тёплых ещё вёдрах, – разваренный собакам и свиньям комбикорм. Очевидно, жена с сыном ушли из дома совсем недавно, скорее всего, опять к Любе Таюрской, единственной её подруге в этом посёлке. Что могло быть общего у замужней женщины двадцати четырёх лет и у разбитной сорокалетней вдовы с шестью детьми на руках, Сергей не понимал. Поначалу был против их странной дружбы, да и злые языки в посёлке говорили, что шестеро детей у Любы – от семи мужей. Но потом перестал вмешиваться в их отношения, так как Лена больше ни с кем в посёлке дружбу свести не смогла, да и за подросшим Вовкой соседка постоянно присматривала после того, как жена снова начала работать фельдшером в местном здравпункте после рождения сына.
На веранде стукнула дверь, и послышались громкие весёлые голоса.
«Нагулялись!» – радостно подумал Сергей.
Но с Вовкой в дом зашла не жена, а Маша Таюрская, одна из дочерей Любы.
– Вы уже дома? – улыбаясь, спросила она. – А мне тётя Лена приказала Вовку в семь часов привести и посидеть с ним, пока она не придёт. А раз вы сами здесь, я, наверно, домой пойду?
– Нет уж, посиди, раз приказала! – тоже улыбаясь, ответил Сергей. Ему нравилась эта рассудительная и строгая девочка с печальными синими глазами. – Кушать будешь?
– Нет. Я просто Вовку покормлю, он только что просил, а у нас ничего нет, кроме супа. Я налила, но он есть не стал.
– Я тоже не ужинал ещё. Накрывай-ка, хозяюшка, стол на троих! – приказал Сергей и начал раздевать сына.
Разыгравшийся баловень никак не хотел снимать шубку, смеялся, капризничал, но Маша так строго посмотрела на него, что он мгновенно разделся и сел за стол.
А Маша тем временем достала из печи кастрюльку с гречневой кашей, сковороду с жареными котлетами и, быстро разложив всё по тарелкам, залила котлеты жирной мясной подливкой.
Сергей с удовольствием наблюдал за ней.
– Ловко ты управляешься! Тебе сколько лет?
– Тринадцать скоро. Так на мне же и Нина, и Таня, и Васька. Я к работе привычная.
– А что мать? Старшие братья?
– Так мамка работает. А Гришка с Иваном – мужики, на них хозяйство. Им что, с малышами возиться? – Маша даже засмеялась, представив как её братья, один из которых ещё учился в школе, ухаживают за малышами.
Сели ужинать. От Маши остро и пряно пахло дорогими духами, и Сергей, засмеявшись, спросил:
– Французские? Представляю, сколько они стоят. А говоришь, что дома есть нечего.
– Французские, – подтвердила Маша. – Это меня Ваня мазнул по руке, когда уходил. Он всё лето на скотном дворе подрабатывал, чтобы купить подарок своей бывшей однокласснице. А кому – не говорит. Я бы подсмотрела за ним, но тётя Лена Вовку привела. Но я всё равно узнаю, с кем он встречается.
– Подсматривать нехорошо, – сказал Сергей.
Хотел что-то ещё добавить, но тут в избу зашла Лена и остановилась удивлённая, увидев мужа.
– Я думала ты через час приедешь, не раньше. Случилось что?
– Попутный груз не нашёл. Садись с нами ужинать, молодая хозяюшка и тебя покормит.
Утром, собравшись на работу и накормив живность, Сергей зашёл в избу. В воздухе плавал стойкий аромат французских духов, и в ответ на удивлённый взгляд мужа Лена сказала, засмеявшись:
– Да ладно, не ревнуй! Вчера какой-то проезжий коммерсант поранился и меня на работу вызывали, руку ему зашить. Я потому и попросила Машу вечером с Вовкой посидеть. Вот он и расщедрился – флакон духов подарил.
Подошла суббота. Собаки грызли решётку вольера, яростно гремели цепями – лес манил. Сергей и сам рвался в тайгу, как они, разве что не скулил. Чуть рассвело, закинул рюкзак с припасами за плечи, и в путь.
Часов через пять был на месте и, не доходя до зимовья, по бешенному лаю собак понял – что-то случилось. Выскочил на берег ручья и остановился, сжав кулаки. На месте зимовья – одни головешки да пепел. Сожгли всё-таки старички… Раньше этот участок охотсоюз сдавал в аренду много лет подряд двум братьям, живущим неподалёку от Сергея. Состарившиеся охотники перестали следить за порядком в лесу, не выполняли обязательные технические мероприятия, не выходили на отработку, и правление лишило их права аренды, передав участок Сергею. Бывшие арендаторы считали, что он отобрал у них лес взятками и интригами, и не раз грозились жестоко отомстить. Сергей внимания не обращал на их болтовню – не воевать же со стариками, но сейчас ярость поднялась мутной волной, очень уж уютным и ладным было сгоревшее зимовье.
Походил, побродил по пепелищу, да нечего делать – свистнул собак и пошёл домой. Не ночевать же на снегу, под открытым небом, да и стройматериалы надо срочно искать, новое зимовье строить.
Шёл, а сердце сжимало предчувствие. Когда служил на Кавказе контрактником, накрепко усвоил житейскую мудрость: никогда не врут пословицы и поговорки. Значит, готовься к худшему: пришла беда – отворяй ворота! Но потом не удержался, побегал по лесу, белку, соболя погонял; просто для настроения, а не для добычи. Какая добыча по первому снегу – подшёрсток у шкурки ещё слабый, не промысловый. И дурные предчувствия куда-то ушли, отпустили.
К посёлку вышел поздним вечером. Дверь в дом отворил тихо-тихо, чтобы жену с сыном не разбудить. Но в спальне при тусклом свете ночника увидел Машу Таюрскую, спящую на кровати рядом с Вовкой. Очевидно, Лену вызвали к экстренному больному, и она, как всегда, попросила Машу посидеть с сыном.
Осторожно ступая по заскрипевшей половице, Сергей оделся и вышел на улицу. Представил, как бросится ему на шею и бешено завизжит от радости не ожидающая его жена, и засмеялся от переполнявшего душу счастья.
Повалил снег густыми и крупными хлопьями. Подходя к медпункту, намётанным взглядом охотника Сергей увидел, что от крыльца к обочине тянется тоненькая цепочка следов. Рядом со следами от мужских ботинок – следы зимних сапог Лены, с характерными насечками против скольжения, которые он сам за неделю до этого нарезал. Судя по всему, прошли здесь совсем недавно, минут семь-восемь назад.
Сергей пошёл по следам, и вскоре они разошлись, женские свернули направо, а мужские привели Сергея к дому Таюрских.
Долго стоял задумавшийся Сергей у чужой калитки, а снег валил и валил густыми, чуть влажными хлопьями…
Бесконечно долго тянувшаяся неделя подошла к концу. В субботу Сергей, как обычно, ушёл в лес, Лену предупредил, что вернётся в воскресенье, поздно вечером, и кормить скотину придётся ей. Лена сморщила свой хорошенький носик, но Сергею показалось, что она больше обрадовалась, чем огорчилась.
Сергей вышел из дома сразу после завтрака, с собаками и ружьём, но когда зашёл в лес, то направился не к сгоревшему зимовью, а вверх по течению Таюрки, небольшой реки, протекающей мимо посёлка. К обеду он подошёл к основательно сделанному, бревенчатому зимовью, стоящему прямо на берегу.
На скамье, возле открытой двери сидел Алексей Петрович, начальник Таюрской автобазы, который, увидев Сергея, заулыбался и закричал:
– Как же ты охотишься? Тебя за километр слышно! Всё зверьё, поди, со смеху помирает, когда ты к нему подкрадываешься!
Сергей пожал большую, крепкую руку, посмотрел в смеющиеся глаза, и боль, которая всю неделю давила грудь, отступила, стала чем-то второстепенным.
– Я к вам с просьбой, Алексей Петрович. Хочу поискать вдоль реки сухих брёвен для нового зимовья, а собак, припасы да ружьишко у вас оставлю до вечера. Налегке-то я в два раза больше пробегу, а к ночи вернусь, если вы позволите у вас переночевать.
– Ночуй, места в зимовье всем хватит. А как же ты без ружья? Вдруг медведь-шатун. Или другое что? Одним ножом, парень, в лесу много не навоюешь!
– А я и нож здесь оставлю, налегке побегу. Медведи сейчас по берлогам спят, их пушкой не разбудишь. Мне главное – зимовье отстроить до холодов. Спасибо, Алексей Петрович, вы не ждите меня вечером, ложитесь спать, я поздно ночью приду, ужинать не буду.
– Что, даже чаю не попьёшь? – с укоризной покачал головой завгар.
– Нет. Собак привяжу да пойду. Сейчас рано темнеет, хочется побольше успеть…
Выпавший неделю назад снег растаял, но воздух был пропитан влагой и холодом, освежал и бодрил. Шагалось легко. Чтобы сократить путь, Сергей пошёл по берегу ручья, срывая на ходу и бросая в рот переспевшие ягоды брусники. И за поворотом, перед широкой поймой, поросшей кустарником, неожиданно чуть не наступил на лежащего между кочек медведя. Взревевший зверь кубарем откатился метров на шесть-семь, развернулся, оскалил огромную клыкастую пасть и медленно пошёл на Сергея.
«Что делать? – мелькнуло у того в голове. – Бежать? В три прыжка догонит и поломает! Никаких шансов нет. Так глупо пропасть! Вовка! Как он будет один? Теперь он будет один всегда. Эта… не в счёт!»
Мысли лихорадочно мелькали, обрывками проносились в голове, пока Сергей медленно отступал, прощаясь с сыном и жизнью.
А медведь поднялся на задние лапы, готовясь обрушить весь свой огромный вес на застывшего человека, бешено зарычал и чуть наклонился вперёд.
Сергей устало закрыл глаза. Оглушающе грянул почти над самым его ухом выстрел, затем второй, и после небольшого перерыва – ещё два. Медведь завалился набок, быстро и мелко задёргал задними лапами и сразу затих. Ещё не веря в своё спасение, Сергей на негнущихся ногах повернулся и увидел улыбающегося во весь рот, вспотевшего Алексея Петровича.
